— Так ты в Шаттублиссаке живешь?
— Да-с. Вот именно. В Шато «Блиссак».
Слаттери раздумчиво пожевал нижнюю губу. Открытие, что коротышка живет, пусть даже в скромной роли птахи в доме, о котором он столько мечтал, всколыхнуло его. Он не мог сказать наверняка, какие надежды возлагает на их знакомство, но одно чувствовал безусловно — расположения нового знакомца добиваться стоит.
— Живешь, значит, там? Ну и ну! — вежливо заметил он.
— Да-с, сэр. Миссис Гедж настояла, чтобы мы сняли этот дом в аренду. А я б и гроша за такой не дал! Меня от него прям тошнит. И это еще не все! Нет, не все!
— Нет?
— Нет, сэр. Знаешь, что?
— Что?
— Когда она выложила мне это сегодня утром, меня прям перышком сшибить можно было. Ну догадайся вот, что?
— А что?
— Ни в жизнь не скумекаешь!
— Так что, а?
— Представляешь, что она мне выложила сегодня утром?
— Да откуда, черт тебя дери, мне знать? — Вспышка раздражения сбила Слаттери с выбранного курса льстивости. — Ты что, воображаешь, я там под кроватью прятался?
— Она мне сказала, я должен стать американским послом. Слаттери переваривал новость.
— М-дэ, не подарок…
— Я и сам знаю. Послы должны носить форму и атласные бриджи… это подумать!
— И треугольные шляпы.
— Что? Еще и шляпы?
— А то! Сам видел в новостях. И французишки эти всех послов обцеловывают.
До этих слов Гедж полагал, что вник во все изъяны предложенной роли, но теперь до него дошло, что последний, и самый ужаснейший, ускользнул от его внимания. С минуту он сидел как в параличе. Потом взорвался яростным потоком слов.
— Ну, нет! Нет, и точка! Еще чего! Раздобуду маленький капиталец, чтоб было с чего сызнова начать, и подниму бунт. Да-с, сэр! Бунт, и точка. Я очень люблю свою жену, но это уж, знаете! «Слушай! — я скажу. — У меня хватает денег, чтоб начать сызнова, теперь я человек независимый, понятно? И я не намерен становиться никаким послом. Чем быстрее ты про это забудешь, тем лучше! Потому что все это — чушь собачья! И кстати, о Франции, — я скажу, — уезжаю из этой страны на следующем же пароходе. Возвращаюсь в Калифорнию. Прикипела к своей Франции, — я ей скажу, — так и торчи тут! Лично я возвращаюсь в Глендейл». Да-с, сэр!
Человеком Слаттери был не злым, но весьма практичным. Люди, вроде него, только и знают, что обескураживать мечтателей.
— А где, интересно, — перебил он, — ты достанешь этот свой капиталец?
В пылу возведения воздушных замков мелочь эту Гедж как-то упустил. Огонь в его глазах потух.
— А ты мне не сможешь одолжить? Совсем немножко? Слаттери ответил, что нет, не может.
— Да мне больше десяти тысяч и не потребуется. Эх, мне б раздобыть только десять тысяч! Я б уж сумел вернуть, что потерял!
На это Слаттери ответил, что, доведись ему увидеть десять тысяч зараз, он перецеловал бы все купюры по отдельности.
Бешеное возмущение против суровости судьбы охватило Геджа.
— Господи! Как несправедливо!
— Чего несправедливо-то?
— Ну, посуди сам! Знаешь, что?
Слаттери горячо попросил нового приятеля перестать приставать к нему с таким вопросом.
— Нет, ну знаешь все-таки, что? Когда я женился на миссис Гедж, я был человекам богатым.
— Это ты мне рассказывал.
— Да, но вот чего я тебе не рассказывал. Я ведь эту женщину бриллиантами осыпал! Ну, не то чтобы осыпал. В общем, много ей все-таки подарил. Тысяч на шестьдесят, не меньше.
Сумма эта произвела впечатление. Шестьдесят кусков — очень даже недурная пожива.
— Представь, что бы эти шестьдесят штук значили для меня сейчас! Подумай, что бы я мог с ними сделать!
— Ну!
— Да уж, — от жалости к себе Геджа трясло, — когда я вижу, как миссис Гедж щеголяет в этих бриллиантах, мне понятно, отчего становятся циниками.
Вся полнота этой фразы не сразу проникла в сознание Слаттери: рассеянно выдохнув еще раз «Ну-у!», он отпил из стакана, и вдруг подпрыгнул, словно ожегшись о горячее.
— Щеголяет в них? То есть, ты хочешь сказать, брюлики у нее при себе?
— Да-с, сэр!
— Что? Прямо там, в Шаттублиссаке?
— Да-с, сэр. Повисла пауза.
— В сейфе, небось, хранит? — небрежно бросил Слаттери.
— Когда не носит, да.
Слаттери впал в удрученное молчание, размышляя о том, как все могло бы повернуться. Эх, будь утраченная Джулия с ним, горевал он, она мигом бы придумала, как проникнуть в дом, и провела подготовку изнутри. Без ее же скромной помощи он совсем ничего не может.
Есть, конечно, еще и Втируша. Сам набивался на внутреннюю работу. Но как ему познакомиться с Геджем, чтобы добиться приглашения? Да, трудно ковать это самое первое звено. Знакомить Гордона с Геджем самому едва ли стоит. Умом он, конечно, не так уж блещет, но все-таки даже и он соображает, что туда не приглашают без рекомендаций и не от грабителя-взломщика.
И Слаттери издал глубокий вздох. Н-да, дельце, как ни крути, — тухлое.
От раздумий его оторвало движение соседа. Гедж готовился отбыть.
— Уходишь?
— Да-с, сэр. Пора возвращаться.
— А что за спешка?
— Объясняю. Сегодня миссис Гедж отплывает в Англию на дневном пароходе, и ей потребуется многое обсудить со мной. До свидания. Приятно было познакомиться.
Слаттери промолчал. Хотя гранитное лицо его осталось бесстрастным, внутренне он затрепетал от восторга, точно бы Гедж разорвал плотную завесу тумана, скрывавшую от него Землю Обетованную, в которой приветливо лучилось солнышко.
Историки повествуют, что математик Архимед, решив некую хитрую проблему, выскочил из ванны и помчался по улицам с криками: «Эврика! Эврика!». Слаттери сидел не в ванне, но, сиди он в ней, то, несомненно, выскочил бы тоже и, весьма вероятно, завопил бы: «Эврика!», если бы знал это слово. Потому что он наконец увидел способ!
Через минуту Слаттери вылетел на улицу, торопясь к отелю «Дез Этранжэ».
6
Карлайл сидел все так же в баре, на том же месте. Слаттери поспешил к его столику.
— Втируша! — закричал он. — Нам подвалила удача! Дельце у нас в кармане!
Карлайл настороженно встрепенулся. Его друг, знал он, пустомелей не был. Редко Слаттери бывал таким возбужденным. Мужественный и молчаливый — вот какие прилагательные первыми просились на язык при характеристике Супа. Если уж он так возбудился, это кое-что да значит!
— Какое дельце? Про которое мы говорили?
— Ну да! Шатту это самое! Только что познакомился с типом, который там живет!
Карлайл тоже засиял.
— Как это ты умудрился?
— Да так, случайно встретились, — чуть смущенно ответил Слаттери. — Сдружились, понимаешь… выпили вместе. Ну он мне и рассказал, что миссис Гедж брюлики свои держит не в банке, а при себе. В сейфе хранит, дома. Вот так! Ты покажи мне сейф, который я не сумел бы вскрыть шпилькой, и я его съем. Чтоб мне лопнуть, — горделиво добавил Слаттери. — Истинная правда!
— Но…
— Знаю, знаю, кто-то нужен в доме. Как его туда сунуть? А вот как. Дамочка эта сегодня отплывает в Англию…
Он приостановился, чтобы эти сведения как следует внедрились в мозг слушателя, и тот проникся их исключительной важностью. Нет, не зря верил он в сметливость Гордона. Тот все уловил мигом.
— А я поеду на том же пароходе и познакомлюсь с ней?
— Правильно!
— Это нам раз плюнуть!
— Назовись лучше всего каким-нибудь ихним графом. Приври насчет связей во французском правительстве. Она, понимаешь, спит и видит, как сделать своего старикана американским послом. Пусть думает, что ты сумеешь ей помочь.
— Наплету с три короба! Поверит, будто все французское правительство пляшет под мою дудку.
— Добыча, Втируша, будет крупная, если все сделаешь, как следует. Гедж этот говорит, брюлики тянут на шестьдесят кусков!
Карлайл облизнулся. Лицо его подернулось мечтательной дымкой. Как и Слаттери недавно, он будто смотрел в даль, на Землю Обетованную.
— Если за пять дней не попаду в Шато, — сказал он, — считай, я растерял всю свою технику.
I
Чудеснейшая погода, привлекавшая летом столько туристов в Сен Рок, была не менее чудесной и по другую сторону Английского канала: Солнечный свет заливал Шато «Блиссак» и солнечный свет — сразу после четырех дней — залил улицы Лондона, озолотив тротуары, играя бликами на омнибусах и фруктовых тележках уличных торговцев, весело танцуя на лицах прохожих, ломовых лошадях и полисменах. И только в вокзал Ватерлоо, эту сумеречную пещеру, не проник ни единый солнечный лучик. Окутанный благопристойным сумраком вокзал напоминал, как всегда, собор, чьи псаломщики, поддерживая себя в форме, выпускают в свободное время пары на стороне. Сегодня хмурая атмосфера усугублялась нашествием толп взмокших родителей с выводками детей, лопатками и ведерками. Наступил первый день того, что в газетах именуют Большой Сезон Отпусков, и весь Лондон (в том числе молодежь вроде Десяти Тысяч Ксенофонат) ринулся к морю.
