Изнуренное лицо говорящего оживилось, и он сильно стиснул руки. Последовало молчание. Товарищи смотрели на него, и на глазах грека появились слезы. Наконец Мельхиор возобновил рассказ:
– Только деятельная любовь дает счастье, вся прелесть ее в служении другим. Познав эту истину, я уже не мог оставаться брахманом. Брахма наполнил мир несправедливостью: шудры взывали ко мне, равно как и бесчисленное множество жертв. Остров Лахор лежит при впадении священных вод Ганга в Индийский океан. Я удалился туда. Здесь, под сенью храма, воздвигнутого в честь мудрого Капилы, соединяя свои молитвы с молитвами, возносимыми его учениками, которых память о святом человеке привлекала к храму, я думал найти успокоение. Два раза в год сюда направлялись индусы-паломники с целью омовения в водах Ганга. Любовь моя к людям росла при виде их бедности и заставляла меня говорить, но я делал неимоверные усилия над собой и молчал, ибо одно слово против Брахмы было бы роковым для меня приговором: малейшего знака доброжелательства к отщепенцам брахманской касты, которых мне нередко приходилось видеть, бредущих умирать, быть может, где-нибудь в пустыне на раскаленном песке, посланного им благословения, поднесенной кружки воды было бы вполне достаточно, чтобы стать таким же отщепенцем, чуждым семье, родине, лишенным всяких прав. Любовь победила! Я начал говорить в храме. Сначала я говорил ученикам – они выгнали меня из храма. Я говорил паломникам – они прогнали меня с острова. Я пробовал проповедовать на больших дорогах – слушатели разбегались, иные покушались на мою жизнь. Во всей Индии не было уголка, где я мог бы найти спокойствие и безопасность! Я не мог найти убежища даже среди отщепенцев, ибо, отринутые обществом, они все-таки оставались приверженцами Брахмы. Я искал уединения, чтобы укрыться со своим горем от всех, кроме Бога. Я прошел весь Ганг вплоть до его истоков, в глубь Гималаев. Достигнув Гурдварского перевала, я молился за мой народ, думая, что наконец нашел искомое уединение. Пробираясь по ущельям, переправляясь через ледники, покоряя хребты, которые, казалось, своими вершинами касались звезд, я добрался до озера чудной красоты, дремлющего у подножия трех гигантов с их вечно блестящими снежными коронами. Там, в центре земли, у истоков Инда, Ганга и Брахмапутры, там, у колыбели человеческого рода, откуда он рассеялся по всему миру, оставив памятником места, покинутого им, мать всех городов – Балх, там, где природа в своем первобытном величии влечет к себе мудрецов и изгнанников, обещая уединение одним и безопасность другим, – там я укрылся и начал жить наедине с Богом, молясь, постясь и ожидая смерти.
Его голос стал тише, и костлявые руки снова болезненно сжались.
– Однажды ночью я прогуливался по берегу озера, взывая к безмолвной тишине: "Когда же придешь Ты, о Боже? Когда, наконец, призовешь Своего раба? Неужели же нет искупления?" Внезапно над водой забрезжил свет. Скоро ясно обрисовалась звезда – она двигалась ко мне и остановилась у меня над головой. Я был поражен ее необычайной яркостью. Пав на землю, я услышал голос, говоривший мне: "Твоя любовь победила. Да будет благословение над тобой, сын Индии! Искупление близко. С двумя другими мудрецами, которые придут из отдаленных концов земли, ты узришь Искупителя и будешь свидетелем Его пришествия. Встань поутру и иди им навстречу, возложив свою веру на Духа: Он будет твоим советчиком". С того времени свет не покидал меня, в нем я видел проявление невидимого Духа. Утром я вернулся в мир, покинутый мной. По дороге в расщелине горы я нашел ценный камень и продал его в Гурдваре. Через Лахор, Кабул и Иезд я прибыл в Исфагань. Там я купил верблюда и оттуда, не дожидаясь караванов, был доставлен в Багдад. Я путешествовал один, не испытывая ни малейших опасений, ибо со мной был Дух Святой. Со мной Он и теперь. Какой чести удостоились мы, братья! Мы идем узреть Искупителя, говорить с Ним и служить Ему!
Грек выразил живейшую радость, приветствуя рассказчика, после чего египтянин со свойственной его народу важностью произнес:
– Приветствую тебя, брат мой! Ты много страдал, и я радуюсь твоему торжеству. Если вы оба окажете мне честь и выслушаете меня, я расскажу вам, кто я и каким образом был призван свыше. Подождите немного.
Он вышел посмотреть на верблюдов и, возвратившись, занял свое место.
– Ваши слова, братья мои, – начал он в виде предисловия, – были от Духа, и Он позволил мне проникнуть в их смысл. Каждый из вас говорил о своей родине. В этом я вижу великий смысл, который и постараюсь прояснить, но предварительно позвольте мне сказать несколько слов о себе и своем народе. Я Валтасар, египтянин.
Последние слова он произнес спокойно, но с таким достоинством, что оба слушателя поклонились ему.
– Мой народ отличается от других многими особенностями, но я укажу вам только одну. История начинается с нас. Мы первые начали записывать события в их последовательности. Таким образом, у нас не существует преданий и вместо вымысла мы предлагаем то, что достоверно. На фасадах храмов и дворцов, на обелисках и внутренних стенах гробниц мы записали имена и деяния наших царей. Нежному папирусу мы вверили мудрость наших философов и тайны нашей религии, за исключением, впрочем, одной, о которой я скажу здесь. Древнее Вед, Мельхиор, древнее песен Гомера и метафизики Платона, мой Гаспар, древнее китайских царей и Сиддхаарты, сына прекрасной Майи, старее Моисеева Исхода, древнее всех человеческих записей – запись о Менесе, нашем первом царе.
Помолчав немного, он с нежностью остановил свои большие глаза на греке и сказал:
– Скажи мне, Гаспар, кто были учителями учителей Эллады во дни ее юности?
Грек улыбнулся и поклонился ему.
– Благодаря этим записям, – продолжал Валтасар, – мы узнали, что наши отцы пришли с Востока, от истоков трех священных рек, из древнего Ирана, о котором говорил здесь Мельхиор. Оттуда они несли нам историю мира до потопа и описание самого потопа, сохраненное для арийцев сыновьями Ноя. Они учили о Боге как Создателе и Причине всех причин и о бессмертии души. Если нам удастся благополучно довести до конца то дело, которое мы призваны исполнить, я приглашу вас к себе и покажу вам священное книгохранилище наших жрецов. Я обращу ваше внимание на Книгу Мертвых, из которой можно узнать о тех странствиях, которые по смерти тела предстоит совершать душе до Судного дня. Идеи Бога и бессмертной души родились у Мизраима еще до его странствования по пустыне и занесены им на берега Нила. Тогда эти идеи пребывали в первобытной чистоте: они были легко доступны пониманию, как и все, что Бог приготовил для нашего счастья. Таково же было и первое богослужение – пение и молитва, столь естественное для души радостной, надеющейся и живущей в согласии со своим Создателем.
При этих словах грек воздел руки, воскликнув:
– Свет становится все сильнее и сильнее!
– И во мне! – с воодушевлением воскликнул индус.
Египтянин кротко взглянул на них и затем продолжал:
– Религия есть не что иное, как закон, связующий человека с его Создателем. Она заключает в себе следующие начала: Бога, душу и связь между ними. Такова, братья мои, была изначальная религия человечества и нашего родоначальника Мизраима. Она выражала сущность веры и богослужения так: совершенство – это Бог, простота – это совершенство. Страшное проклятие заключается в том, что люди не довольствуются такими простыми истинами.
Валтасар остановился, как бы обдумывая то, что ему следовало говорить далее.
– Многим народам, – продолжил он, – нравились тихие воды Нила: эфиоплянам, палипутрам, евреям, ассириянам, персам, македонянам, римлянам. Все народы, кроме евреев, в разные времена господствовали над ними. Эта постоянная смена народов извратила старую веру Мизраима. Долина пальм превратилась в долину богов. Единое Высшее существо было разделено на восемь, олицетворявших какое-нибудь начало природы, с Аммоном-Ра во главе. Тогда-то были придуманы Изида и Озирис с их приспешниками, олицетворявшими воду, огонь, воздух и другие силы природы. Число богов увеличилось еще более после того, как люди натолкнулись на свойства своей собственной природы: на силу, знание, любовь и тому подобное.
– Старое безумие проявилось во всем этом! – невольно воскликнул грек. – Только недоступное человеку остается неизменным.
Египтянин продолжал:
– Я остановлюсь на этом предмете еще немного, братья мои, и затем перейду к себе. То, что нам предстоит впереди, есть самое святое дело, когда-либо совершавшееся. Записи говорят нам, что во времена Мизраима Нил находился во владении эфиоплян – рассеявшегося по всей африканской пустыне народа, одаренного богатой и сильной фантазией и обожествляющего природу. Поэтичные персы боготворили солнце, олицетворявшее их бога Ормузда. Набожные дети далекого Востока делали себе богов из дерева и слоновой кости. Только эфиопляне, не обладая искусством письма и не владея ни одним из механических искусств, изливали свою потребность обожания на животных, птиц и насекомых: у них кошка посвящена была Ра, бык – Изиде, жук – Птаху. Долгая борьба с их грубой верой завершилась принятием ее за основную религию нового государства. Тогда-то были воздвигнуты те великие памятники, которые громоздятся и теперь на берегах Нила и в пустыне: обелиски, лабиринты, пирамиды и гробницы царей вперемежку с гробницами крокодилов. Вот до какого унижения, братья мои, дошли сыны Ария!
