На голую землю перед западным щипцом крыши падает сместившаяся тень дома. Тень крыши связана с тенью террасы, чуть искривившейся тенью углового столба. Тень балюстрады ложится почти сплошной полосой, хотя по-настоящему расстояние между столбиками перил ничуть не меньше их средней толщины.
Столбики эти, выточенные из дерева, утолщаются посередине и имеют две дополнительные выпуклости, поменьше на обоих концах. Краска, почти совсем слезшая с перил, начинает шелушиться и на закругленных частях балясин; большей частью древесина обнажилась посередине, на довольно обширной площади, как раз на утолщениях, со стороны террасы. Между сохранившейся серой краской, поблекшей от времени, и древесиной, посеревшей под воздействием сырости, появляются небольшие поверхности красновато-коричневого цвета — это натуральный цвет древесины — там, где чешуйки краски только что отпали. Всю балюстраду скоро выкрасят в ярко-желтый цвет: так решила А***.
Окна ее комнаты все еще закрыты. Только система жалюзи поднята до отказа, так что внутрь проникает достаточно света. А*** стоит перед правым окном и через одну из створок смотрит на террасу.
Тот человек на корточках замер, склонившись над грязной водой, на бревенчатом мосту, покрытом дерном.
Туземец не сдвинулся с той точки, где застыл: его голова опущена, локти опираются на бедра, руки свешиваются между расставленных колен.
Перед ним, на делянке, что проходит вдоль речушки по противоположному ее берегу, многие грозди вроде бы созрели, и пора их срезать. На этом участке немало стеблей уже срублены. Пустые места выделяются с безукоризненной четкостью посреди последовательно расположенных, геометрически правильных рядов. Но, вглядевшись получше, можно увидеть уже довольно большой побег, который со временем заменит срезанное банановое дерево: он расположен в нескольких десятках сантиметров от старой лунки, отчего идеальный шахматный порядок слегка нарушается.
Рокот грузовика, что поднимается по дороге с этой стороны долины, слышен из дальней части дома.
Силуэт А*** в окне ее комнаты, разрезанный на горизонтальные полоски дощечками жалюзи, теперь исчез.
Достигнув ровного участка дороги, как раз под скалистым обрывом плато, грузовик меняет скорость и рокочет уже не так глухо. Потом шум постепенно стихает, удаляясь к востоку, через красноватую пустошь, кое-где поросшую деревьями с жесткой листвой, по направлению к следующей концессии, той, которая принадлежит Фрэнку.
Окно комнаты — то, что ближе к коридору,— открывается настежь. В нем, как в раме, показывается до пояса фигура А***. Она говорит «добрый день» жизнерадостным тоном человека, который хорошо выспался и проснулся в прекрасном настроении; который предпочитает не выставлять напоказ свои заботы — если таковые имеются — и водружает, как знамя, всегда одну и ту же улыбку, в которой можно прочесть как насмешку, так и доверчивость, или полное отсутствие каких бы то ни было чувств.
И потом, она не сию минуту проснулась. Очевидно, что она уже приняла душ. На ней все еще утренняя одежда, однако губы накрашены помадой того же тона, что и естественный оттенок губ, может быть, чуть более выдержанного, и волосы, тщательно расчесанные, блестят в ярком свете, исходящем от окна, когда она поворачивает голову, и смещаются слегка вьющиеся, тяжелые пряди, чья черная масса спадает на обтянутое белым шелком плечо.
Она направляется к большому комоду, что стоит у стены в глубине комнаты. Приоткрывает верхний ящик ровно настолько, чтобы вынуть оттуда какой-то небольшого размера предмет, потом поворачивается к свету. Туземец, который был на бревенчатом мосту, исчез. Ни единой живой души не видно в окрестностях. Ни для одной бригады в данный момент нет работы в этом секторе.
А*** сидит за столом, маленьким письменным столиком, что стоит подле правой стены, той, которая граничит с коридором. Она склоняется над какой-то работой, кропотливой и долгой: чинит очень тонкий чулок, полирует ногти, делает карандашом мелкий-мелкий рисунок. Но А*** никогда не рисует; чтобы поднять спустившуюся петлю, она бы села ближе к свету; если бы ей для полировки ногтей был нужен стол, она бы не выбрала этот.
Голова и плечи кажутся неподвижными, и все же налетающая порывами дрожь колеблет черную массу волос. Время от времени А*** выпрямляется, откидывается назад, возможно, чтобы оценить свою работу. Медленным движением руки отбрасывает назад одну прядь, слишком короткую, которая выбилась из чересчур подвижной прически и теперь мешает. Руки задерживаются, чтобы привести в порядок волнистые пряди, заостренные пальцы сгибаются и разгибаются, один за другим, быстро, но не резко, движение передается от одного к другому плавно и последовательно, будто бы их приводит в действие один и тот же механизм.
Вот она склонилась опять и вновь принялась за прерванную работу. На блестящих волосах, на изгибах локонов вспыхивают красноватые искры. Легкая дрожь, быстро подавляемая, пробегает от одного плеча к другому, но невозможно заметить ни малейшего движения в остальном теле.
На террасе, перед окнами кабинета, Фрэнк сидит на своем обычном месте, в одном из кресел туземной работы. Только эти три кресла вынесли сегодня утром. Их расставили как всегда: два первых рядом, под окном, третье — на некотором удалении, с другой стороны низенького столика.
А*** сама сходила за напитками, газированной водой и коньяком. Ставит на столик поднос с двумя бутылками и тремя высокими стаканами. Откупорив коньяк, поворачивается к Фрэнку и смотрит на него, в то же самое время начинает наливать. Но Фрэнк, вместо того чтобы следить за уровнем спиртного, поднимает взгляд выше, к лицу А***. Она себе сделала невысокий шиньон; умело скрученные узлы, казалось бы, вот-вот развяжутся, но несколько шпилек, спрятанных в массе волос, удерживают прическу гораздо надежнее, чем можно было бы предположить.
Голос Фрэнка, возмущенный: «Эй, эй! Это чересчур!», или: «Эй, хватит! Это чересчур!», или: «Хватит десятой доли», «Хватит и половины», и т. д. ... Он держит правую руку на уровне лица, слегка растопырив пальцы. А*** смеется:
— Нужно было вовремя меня остановить!
— Но я не видел,— протестует Фрэнк.
— Ну что ж,— отвечает она,— вольно ж было глазеть по сторонам.
Они смотрят друг на друга в упор, больше не говоря ни слова. Улыбка Фрэнка становится шире, морщинки появляются в уголках глаз. Он приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать. Но не говорит ни слова. В лице А***, на три четверти повернутом к Фрэнку, ничего нельзя разобрать.
Несколько минут — или несколько секунд — оба сохраняют прежнее положение. Лицо Фрэнка и все его тело словно оцепенели. На нем шорты и рубашка цвета хаки с короткими рукавами; погоны на плечах и пуговицы на карманах придают ему немного военный вид. На ногах у него грубые хлопчатобумажные гольфы и теннисные туфли, покрытые толстым слоем мела, который уже потрескался в местах сгиба.
А*** разливает минеральную воду в три стакана, выстроенные в одну линию на низеньком столике. Два стакана она раздает, а потом, держа третий, садится в пустое кресло рядом с Фрэнком. Тот уже отхлебнул.
— Коктейль достаточно холодный? — спрашивает А***.
— Бутылки прямо из холодильника.
Фрэнк качает головой и делает еще глоток.
— Если хотите, можно добавить льда,— говорит А***.
И, не дожидаясь ответа, зовет боя.
Все умолкают; бою давно пора появиться на террасе, из-за угла дома. Но никто не приходит.
Фрэнк смотрит на А***: той следовало бы позвать еще раз, подняться, принять какое-нибудь решение. Она делает быструю гримаску, повернувшись к балюстраде.
— Не слышит,— говорит она.
— Лучше бы кому-то из нас сходить.
Ни она, ни Фрэнк не двигаются с места. На лице А***, повернутом в профиль к углу террасы, больше нет улыбки: она ничего не ждет, никого ни о чем не просит. Фрэнк созерцает крошечные пузырьки газа, прилепившиеся к внутренней поверхности стакана, который он держит чуть ли не у самых глаз.
Одного глотка довольно, чтобы убедиться: коктейль недостаточно холодный. Фрэнк так и не высказался со всей определенностью, хотя и сделал уже два глотка. К тому же только одна бутылка вынута прямо из холодильника: бутылка минеральной воды, чьи зеленоватые стенки заволокла легкая пелена влаги, на которой рука с заостренными пальцами оставила свой отпечаток.
А коньяк всегда стоит в буфете. А*** каждый день приносит ведерко со льдом вместе со стаканами, но сегодня не сделала этого.
— Ба! — произносит Фрэнк.— Может быть, не стоит трудиться.
Чтобы попасть в буфетную, проще всего пройти дом насквозь. Стоит переступить порог, как вместе с полутьмой появляется ощущение свежести. Дверь кабинета справа полуоткрыта.
