Самым любимым танцем, конечно, был вальс. Но большинство реалистов, даже старших классов, не умели танцевать и поэтому многие из них с завистью смотрели на тех своих товарищей, которые, пригласив гимназисток, плавно шли по кругу под звуки вальса.
Особенное внимание обратила на себя одна пара. Сын богатого помещика Шацкий вел дочь предводителя дворянства Ольгу Закалинскую.
Семнадцатилетняя стройная блондинка с длинными косами танцевала изящно и легко. Кавалер, хотя и немного тучный, уверенно вел свою даму, и зрители невольно следили за их плавными движениями. Вальс сменили другие танцы, но Ольга не принимала в них участия. Шацкий не отходил от нее, развлекая разговорами. Прошло еще некоторое время, оркестр умолк, утомленные музыканты попросили сделать перерыв. Солнце уже склонилось к западу. Многие ученики разбрелись по лесу. – После забав и танцев совершенно необходимо прогуляться, – уверял Шацкий Ольгу, с чем она охотно согласилась. Директриса уступила просьбе и разрешила прогулку.
Они пошли по дороге, свернули на лесную тропинку. Но тут навстречу им послышался стук колес. Пара серых лошадей показалась на дороге.
– Ах, вот и наши за мной приехали, – сказала Ольга с ноткой сожаления. Когда экипаж приблизился, они узнали кучера Анисима и старую няню Акинфьевну.
– Ну, голубка моя, – сказала няня, – пора и домой, чай, нагулялась.
– Здравствуй, барин! – сказала она Шацкому, который был принят у Закалинских и няня давно его знала. Анисим тоже приветствовал его, сняв шапку.
– Здравствуй, здравствуй, Акинфьевна! Здравствуй, Анисим! – ответил Шацкий.
– Почему ты одна, няня? Где же мадемуазель? – спросила Ольга. Она имела в виду свою гувернантку, старую деву.
– У них головка разболелась и они не могли, – ответила няня. Ольга, зная частые мигрени у гувернантки, не обеспокоилась этим сообщением.
– Ну, как, Анисим, поживаешь? – обратился Шацкий к кучеру. Такой вопрос был обычной формой разговора молодого барчука со стариком-кучером или другим слугою.
– Ничаво! Как завсегда, – ответил Анисим. – Коли ласка ваша, барин, подвезу, – добавил он.
– Анисим, – сказала Ольга, – поставь лошадей, пусть они отдохнут, а мы скоро вернемся. Няня, идем с нами! Акинфьевна вылезла из экипажа. Анисим отъехал в сторону и завернул лошадей.
– Стара уж я, моя детка, гулять-то, – сокрушенно сказала Акинфьевна; но и ей, видимо, хотелось пройтись в такую пору и в таком чудесном лесу.
– Разве недалеко, а то барин велели быть к чаю, – сказала она как бы в свое оправдание.
Акинфьевна души не чаяла в Ольге, она вырастила ее и, как выражалась, вынянчила своими руками.
Мать Ольги умерла давно, когда дочери было всего три года. С тех пор неотлучной была Акинфьевна в жизни Ольги. Ольга любила и уважала няню за ее ум и преданность. Закалинский, отец Ольги, уважал и ценил ее.
Порядочно поотстав от молодых людей, опираясь на посох, няня с нежностью следила за своей воспитанницей. Она шла на почтительном расстоянии, чтобы не мешать беседе и не стеснять их своим присутствием.
Шацкий болтал о том о сем, Ольга делала вид, что все это интересно, спрашивала, как он думает проводить лето.
Кавалер с увлечением рассказывал о предстоящей охоте с легавой собакой, затем перешел на лошадей, хвалил угодья своего имения, свои ружья и говорил о прочих развлечениях.
Они шли по лесной дорожке, ведущей к краю леса. Справа росли кусты орешника, молодые березки, а между ними возвышались столетние сосны. Слева в просветах между старыми соснами виднелись луга за речкой, а за ними вдали, в большом парке, – усадьба князя Мещерского.
Речка протекала под обрывом и не была видна, но оттуда доносились плеск и шум купальщиков.
Большинство гуляющих направлялись к реке, но Шацкий, увлекшись разговорами, повел свою спутницу в другом направлении. Вскоре они уже не видели вокруг себя никого из участников маевки.
Акинфьевна хотела окликнуть их и понудить возвратиться. В это время слева послышались звуки гитары и сильный мелодичный голос запел приятным баритоном:
– Дитя, не тянися весною за розой, розу и летом сорвешь… Захочешь ты летом фиалку сорвать, а фиалок уж нету давно…
Обернувшись в сторону певца, они увидели в некотором отдалении реалиста, который шел один в противоположную сторону.
– Кто это? – спросила Ольга.
– А, это Савицкий, мой одноклассник…
– Ах, как хорошо он поет, – сказала Ольга, сама музыкальная по натуре и обладательница недурного голоса. – Откуда он?
– Из какого-то села нашего уезда, сын сиделицы, странный человек, – ответил Шацкий.
– Почему странный? – с любопытством спросила Ольга.
– Замкнут, держится особняком, способный ученик, но занимается отвлеченными предметами, – ответил Шацкий. Ольга еще раз обернулась и видела, как реалист повернул в сторону тропинки, по которой они прошли; по-видимому, он не видел их.
– Не пора ли и нам возвратиться? – заметила Ольга. Но тут произошло нечто непредвиденное. Справа из-за кустов орешника, шагах в тридцати от них, вышли трое неизвестных. По внешнему облику этих людей было ясно, что встреча с ними не сулит ничего хорошего. В пригородах жили мелкие ремесленники, подмастерья, торговцы и нередко лица без определенных занятий. Неудивительно, что в воскресенье по лесу бродили пьяные подозрительные люди. Эти трое изрядно подгуляли, что легко было узнать по их неуверенной походке, излишним движениям рук и лихо сдвинутым на затылок фуражкам. Один из них – верзила огромного роста – держал дубинку в правой руке. Увидев реалиста с гимназисткой, он пришел в беспричинную ярость и заорал:
– А, барчуки! – и изрыгнул ругательства. – Бей их! – крикнул он свирепым голосом и бегом направился в их сторону.
За ним последовали двое других.
Ольга в ужасе закрыла лицо руками, вскрикнула. Шацкий побледнел, растерянно взглянул на спутницу и бросился бежать по дороге к лагерю, промчавшись мимо Акинфьевны.
Ольга, опомнившись, добежала до няни, прижалась к ней в поисках защиты, но старушка и сама была перепугана не на шутку. Трудно предполагать, что стало бы с женщинами, но тут в свою очередь произошло неожиданное явление. Когда разъяренный великан был от них в десяти шагах, на его пути появился реалист с гитарой.
Ольга узнала в нем того юношу, которого Шацкий назвал Савицким.
Не успел верзила занести дубинку, как реалист взмахнул правой рукой, причем в ней что-то блеснуло, и нанес ему удар в голову. Дико взвыв, тот повалился наземь. Второй нападающий бросился с ножом на реалиста. Последний, ловко подставив ему ножку, наотмашь ударил противника по затылку; даже не вскрикнув, человек упал и недвижимо остался лежать на лесной тропинке. Третий, видя участь своих товарищей и сообразив, что с этим реалистом шутки плохи, круто свернул в сторону и исчез между деревьями.
Савицкий (а это был действительно он) спокойно сунул руку в карман, вынул ее уже свободной от какого-то предмета и не спеша приблизился к обезумевшим от страха женщинам.
С неописуемым удивлением смотрели они на русоволосого юношу. Светло-серые глаза его смотрели спокойно, смело и властно. Худощавое, подвижное, выразительное лицо и весь облик реалиста говорили о сильной воле и мужестве характера юноши. Не обращая внимания на искалеченного верзилу, который ползал на четвереньках, а также на другого, безуспешно старавшегося встать, Савицкий, приподнимая фуражку, поклонился:
– Имею честь представиться – Александр Савицкий!
– Спасибо, спасибо вам! – лепетала Ольга… Акинфьевна, оправившись от страха, наконец заговорила:
– Сокол ты мой ясный! Да откуда ты налетел? Ангел-спаситель ты наш… Сколько лет живу на свете, а такого не видала и не слыхала… Дай бог тебе счастья, родимый мой!
– Позвольте быть вашим рыцарем, прекрасная Дульцинея, и проводить вас до экипажа… – с улыбкой обратился Савицкий к Ольге и подал правую руку. Ольга доверчиво приняла предложение, и они не спеша пошли к лагерю.
– Почему вы знаете, господин Савицкий, что меня ждет экипаж? – спросила с любопытством девушка.
– Я бродил по лесу и случайно видел, как приехала ваша карета, – ответил юноша.
– Подумать только, один троих здоровенных мужиков порешил! Знать, руки у тебя золотые, витязь ты наш ясноокий! – восклицала, качая головой, Акинфьевна. – Ах, поганцы! То-то вы орали, когда за детьми гнались, а теперь и дух у вас перехватило, – не унималась она. Ольга, вспомнив Шацкого, невольно улыбнулась.
– Скажите, что было в вашей руке? – спросила она и пристально посмотрела в лицо своего нового кавалера.
– А, это кистень! Серьезное оружие, скажу я вам, в умелых руках.
– Я в этом воочию убедилась!
– Прошу вас, извините, не знаю, как вас называть!
– Зовите Олей!
– Очень прошу вас, Оля, никому не говорить об этом моем оружии, – серьезно сказал Савицкий.
