— Выиграл, — прохрипел он, хмельной от торжества.
— Откуда вы знаете? — спросила Вильма.
— По лицу лотерейщика вижу. Определенно!
На лице у лотерейщика пот выступил от отчаяния. Он ведь знал наизусть свои номера, мгновенно сложил их, но, даже угадав страшную катастрофу, все еще не сдавался, не желая поверить тому, что случилось! Он поднял остекленевшие глаза к потолку и заклинал и молился о чуде: «О Santa Madonna [5], помоги!»
Но цифры, увы, сильнее даже мадонны — 9, 15 и 53 — согласно Мароти[6]— 77, словом, намного меньше, чем сто; стало быть, корзина переходила во владение Коперецкого.
— Прелестная Вильма, позвольте мне презентовать вам эту корзину!
Он произнес это так гордо и напыщенно, словно средневековый рыцарь, который слагает к ногам королевы отнятый у неприятеля стяг.
— Благодарю, сударь! Пока не могу ответить вам тем же.
— Что вы хотите сказать этим? — вспыхнул Коперецкий. — Ответить тем же — то есть подарить и мне корзину[7]?! Вильма улыбнулась.
— Ну, ну, тогда условимся так, что корзину получите не вы, — успокоила она его и вынула из корзины один орешек и один апельсин. Орешек раскусила снежно-белыми зубами, похожими на крупинки риса, апельсин положила на стол, а корзину вернула итальянцу.
— Вот вам, бедняга, бегите с ней и в другой раз не пытайтесь тягаться с везучим бароном.
Итальянец долго не заставил просить себя и вместе с корзинкой улетучился, словно дым, в полном убеждении, что мадонна все-таки помогла ему, ниспослав на землю вместо себя другую мадонну.
Теперь Коперецкий обиделся на то, что Вильма так дешево оценила его подарок. Этого он не заслужил! Это жестоко, видит бог, — а бог умеет читать в его душе и знает, как она чиста и как искренна! И тут у него полились слезы из глаз — правда, утраченную жидкость он не преминул восполнить вином из стакана.
Заметив, что хмель все пуще одолевает барона, Ности с дочерью заявили, что они утомлены и хотят подняться к себе в номер. Коперецкий сопротивлялся изо всех сил:
— Ах, мне так совестно, что я не мог доставить тебе лучшего развлечения, но почему ты, старина, дружочек мой, почему ты заранее не сообщил, что приедешь!.. Я велел бы выловить форель в Ваге, мы перевязали бы ее ленточкой национальных цветов — так уж у нас принято, когда приезжает знатный гость. Без форели никак нельзя. Однажды мы послали форель и Ференцу Деаку[8], но когда ему подали ее, уже зажаренную, в «Английской королеве» и он увидел на ней бантик национальных цветов, то не решился есть, а все только смотрел, смотрел и сказал, наконец: «Подожду еще, может, она и гимн споет».
Коперецкий настаивал, что без форели не может отпустить дорогих гостей города, и позволил им подняться в номер лишь при условии, что завтра они навестят его.
Ности вернулись к себе в комнату, но до сна им было еще далеко. Пришлось до дна испить чашу провинциальных увеселений. Коперецкий разыскал где-то цыганский оркестр Флориша Кицки и дал под окнами Вильмы концерт. Она раздраженно повернулась в постели и заметила язвительно:
— Видно, человек начинается вовсе не с барона.
— Ну, ну, — уже спросонья ответил старик Ности, — наш друг Израиль не только барон, он будет еще и сеньором, а это уже не фунт изюма.
ВТОРАЯ ГЛАВА О семействе Коперецких, и главное, о бароне Израиле Исааке Коперецком, о котором уже шла речь в предыдущей главе
Читателю, несомненно, бросилось, в глаза двойное имя Израиль Исаак, и он рассудил примерно так:
«Уж коли отец спятил, так хотя бы у крестных хватило ума. Что это еще за бред такой — уродовать венгерского барона еврейскими именами?»
Между тем ни упомянутые крестные, ни сам папаша не были дураками, они очень даже хорошо знали, от чего свинья жиреет. Имена Израиль Исаак у Коперецких объясняются столь же, если не более серьезной причиной, как имя Тамаш в семействе Сирмаи, или, скажем, обычай графов Надашди [9] крыть свои дома камышом. И надо сказать, Надашди так верны этому обычаю, что, когда столичный совет не позволил им покрыть крышу дворца в Пеште камышом, они все равно не отступились от своего и только сверху прикрыли камыш дранкой.
Имя Израиль Исаак объясняется тем, что гусарский поручик Карой Коперецкий попал в начале прошлого века в Прагу и сошелся там с одной милой еврейской девушкой. От этого незаконного сожительства родился сын Мориц, который был воспитан в еврейской вере и по еврейским обычаям. Усыновлен он был только юношей, когда близость смерти смягчила жестокое сердце Кароя Коперецкого к незаконному его отпрыску. Барон Мориц, перейдя в христианскую веру и получив положенную ему часть венгерских имений, поселился в Златой Праге, занялся коммерцией (ничего не поделаешь, кровь дает себя знать) и нажил огромное состояние, в основном на военных поставках. Несмотря на это, спесивые венгерские Коперецкие презирали его, никогда с ним не встречались, что было самым большим огорчением в его жизни. Скончавшись бездетным, он оставил сумасбродное завещание, согласно которому проценты с его капитала и прочие доходы будут принадлежать до скончания веков тем членам семьи баронов Коперецких, которых окрестят Израилями Исааками и которые будут носить это имя. Ежели в семействе случится несколько Израилей Исааков, то доходы с капитала должны принадлежать всегда сеньору, иначе говоря, самому старшему барону Израилю Исааку, и лишь в том случае, если герб Коперецких будет перевернут (то есть род оборвется), весь капитал отойдет военной казне. Уж коли его содрали с солдат, пускай он снова вернется к солдатам.
Коперецкие отнеслись к этому завещанию, конечно, равнодушно и никак не отозвались на него. В ту пору деньги еще пахли. Только двадцать лет спустя скупой Бенедек Коперецкий (Бенедек IX на родословном древе), когда уже очень приумножились пражские проценты и очень поуменьшились родовые поместья, при рождении своего последнего сына, мать которого была у него на сильном подозрении (поговаривали об учителе, оставшемся у них в доме со времен дворянского ополчения), решил, что бог с ним, пускай младенца окрестят Израилем Исааком. Барон Израиль Исаак Коперецкий носил это имя до двадцати лет, а потом понял, что с таким именем в Венгрии барону не прожить, — над ним смеялись, ему пели разные глумливые песенки, а в игре «Сержусь на тебя» девицы на его «Почему?» отвечали у него за спиной: «Потому что у тебя такое странное имя», — и смеялись, надменно выпятив губки. Во время выборов ему не досталось никакой должности в комитате. А члены семьи, представляя его кому-нибудь, сгорали со стыда и старались произнести имя барона невнятной скороговоркой. И даже между собой они называли несчастного не иначе как — Дваи (так как два «и» стоят после его фамилии — Коперецкий И. И.). Барон Дваи чувствовал, что должен непременно расстаться со своими проклятыми именами, а для этого существовал только один способ: застрелиться, доказав заодно отцу, что он был все-таки настоящим Коперецким. По крайней мере, в том смысле, что был истинным ослом — а этим Коперецкие славились по всей стране, на что указывает и пасквильная песенка, которую распевали в дни Пожоньского Сословного собрания[10] о депутате Иштване Коперецком:
Так как ты не Деак, а только Коперецкий, Ergo [11], от великой мудрости не треснешь.
Так прошло лет двадцать. Большой срок в истории семьи. Тем временем в жизнь вошли векселя, железная дорога, а вместе с железной дорогой — роскошь, шампанское, гаванские сигары, и теперь уже не Галилей говорил, что «земля вертится», — «ока только он так утверждал, это было, в общем, безразлично, — да, на нашу беду, уже и Янош Кожехуба, директор ссудосберегательной кассы (отец Тивадара), начал на словацкий манер провозглашать, что «земля переворачивается». А «переворачивание» это можно было заметить по залоговым квитанциям, по объявлениям об аукционах и, среди прочего, по тому как разорялось хозяйство некоторых членов многочисленной семьи баронов Коперецких, как ветшали их упряжки и как все более кислыми становились их физиономии.
Не мудрено, что при таком положении один из Коперецких (Бенедек IX) задумал вдруг нечто отважное и великое: он ухватился за мысль переменить, если это можно, свое имя на Израиль Исаак, а если нельзя, то все равно попытаться это сделать. Ведь проценты с пражского наследства так возросли, что уже сами по себе должны быть громадны, да и обычный годовой доход составлял около тридцати тысяч форинтов. Итак, Бенедек IX начал осаждать правительство, императора просьбами позволить ему переменить имя и с помощью родственника — епископа дошел до самого римского папы. Он до тех пор обивал пороги, всучивал взятки и клянчил, пока, наконец, ему и в самом деле не позволили переменить имя на Израиль Исаак, придумав для этого какие-то законные формы. Суд оговорил, однако, что утвержденное королем завещание Морица Коперецкого имело в виду лишь тех, кому вышеупомянутое имя дано при крещении, а не приобретено на аудиенции у коронованных особ.
