Чтобы во время занятий ученики не просились выйти, после каждого длинного урока устраивался перерыв. Обычно мы выходили из школы попить. Заслышав нас, жена учителя появлялась из кухни с кувшином, наполненным водой, и со стаканами. Она не хотела пускать детей к колодцу, чтобы кто-нибудь туда не свалился. Пока мы пили, она расспрашивала о родителях, об их здоровье. Если у кого-то болела мать, жена учителя интересовалась, что с ней, есть ли у них все необходимое и чего бы матери хотелось поесть. Ребенок обычно обо всем рассказывал. Подробно расспросив, пани просила передать привет больной и обещала ее навестить. На следующий день дочь или сын хворающей рассказывали:
— А знаете, вчера приходила к нам пани учительша, принесла маме вкусной еды, мама потом нам тоже немного дала!
С детей бедняков пан учитель не брал никакой платы, книги и бумагу для них брал у священника и говорил им:
— Вы только ходите в школу да учитесь старательно, а я для вас добуду все, что нужно.
Вместе с нами учились два очень бедных мальчика, сироты, у которых родители умерли в один день и в один час от холеры. Остался у них только старый дедушка, бедняк, занимавшийся тем, что ставил на обувь заплаты. Он еле мог себя прокормить. Об этих двух парнишках пан учитель заботился как родной отец. Одевали, кормили, учили их бесплатно, да еще дедушке кое-что перепадало. Пан учитель знал, что у священника отзывчивое сердце и панна Фанинка, сестра его, тоже добрая душа. Пан патер всегда был готов помочь ближнему своему, а на жену управляющего замком, как называли мою крестную, можно было положиться во всем. Она была не такой суровой, как казалась на первый взгляд.
Мальчики учились очень хорошо, были послушными и аккуратными, пан учитель любил их и говорил:
— Может, дождусь, что и они меня когда-нибудь порадуют.
И дождался, они его порадовали. Один стал хорошим столяром, второй тоже собирался заняться ремеслом, но у него обнаружились необыкновенные способности, он мечтал стать музыкантом, и мудрый попечитель не препятствовал ему в этом, говоря:
— К чему человек стремится, в том он больше преуспеет.
Пока хватало сил, пан учитель обучал его сам, а потом с помощью друзей устроил в пражскую консерваторию. Из него вышел великолепный музыкант, со временем он добился блестящих успехов за границей, но этого пан учитель не дождался.
Вдова сына учителя осталась вместе с дочкой жить при школе и учила нас, девочек, женским работам. Плату она брала только от нескольких состоятельных родителей, которые рассчитывались домашней птицей, зерном или продуктами, деньгами с нею мало кто расплачивался. За девочек бедняков платил пан священник, он же договаривался о льне, прялках, веретенах, деревянных спицах и шерсти для вязания чулок, о спицах железных и иголках, нитках, наперстках, полотне, канифасе для шитья и обеспечивал нас всем этим. Изготовленные нами чулки, перчатки, платья, платки, рубашки вместе с обувью раздавались прилежным детям бедняков в день святого Микулаша[5]. Посмотреть на это собиралось все селение, главным образом женщины, отчасти из любопытства, посмотреть и послушать, как дети радуются подаркам, отчасти, чтобы увидеть и оценить наши работы, а также, пользуясь случаем, похвалить и поблагодарить неутомимую вдову, научившую нас делать такие прекрасные вещи. Вдова была очень приветливая женщина, мы любили ее, во время занятий она рассказывала нам о вещах полезных в хозяйстве или же читала нам какой-нибудь интересный рассказ, либо кто-нибудь из нас читал вслух и при этом вязал чулок. Иногда на занятия заглядывал пан капеллан или пан священник. Они просматривали работы и для каждой маленькой труженицы находили слова похвалы и одобрения.
Часто к нам заходил и пан учитель, слушал и пояснял то, что мы читали, рассказывал интересные легенды из родной истории или же заставлял размышлять и веселил загадками, которых у него были записаны сотни. Случалось, внучка просила:
— Дедушка, сыграйте нам песню!
И дедушка, пан учитель, ласково улыбнувшись, садился за фортепьяно и играл нам какую-нибудь народную песню, а мы пели. Особенно любил он песню «Дитя осиротело», от которой мы всегда обливались слезами. Если у жены учителя оказывалось свободное время, она приходила к нам, садилась в широкое кресло, клала руки на колени, устремляла взгляд на пана учителя. Кончив играть, пан учитель подходил, бывало, к ней, брал за руку или гладил по голове.
Иногда мы помогали окучивать и полоть грядки, поливать холсты во время отбеливания, что доставляло нам огромное удовольствие. Жена пана учителя постоянно нам говорила:
— Вы, девочки, учитесь этому. Не пригодится самим, будете знать, как отдать распоряжение, а это тоже не каждый умеет!
После работы нам всегда устраивали хороший полдник.
У пана учителя в шкафу было много прекрасных книг (некоторые он давал нам читать), цветов и особенно камней. А на шкафу лежал человеческий череп — вот уж чего мы вначале боялись!
Каждую неделю пан учитель задавал нам учить наизусть стихотворение, чтобы потом прочесть в классе. Если мы учились хорошо, он показывал нам кое-что из своих коллекций и объяснял названия экспонатов. А однажды поставил на стол череп, и мы должны были брать его в руки. Этот момент я помню, как сейчас.
Шесть лет прожила я в Хвалине, и все, чему там научилась, навсегда осталось хорошей основой для дальнейшей учебы. И не только я, а все, кто ходил в школу, на всю жизнь сохранили в своих сердцах благодарную память о пане учителе. Он научил нас любить бога, родину и своего ближнего, как самого себя, и даже те, кто не отличался способностями, получили самые необходимые для жизни знания.
Я ушла из хвалинской школы после годового экзамена в канун жатвы. Ежегодно у нас было два экзамена: один во время поста, а второй на святого Прокопа (в июле), после любого из них ученики, достигшие двенадцати лет, могли уйти из школы. Но экзамен на святого Прокопа был более торжественным, потому что на него приходили пан викарий и почти все окрестное духовенство, чиновники, большинство жителей селения. По такому поводу мы украшали школу цветами и зеленью.
Первыми экзаменовали учитель закона божьего и наш пан учитель, затем пан викарий, который долго спрашивал младших и самых слабых. После этого вызывали тех, кто покидал школу, и тут пан викарий предлагал всем присутствующим задавать вопросы и лично убедиться, достаточно ли у нас знаний для жизни в обществе. Гости из духовенства интересовались нашими знаниями по религии, географии, естествознанию, истории, пониманием гражданского долга, своими вопросами возбуждали и у других желание спрашивать. И вот уже врач спрашивает о некоторых правилах гигиены, чиновник хозяйственной управы — о чем-нибудь по ведению хозяйства, чиновник, ведающий запасами зерна, — о зерне, пивовар — о пиве, лавочник— о том, как перевести столько-то «локтей», которыми меряют длину, или штук товару на деньги разного достоинства. Некоторых заставляли читать и писать. А пан викарий предложил нам сделать перечень хозяйственных расходов и доходов и, убедившись, что в этом мы хорошо разбираемся, порекомендовал еще до того, как мы покинем школу, здесь же сочинить благодарственное письмо нашему доброму учителю. Когда каждый из нас прочел написанное, у всех сходное по мыслям и одинаково искреннее, глубоко растроганные гости стали искать глазами нашего трудолюбивого учителя и мудрого воспитателя, но не обнаружили. Пока мы писали, никем не замеченный, он тихонько вышел. Скромность не позволила ему слушать нашу благодарность.
Я не могла забыть Хвалин. Часто еще я приезжала туда из дому, а раз в году, когда пан учитель приходил к нам в гости, у меня был праздник.
Но потом я уехала из дому и шесть лет в Хвалине не была. Через шесть лет, приехав погостить, я сразу же спросила, как поживает семейство учителя. Мне сказали, что жена учителя умерла, внучка вышла замуж, а пан учитель болеет. Мне стало не по себе, захотелось еще раз увидеть его, и на следующий день я поехала в Хвалин.
Когда мы подъезжали к тому самому голому холму, я едва узнала это место, потому что весь холм был обсажен деревцами, болото осушено, дороги повсюду отремонтированы, вдоль дорог также посажены деревья. Словом, окрестности Хвалина стали намного приветливей. Спрашиваю у возницы, как это случилось, а он отвечает:
— Теперь здесь все по-другому, чем при старых хозяевах, раньше они ни о чем не заботились, готовы были все пропить, теперешние же молодые хозяева совсем другие люди. А все потому, что у них тут хороший учитель. Раньше никто даже собственное имя написать не умел, а теперь молодежь пишет не хуже писарей.
Я вспомнила беседы пана учителя и от души пожелала, чтобы каждое посеянное им зернышко упало на благодатную почву. Мы въехали в замок, крестная встретила меня радостно, но тут же сказала:
