Они забирали один риф за другим, карбас летел полным ветром и почти перестал слушаться руля. Август сидел на шкотах вялый, насквозь мокрый и пытался объясниться с Богом, в том числе и по поводу своих золотых зубов; он признался, что не расплатился за них, дал только небольшой задаток, а потом бежал из того города и из той страны. Я хоть сейчас готов с ними расстаться! — воскликнул он и попытался выломать зубы.
Лучше бы ты вычерпывал воду, — деловито сказал Эдеварт. Раскаяние друга придало ему уверенности в себе, он держал руль и был теперь старшим.
Какой толк её вычерпывать! Август совсем пал духом. Это нас всё равно не спасёт.
Да ты спятил! — заорал на него Эдеварт. Ты что, не понимаешь, что я ищу подходящую бухту!
Август послушно принялся вычерпывать воду, но мысли его были далеко. Он знал, что ждёт человека после смерти, и в последние минуты ему хотелось покаяться в грехах и вымолить у Бога прощения. А больше я ничего такого не припомню! — закончил он свою исповедь.
Так они шли примерно час, близилась полночь, море ярилось, солнца не было видно, град прекратился, но небо оставалось чёрным и грозило новым градом или дождём. Плыть дальше в сумерках становилось опасно, фарватера они не знали; Эдеварт вёл карбас как умел, стараясь держаться ближе к правому берегу. Им по-прежнему были видны очертания Хиннёйя, и он надеялся найти укромную бухту. Конечно, на левом берегу укрыться было бы лучше, но ветер мешал им пойти туда.
Мы уже не так далеко от берега, сказал Август. Видно, у него забрезжила надежда, он покаялся в своих грехах, и на сердце у него полегчало.
Неожиданно загрохотал гром. Эдеварт оглянулся, на тюки со шкурами снова упало несколько градин, новый шквал с воем налетел на мачту, и карбас едва не ушёл под воду. На них опять обрушился град.
Мужество снова покинуло Августа, подняв лицо к небу, он воскликнул: Спаси нас, Господи, только спаси! Если надо, я покаюсь ещё в тысяче грехов!..
Вычерпывай воду! — крикнул ему Эдеварт.
Но Август не слышал его. Когда мы были в стране негров, в отчаянии кричал он, мы там на берегу встретили девушку, нас было четверо...
Вычерпывай воду! — опять крикнул Эдеварт.
Август протянул руку за черпаком, но мысли его были сейчас далеко. На него нахлынули воспоминания, и он безнадёжно покачал головой. Всё равно мы потонем, сказал он.
Они были уже недалеко от берега, когда Эдеварт с ужасом обнаружил, что их уносит опять в море.
Отпусти один риф! — крикнул он. Чтобы отвести карбас от бурунов, надо было прибавить парус.
Август, должно быть, понял опасность и выполнил приказ Эдеварта, судно вновь стало послушным. Прошло четверть часа, карбас был наполовину залит водой, и Август, уже без приказа, начал её вычерпывать. Если бы Эдеварт мог отпустить руль, он бы выбросил за борт несколько тюков, но у него не было времени ослабить найтовы, которыми крепился груз, а объяснять что-либо Августу было бесполезно. Он просто подбодрил товарища: Правильно, правильно, вычерпывай дальше!
Вскоре в сплошной линии берега появилась щель, впереди виднелась ещё одна, похожая на открытую пасть или на чёрную пещеру. Эдеварт переложил руль и направил карбас в пещеру. Это было рискованно, они могли там разбиться, ведь никто из них не знал этих мест, и всё зависело от удачи; но мужество Эдеварта уже исчерпало себя, лицо его посерело, он больше не мог оставаться в открытом море. Увидев рядом землю, Август оживился, он схватил багор и приготовился спасти хотя бы самого себя, если они сядут на мель. Когда я крикну, бросай якорь! — приказал Эдеварт, он ещё пытался вести судно.
Но бросать якорь не пришлось, им повезло, как везёт только безумцам, и они не сели на мель. Чёрная щель, вдававшаяся в глубь суши, сделала поворот и закончилась тихой бухтой, где уже покачивался чей-то карбас, удерживаемый одним обычным якорем. Ветра здесь не было, и, чтобы добраться до берега, им пришлось взяться за вёсла.
Они были спасены.
У Эдеварта не осталось сил даже радоваться, онемевшие губы побелели, он молчал. Август спрыгнул с концом на берег и пришвартовал карбас, потом вычерпал из него воду и расправил парус. Когда всё было сделано, Эдеварт спросил, как бы невзначай: Негры, говоришь, а что это за негры?
О, это было в жарких странах. Август покачал головой. Что было, то было.
Эдеварт не мог допустить, чтобы Август так быстро забыл о своём страхе, но уважение к товарищу удержало его, к тому же сам он вымотался до крайности. Он больше не чувствовал себя взрослым и уверенным в себе мужчиной, каким был в море, на берегу напряжение спало, его замутило и вырвало. Август, как мог, помогал Эдеварту.
Тебе плохо? — спросил он.
Нет, ответил Эдеварт, и его снова вырвало.
До жилья здесь было далеко, на берегу стоял лишь один небольшой лодочный сарай, запертый на деревянный замок. Август хотел было взломать дверь, однако Эдеварт не допустил такого бесчинства. В конце концов они устроились с подветренной стороны сарая, поели и стали ждать рассвета. Эдеварт уже пришёл в себя, и теперь ему захотелось поподробнее расспросить друга о его признаниях. Август отвечал невнятно. Однако Эдеварту уже стукнуло шестнадцать, и он не мог забыть слов о негритянской девушке.
Что вы с ней сделали? — спросил он.
Что сделали? Да ничего!
Но ты сам сказал, что вас было четверо.
Разве я так сказал? Не приставай! Она была совсем ребёнок, так что сам понимаешь, мы ей ничего не сделали. Просто встретили на дороге.
Она кричала? — спросил Эдеварт.
Помолчав, Август сказал: Она была не старше нашей Рагны. Но в южных странах девушки рано становятся взрослыми. Такие, как Рагна, там уже выходят замуж. Там всё не так, как у нас. Ну вот, наконец и солнце!
Август спустился к карбасу и вынес на берег самые мокрые шкуры, чтобы просушить их. Он покаялся в своих грехах и снова чувствовал себя свободным человеком, теперь можно заняться и делом.
Погода установилась, и ночью друзья покинули остров. Был штиль, и им пришлось сесть на вёсла; но, когда они вышли из Рафтсуннета, их снова встретили ветер и волны.
На ярмарке царили шум и суматоха. У берега стояло много больших и малых судов, новые суда приходили днём и ночью, среди домов сновали люди, двое намдальцев хватили лишнего и едва не затеяли драку. Полиция где-то пряталась.
Эдеварт никогда не бывал в таком месте, и, пока Август занимался своим делом, он шатался по ярмарке и глазел по сторонам. Здесь были лавки и с простым и с дорогим товаром, и выбор был куда богаче, чем на Лофотенах. Кроме того, тут выступали канатоходцы, играли шарманщики, в зверинце показывали диких зверей, были кегельбан, уличные торговцы, карусель, цыгане, которые гадали всем желающим, можно было выпить кофе и сельтерской и посмотреть на самую толстую женщину в мире и теленка о двух головах. И, как обычно, среди рядов расхаживал Папст, старый почтенный еврей-часовщик, в крылатке с множеством забавных карманов. Это был удивительный человек.
Некоторое время Эдеварт держался неподалёку от старого еврея, он не собирался ничего покупать, но на его блестящие часы было приятно смотреть. Наверное, этот еврей очень богат, если носит сразу столько часов! — думал Эдеварт.
Старый Папст облюбовал Норвегию, хотя торговля в другом месте, может, принесла бы ему большую выгоду. Уже двадцать с лишним лет он колесил по Нурланну из города в город, заезжал в рыбацкие поселки и посещал ярмарки, он бойко говорил по-норвежски, знал все слова, но выговаривал их на чужой лад. Папст всюду был желанным гостем, все знали этого невысокого толстого человека с множеством цепочек от часов, болтавшихся на его большом животе, он разговаривал и с молодыми, и со старыми, у него были золотые часы для богатых и дешёвые, серебряные, для бедных. И к каждому покупателю у Папста был свой особый подход.
Кому-нибудь из молодых людей, толпившихся вокруг него и с удивлением рассматривавших его странный наряд, Папст мог сказать: У меня и для тебя найдутся хорошие часы, вот, пожалуйста, можешь подержать их! Когда парень, узнав цену, отказывался от часов, Папст спрашивал: А сколько у тебя есть? Парень называл половину или даже треть требуемой суммы. Но Папст всё равно не отпускал его, напротив, он был добр и покладист, словно на этот раз решил пойти навстречу и даже одолжить парню немного денег, чтобы тот смог приобрести себе часы; да-да, нередко случалось, что Папст соглашался получить недостающую сумму даже на другой год. Ты из хорошей семьи и ты честный человек, говорил он, ты не обманешь бедного еврея! Перед таким необъяснимым и беспредельным доверием молодой человек устоять, само собой, не мог и проявлял несвойственную ему честность — он отдавал долг на другой год. Папста почти что никогда не обманывали.
