– Я тоже не слышал, – сказал мистер Браун, – ее голос стал еще лучше, чем прежде.
Тетя Джулия пожала плечами и сказала не без гордости:
– Лет тридцать тому назад у меня был неплохой голос.
– Я всегда говорю Джулии, – горячо сказала тетя Кэт, – что она просто зря пропадает в этом хоре. Она меня и слушать не хочет.
Она повернулась к гостям, словно взывая к ним в споре с непослушным ребенком, а тетя Джулия смотрела прямо перед собой, на лице ее блуждала улыбка: она предалась воспоминаниям.
– Да, – продолжала тетя Кэт, – никого не хочет слушать и мучается с этим хором с утра до вечера, да еще и по ночам тоже. В первый день Рождества с шести утра начинают, вы только подумайте! И чего ради, спрашивается?
– Ради того, чтобы послужить Господу Богу, тетя Кэт. Разве не так? – сказала Мэри Джейн, поворачиваясь кругом на вращающемся табурете и улыбаясь.
Тетя Кэт гневно накинулась на племянницу:
– Это все очень хорошо, Мэри Джейн, – послужить Господу Богу, я это и сама знаю, но скажу: не делает чести папе изгонять из церковного хора женщин[114], которые всю жизнь отдали этому делу. Да еще ставить над ними мальчишек-молокососов. Надо думать, это для блага церкви, раз папа так постановил. Но это несправедливо, Мэри Джейн, неправильно и несправедливо.
Она совсем разгорячилась и еще долго и много говорила бы в защиту сестры, потому что это была наболевшая тема, но Мэри Джейн, видя, что все танцоры возвращаются в гостиную, сказала умиротворяющим тоном:
– Тетя Кэт, ты вводишь в соблазн мистера Брауна, который и так не нашей веры.
Тетя Кэт обернулась к мистеру Брауну, ухмыльнувшемуся при упоминании о его вероисповедании, и сказала поспешно:
– Не подумайте, ради бога, что я сомневаюсь в правоте папы. Я всего только глупая старуха и никогда бы не посмела. Но есть все же на свете такие понятия, как простая вежливость и благодарность. Будь я на месте Джулии, я бы напрямик заявила этому отцу Хили…
– И кроме того, тетя Кэт, – сказала Мэри Джейн, – мы все хотим есть, а когда люди хотят есть, они легко ссорятся.
– А когда люди хотят пить, они тоже легко ссорятся, – прибавил мистер Браун.
– Так что лучше сперва поужинаем, – сказала Мэри Джейн, – а спор закончим после.
У дверей в гостиную Габриел застал свою жену и Мэри Джейн, которые уговаривали мисс Айворз остаться ужинать. Но мисс Айворз, уже надевшая шляпу и теперь застегивавшая пальто, не хотела оставаться. Ей совсем не хочется есть, да она и так засиделась.
– Ну, каких-нибудь десять минут, Молли, – говорила миссис Конрой. – Это вас не задержит.
– Надо же вам подкрепиться, – говорила Мэри Джейн, – вы столько танцевали.
– Право, не могу, – сказала мисс Айворз.
– Вам, наверное, было скучно у нас, – огорченно сказала Мэри Джейн.
– Что вы, что вы, наоборот, – сказала мисс Айворз, – но теперь вы должны меня отпустить.
– Но как же вы дойдете одна? – спросила миссис Конрой.
– Тут всего два шага, по набережной.
Поколебавшись с минуту, Габриел сказал:
– Если разрешите, я вас провожу, мисс Айворз, раз уж вам так необходимо идти.
Но мисс Айворз замахала руками.
– И слышать не хочу, – воскликнула она. – Ради бога, идите ужинать и не беспокойтесь обо мне. Отлично дойду одна.
– Чудачка вы, Молли, – в сердцах сказала миссис Конрой.
– Beannacht libh![115] – со смехом крикнула мисс Айворз, сбегая по лестнице.
Мэри Джейн посмотрела ей вслед; она была огорчена, а миссис Конрой перегнулась через перила, прислушиваясь, когда хлопнет парадная дверь. Габриел подумал про себя, не он ли причина этого внезапного ухода. Но нет, она вовсе не казалась расстроенной, смеялась, уходя.
Внезапно из столовой появилась тетя Кэт, торопясь, и спотыкаясь, и беспомощно ломая руки.
– Где Габриел? – воскликнула она. – Ради всего святого, куда девался Габриел? Там все уже сидят за столом, и некому резать гуся!
– Я тут, тетя Кэт, – крикнул Габриел с внезапным оживлением, – хоть целое стадо гусей разрежу, если вам угодно.
Жирный подрумяненный гусь лежал на одном конце стола, а на другом конце, на подстилке из гофрированной бумаги, усыпанной зеленью петрушки, лежал большой окорок, уже без кожи, обсыпанный толчеными сухарями, с бумажной бахромой вокруг кости; и рядом – ростбиф с пряностями. Между этими солидными яствами вдоль по всему столу двумя параллельными рядами вытянулись тарелки с десертом: две маленькие башенки из красного и желтого желе; плоское блюдо с кубиками бланманже и красного мармелада; большое зеленое блюдо в форме листа с ручкой в виде стебля, на котором были разложены горстки темно-красного изюма и горки очищенного миндаля, и другое такое же блюдо, на котором лежал слипшийся засахаренный инжир; соусник с кремом, посыпанным сверху тертым мускатным орехом; небольшая вазочка с конфетами – шоколадными и еще другими, в обертках из золотой и серебряной бумаги; узкая стеклянная ваза, из которой торчало несколько длинных стеблей сельдерея. В центре стола, по бокам подноса, на котором возвышалась пирамида из апельсинов и яблок, словно часовые на страже, стояли два старинных пузатых хрустальных графинчика, один – с портвейном, другой – с темным хересом. На опущенной крышке рояля дожидался своей очереди пудинг на огромном желтом блюде, а за ним три батареи бутылок – с портером, элем и минеральной водой, подобранных по цвету мундира: первые два в черном с красными и коричневыми ярлыками, последняя и не очень многочисленная – в белом с зелеными косыми перевязями.
Габриел с уверенным видом занял свое место во главе стола, поглядел на лезвие ножа и решительно воткнул вилку в гуся. Теперь он чувствовал себя отлично; он умел мастерски разрезать жаркое и больше всего на свете любил сидеть вот так, во главе уставленного яствами стола.
– Мисс Ферлонг, – сказал он, – что вам дать? Крылышко или кусочек грудки?
– Грудку, пожалуйста, только самый маленький кусочек.
– Мисс Хиггинс, а вам?
– Что хотите, мне все равно, мистер Конрой.
Пока Габриел и мисс Дейли передавали тарелки с гусем, окороком и ростбифом, Лили обходила всех гостей с блюдом, на котором, завернутый в белую салфетку, лежал горячий рассыпчатый картофель. Это была идея Мэри Джейн, она же хотела было сделать к гусю яблочный соус, но тетя Кэт сказала, что она всю жизнь ела просто жареного гуся, без всяких яблочных соусов, и дай бог, чтоб и впредь было не хуже. Мэри Джейн угощала своих учениц и следила за тем, чтобы им достались лучшие куски, а тетя Кэт и тетя Джулия откупоривали возле рояля и передавали на стол бутылки с портером и элем – для мужчин и бутылки с минеральной водой – для дам. Было много суеты, смеха, шума – от голосов, отдававших противоречивые приказания, от звона ножей, и вилок, и стаканов о горлышко графинов и хлопанья пробок. Как только гостей обнесли первой порцией гуся, Габриел тотчас начал резать по второй, не положив еще ничего на свою тарелку. Это вызвало шумные протесты, и Габриел в виде уступки отхлебнул хороший глоток портера, так как разрезать гуся оказалось нелегкой работой. Мэри Джейн уже спокойно сидела и ужинала, но тетя Кэт и тетя Джулия все еще семенили вокруг стола, наталкивались друг на друга, наступали друг другу на ноги и отдавали друг другу приказания, которых ни та, ни другая не слушали. Мистер Браун умолял их сесть за стол, о том же просил и Габриел, но они отнекивались, так что наконец Фредди Мэлинз встал и, схватив тетю Кэт, под общий смех силком усадил ее на стул.
Когда всем было все подано, Габриел, улыбаясь, сказал:
– Ну-с, если кому угодно получить, как говорят в просторечье, добавок, пусть тот соблаговолит высказаться.
Хор голосов потребовал, чтобы он сам наконец приступил к ужину, и Лили поднесла ему три картофелины, которые она сберегла для него.
– Слушаюсь, – любезно сказал Габриел и отхлебнул еще портера. – Пожалуйста, леди и джентльмены, забудьте на несколько минут о моем существовании.
Он начал есть и не принимал участия в разговоре, заглушавшем стук тарелок, которые убирала Лили. Темой разговора была оперная труппа, гастролировавшая в Королевском театре. Мистер Бартелл д'Арси, тенор, смуглый молодой человек с изящными усиками, очень хвалил первое контральто, но мисс Ферлонг находила ее исполнение вульгарным. Фредди Мэлинз сказал, что в мюзик-холле во втором отделении выступает негритянский царек и у него замечательный тенор, лучший из всех, какие он когда-либо слышал.
– Вы его слышали? – спросил он через стол у мистера Бартелла д'Арси.
– Нет, – небрежно ответил мистер Бартелл д'Арси.
– Видите ли, – пояснил Фредди Мэлинз, – мне очень интересно знать ваше мнение. По-моему, у него замечательный голос.
– Тедди постоянно делает необыкновенные открытия, – с дружеской насмешкой сказал мистер Браун, обращаясь ко всему столу.
