Густаво Беккер - Белая лань

Пока въ воздухѣ звенѣли нѣжные звуки этой прелестной музыки, Гарсесъ не шевельнулся. Когда они замерли, онъ осторожно раздвинулъ вѣтви и, къ своему величайшему изумленію, увидѣлъ стадо ланей, перепрыгивающихъ черезъ кусты съ невѣроятной легкостью, причемъ нѣкоторыя останавливались, точно прислушиваясь къ чему-то, другія играли между собой, то скрываясь въ чащѣ, то снова появляясь на опушкѣ. Всѣ онѣ спускались къ спокойной рѣкѣ.

Впереди своихъ товарокъ бѣжала бѣлая лань, самая быстрая, легкая, подвижная и игривая изъ всѣхъ; она прыгала, рѣзвилась, останавливалась и снова пускалась бѣжать съ такой легкостью, точно ея рѣзныя ноги совсѣмъ не касались земли. Ея странная бѣлизна сіяла фантастическимъ свѣтомъ на фонѣ темныхъ деревьевъ. Хотя молодой человѣкъ и былъ расположенъ видѣть нѣчто чудесное и сверхъестественное во всемъ, что его окружало, но, собственно говоря, отрѣшившись отъ минутной галлюцинаціи, помутившей его чувства и представившей ему музыку, шорохъ и говоръ, ни видъ ланей, ни ихъ движенія, ни отрывочные крики, которыми онѣ, повидимому, звали другъ друга, не заключали въ себѣ ничего такого, чтобы не было знакомо охотнику, опытному въ такого рода ночныхъ похожденіяхъ. По мѣрѣ того, какъ разсѣевалось его первое впечатлѣніе, Гарсесъ сталъ сознавать это и, внутренно смѣясь надъ своей довѣрчивостью и своимъ глупымъ страхомъ, занялся исключительно соображеніями о томъ, гдѣ должны были находиться лани, судя по тому направленію, которое приняли. Сообразивши все, какъ слѣдуетъ, онъ взялъ самострѣлъ въ зубы и, пробравшись ползкомъ среди кустовъ, спрятался шагахъ въ сорока отъ того мѣста, гдѣ былъ прежде. Устроившись поудобнѣе въ своемъ новомъ убѣжищѣ, онъ сталъ ждать, когда лани войдутъ въ рѣку, чтобы стрѣлять навѣрняка. Какъ только дослышался тотъ особенный шумъ, который производитъ разступающаяся и сильно всплескиваемая вода, Гарсесъ началъ понемножку приподниматься, соблюдая величайшую осторожность, опираясь на землю сначала руками, а потомъ колѣномъ. Поднявшись на ноги и убѣдившись ощупью, что его оружіе было наготовѣ, онъ сдѣлалъ шагъ впередъ, вытянулъ шею изъ-за кустовъ, чтобы обнять взоромъ весь бассейнъ воды и натянулъ тетиву; потомъ оглядѣлся, отыскивая взглядомъ цѣль, которую собирался намѣтить, и съ его устъ сорвался едва слышный, невольный крикъ изумленія.

Луна, медленно поднимавшаяся надъ широкимъ горизонтомъ, была теперь неподвижна и точно висѣла посреди неба. Ея нѣжный свѣтъ обливалъ рощу, сверкалъ на спокойной поверхности воды и окутывалъ всѣ предметы точно голубой дыыкой.

Лани исчезли.

Вмѣсто нихъ ошеломленный и даже испуганный Гарсесъ увидѣлъ толпу црелестнѣйшихъ женщинъ, изъ которыхъ однѣ рѣзво входили въ воду, а другія еще снимали легчайшіе покровы, скрывавшіе ихъ чудныя формы отъ жаднаго взора.

Никогда, даже въ легкихъ и несвязныхъ утреннихъ сновидѣніяхъ, столь богатыхъ плѣнительными и сладострастными образами, въ этихъ сновидѣніяхъ, которыя такъ же неуловимы и блестящи, какъ тотъ свѣтъ, что начинаетъ проникать сквозь бѣлый пологъ кровати, — даже двадцатилѣтнее воображеніе не рисовало фантастическими красками такой сцены, какая представилась въ этотъ мигъ взору изумленнаго Гарсеса.

Освободившись отъ своихъ одеждъ и разноцвѣтныхъ покрывалъ, которыя виднѣлись въ глубинѣ, повѣшенныя на вѣтвяхъ деревьевъ или небрежно брошенныя на траву, красавицы носились по рощѣ, образуя живописныя группы, входили и выходили изъ воды, разсыпая ее сіяющими брызгами на береговые цвѣты — точно дождь мелкой росы.

Вотъ одна, вся бѣлая, какъ бѣлоснѣжная шерсть ягненка, выставляетъ свою бѣлокурую головку среди пловучихъ листьевъ водяного растенія и сама кажется его полураскрытымъ цвѣткомъ, прикрѣпленнымъ къ гибкому стеблю, дрожащему въ глубинѣ, стеблю, который скорѣе можно угадать, чѣмъ разсмотрѣть среди безконечныхъ сверкающихъ водяныхъ круговъ.

Другая, распустивши волосы по плечамъ, качается на ивовой вѣткѣ, повиснувъ надъ рѣкой, и ея маленькія розовыя ножки проводятъ серебряную черту, касаясь гладкой водяной поверхности. Нѣкоторыя еще лежатъ на берегу и закрываютъ свои голубыя очи, съ наслажденіемъ вдыхая ароматъ цвѣтовъ и слегка содрогаясь отъ дуновенія прохладнаго ночного вѣтра. Остальныя кружатся въ стремительной пляскѣ, капризно сплетясь прекрасными руками, закинувъ назадъ головы съ томной граціей и мѣрно ударяя ножками въ землю.

Невозможно было услѣдить за ихъ быстрыми движеніяни и обнять однимъ взглядомъ безчисленныя подробности той картины, которую онѣ составляли. Однѣ бѣгали, рѣзвились и преслѣдовали другъ друга съ веселымъ смѣхомъ въ лѣсномъ лабиринтѣ; другія плыли по рѣкѣ, точно лебеди, разсѣкая воду высокой грудью; третьи ныряли въ глубину, исчезали на нѣкоторое время и возвращались на поверхность съ однимъ изъ тѣхъ чудныхъ цвѣтовъ, что распускаются на днѣ глубокихъ водъ.

Взоръ ошеломленнаго охотника блуждалъ тамъ и сямъ, не зная, на чемъ остановиться, какъ вдругъ ему показалось, что въ зеленой бесѣдкѣ, какъ-бы служившей ей балдахиномъ, окруженная толпой особенно красивыхъ дѣвушекъ, помогавшихъ ей освободиться отъ ея легкихъ одеждъ, — сидѣла дочь благороднаго дона Діониса, сама несравненная Констанція — предметъ его тайныхъ обожаній.

Переходя отъ изумленія къ изумленію, влюбленный юноша пока еще не осмѣливался вѣрить свидѣтельству своихъ чувствъ и продолжалъ думать, что находится подъ властью очаровательнаго и обманчиваго сновидѣнія. И, все-таки, онъ напрасно старался себя увѣрить, что все, что онъ видѣлъ, было плодомъ его разстроеннаго воображенія, потому что чѣмъ больше и чѣмъ внимательнѣе онъ разсматривалъ ее. тѣмъ сильнѣе убѣждался въ томъ, что это дѣйствительно была Констанція.

Сомнѣваться было невозможно; то были ея темныя очи, опушенныя длинными рѣсницами, едва достаточными для того, чтобы умѣрить блескъ ея глазъ; то были ея бѣлокурые, огромные волосы, вѣнчавшіе прелестный лобъ и ниспадавшіе золотымъ каскадомъ на бѣлоснѣжную грудь и округленныя плечи; наконецъ, то была ея стройная шея, поддерживавшая томную головку, склоненную подобно цвѣтку, изнемогающему подъ тяжестью росы; то были ея чудныя формы, снившіяся ему, можетъ быть, во снѣ, ея ручки, похожія на горсть жасминовъ, ея маленькія ножки, сравнимыя только со снѣгомъ, который не смогло растопить жадное солнце, такъ что на утро онъ продолжаетъ бѣлѣть среди зелени.

Когда Констанція вышла изъ рощицы безъ всякаго покрова, могущаго скрыть отъ глазъ ея возлюбленнаго сокровища ея прелестей, ея подруги снова запѣли чудную мелодическую пѣсню:

ХОРЪ.

Гарсесъ не шевелился; но когда прозвучали послѣднія слова этой таинственной пѣсни, ревность больно уколола его сердце, и повинуясь непреодолимому и невольному стремленію, онъ рѣшился разомъ разсѣять очарованіе, охватившее его чувства: дрожащей рукой раздвинулъ онъ скрывавшія его вѣтки и однимъ прыжкомъ очутился на берегу рѣки. Тотчасъ же все исчезло и испарилось, какъ дымъ, и, осмотрѣвшись кругомъ, онъ увидѣлъ и услышалъ только встревоженное стадо робкихъ ланей, застигнутыхъ среди своихъ ночныхъ игръ и разбѣгающихся въ разныя стороны — кто въ чащу, кто въ горы.