— Ну, вот и Мещовское подворье! — сказал Колобов. — Дома ли хозяйка? Эй, бабушка! ты дома, что ль? — закричал он, подойдя к открытому окну одной из изб.
— Кто тут? — раздался в избе пискливый голос, и в небольшое окно сначала высунулся огромный красный нос, а потом вдвинулось, как в тесную раму, толстое, брюзглое лицо с отвисшим подбородком.
— Здорово, Архиповна!
— Ах ты, сокол мой ясный, Артемий Никифорович. — пропищала эта безобразная рожа, ухмыляясь самым приветливым образом. — Милости просим, батюшка. Пожалуйте, пожалуйте! калитка отперта.
Наши приятели взошли со двора в небольшие сенцы, в которых встретила их хозяйка дома, толстая, здоровая старуха, в поношенной камчатой телогрее и красной камлотовой юбке. Голова ее была повязана шелковым платком и, как видно, на скорую руку, потому что Колобов, взглянув на нее, засмеялся и сказал:
— Здравствуй, Архиповна! Что это у тебя шлык-то на стороне?
— Торопилась, батюшка, торопилась! — отвечала старуха, поправляя свой головной убор. — Ведь хуже, если бы вы застали меня простоволосою. Милости просим в мою келью, господа честные, милости просим!
Стрельцы вошли в небольшую хату, довольно опрятную, но такую низкую, что Левшин, который был высокого роста, едва не доставал головою до потолка. В переднем углу, на полке, вместо обыкновенных живописных икон, стоял огромный медный складень с выпуклыми изображениями святых и висели на гвоздике кожаные четки.
— Архиповна, — сказал Колобов, — я привел к тебе этого молодца; он так же, как я, стрелецкий сотник.
— Вижу, батюшка, вижу!
— Мы с ним задушевные приятели — крестами давно поменялись.
— Сиречь вы крестовые братья. Так, батюшка, так!
— Вот изволишь видеть: он позадолжал и уже его сегодня вели на правеж…
— На правеж!.. Этакого молодца и красавца!.. Помилуй Господи!.. Видала я, как на этих правежах бьют прутьями по ногам. Мука, батюшка, мука!
— А делать-то нечего, Архиповна; если б он не ушел, так. пришлось бы ему стоять босиком перед приказом.
— Полно, так ли, Артемий Никифорович? Уж не хотели ли его только пугнуть? То ли время теперь, чтоб стрелецкого сотника отдавать на правеж!.. Да какой купец или горожанин посмеет…
— Вестимо, Архиповна, купец не посмеет, да он задолжал не купцам, а своей братье, начальным стрелецким людям.
— Вот что!.. Ну, это иная речь, батюшка: тут уже за него вступиться будет некому.
— Денька через три он как-нибудь справится и заплатит, да теперь-то не может, так, знаешь ли, на это время надобно его куда ни есть припрятать, — понимаешь?
— Смекаю, батюшка.
— Не найдешь ли ты ему какой-нибудь уголок.
— Как бы не найти, да на тот грех все мое подворье битком набито приезжими — и все, батюшка, издалека, все люди нашей старой веры, со всех мест: с Поморья, с Вятки, из Брынских лесов… Говорят, будто бы собор будет, и наши станут спорить с никоновцами и отстаивать истинную веру… Помоги им Господи!
— Эх, не о том речь, бабушка! Ты мне скажи: неужели-то у тебя нет ни одного порожнего уголка?
— Есть то есть, кормилец! На заднем дворе знатная светелка! И лесенка в нее особая.
— Так чего же лучше!
— А вот что, Артемий Никифорович: рядом-то с нею другая светелка, да снизу еще два покоя, — и в них во всех живет один приезжий…
— Ну, так что ж?
— Жилец-то, батюшка, не простой…
— Да не боярин же какой-нибудь!..
— Боярин не боярин, а кабы вы знали, кто у него вчера был тайком…
— А кто, бабушка?
— Да ведь вы, пожалуй, разболтаете…
— Нет, Архиповна, — нет! Бзвори смело.
— К нему вчера, — продолжала старуха шепотом, — приходил в сумерки, один-одинехонек… сама, батюшка, видела, своими глазами…
— Да кто?
— Ваш набольшой-то воевода…
— Князь Иван Андреевич Хованский?
— Он!
— Вот что?.. Да нет ли у твоего жильца дочки?
— И, полно!.. Что ты, греховодник!.. Ну, конечно, дочка есть, — да то-то и беда: она живет в светлице; так если узнают, что я под бок к ней посадила такого молодца…
— Да ведь, чай, между ним и этой красавицей стена будет?
— Какая стена… так, из дощечек; и на беду и двери есть; хоть они и заколочены, а все, батюшка, как-то непригоже…
— Знаешь ли что, Архиповна: если тебя спросят, так ты скажи, что пустила в эту светелку недужного человека, старика… Ведь он никуда выходить же не станет, и всего-то на три дня…
— Правда, дочка-то приезжего, — продолжала Архиповна, — днем только сидит в светлице, а ночует, обедает и ужинает внизу.
— Так чего же ты боишься? Лишь только эта красавица в светлицу, так он притаится, как заяц под кочкой. Ей и в голову не придет, что подле нее живут.
— Ну, ин быть по-вашему! Только смотри, молодец, живи смирно, чтоб тебя и слышно не было.
— Да уж не опасайся! — прервал Колобов. — Ведь и он у меня ни дать ни взять красная девушка.
— Я затем это говорю, батюшка, что этот жилец-то, кажись, от всех прячет свою дочку, — и мне даже не дал перемолвить с ней ни словечка; у них дверь всегда на замке.
ее также сидит взаперти? — спросил
— А отец Левшин.
— Нет, батюшка, и он и служитель его часто выходят: их и теперь нет дома. Работница его, Дарья, также забежит иногда ко мне; а дочка, словно затворница какая, никуда ни пяди: весь день сидит одна-одинехонька да вышивает на пяльцах. Вот была в Москве, а Москвы не видала!
— Так это дело слажено, — сказал Колобов. — Что придется за постой и за хлебы, считай на мне, а теперь веди-ка нас скорей в светлицу. Да смотри, бабушка: коли неравно станут пытать, не живет ли у тебя какой стрелецкий сотник…
— Так я, батюшка, хоть образ со степы сниму. Не живет да и только! И почему мне знать, что он стрелецкий сотник? Мое дело бабье! Пожалуйте…
Левшин и Колобов, вслед за хозяйкою постоялого двора, прошли задними воротами на другой двор, застроенный клетьми и амбарами, посреди которых стояла высокая изба в два жилья и с двумя крыльцами, одно с лицевой стороны под дощатым навесом, который поддерживали красивые балясы, другое сбоку и без всяких украшений. Архиповна пробралась сторонкой, завернула за угол избы и по крутой лесенке ввела стрельцов в небольшие сени.
— Постойте-ка на минуту, молодцы, — сказала она, — я пойду взгляну, где моя жилица.
— Да разве ты, бабушка, сквозь стену-то увидишь?
— И, кормилец! в дощатой стене всегда щелочки есть, — отвечала Архиповна, входя в светлицу.
— Слышишь, Левшин? — сказал Колобов. — Смотри же, брат, скажи мне, хороша ли твоя соседка. Ведь тебе делать-то будет нечего, сиди себе у стенки, да в щелку и посматривай.
__ Ступайте, господа честные, — промолвила Архиповна, растворяя дверь. — Жилица моя внизу.
Наши приятели вошли в небольшую светелку с одним окном.
— Вот, батюшка, — сказала Архиповна, обращаясь к Левшину, — там под лавкой лежит войлочек. Не прогневайся, лишней перины у меня нет да и подушечек-то Бог не дал. Что ж делать — не взыщите!
— И, бабушка, есть о чем хлопотать! — прервал Колобов, — была бы только крыша. Ведь наш брат, ратный человек, ходя наестся и стоя выспится.
— А что, молодец, — сказала Архиповна, обращаясь к Левшину, — не принести ли тебе поужинать?
— Спасибо, бабушка! Я ужинать не стану, — отвечал Левшин.
— Что ты, что ты, кормилец! Без ужина да без молитвы никогда спать не ложись…
— Нет, любезная, я есть не хочу.
— Что нужды, батюшка; ты на это не смотри: и не хочется да покушай.
— Не тронь его, Архиповна, — прервал Колобов. — Коли он не хочет есть, так я за него поем; ты же ономнясь хвалилась, что у тебя есть астраханская белужина.
— Есть, батюшка!.. Да есть также и малиновый медок, — вот тот самый, что ты жаловать изволишь.
— Право? Так я, бабушка, к тебе заверну.
— Милости просим! А твоему крестовому братцу, видно, уж принести пораньше позавтракать. Ты что хочешь, молодец? Я сама тебе состряпую. Хочешь ли перепечу крупичатую или курник с яичной подсыпкою?
— Все равно, бабушка, все равно!
— Нет, батюшка, не все равно: перепеча перепечей, а курник курником.
— Ну, как сама хочешь.
— Так лучше курник — это будет посытнее. Теперь пойду на ледник, нацежу свеженького медку жбан, да уж так и быть… редкий гость!., есть у меня заветная наливочка: прошлого года гостинец из Черкас привезли… Ну уж, батюшка, есть чем почествовать, — слас-тынь такая, что и сказать нельзя!.. Прощенья просим!..
— Мотри же, Артемий Никифорович, я буду тебя дожидаться.
— Да небось, Архиповна, припасай только нам своей аленой наливки-то, а уж мы твои гости.
— Так я пойду. Счастливо оставаться, господин честной!.. Спокойной ночи, крепкого сна… Ох, да натощак-то какой сон!
— Засну, бабушка! — сказал Левшин, улыбаясь. — Прощай!..
— Насилу ушла! — промолвил Колобов, когда Архиповна вышла из светлицы. — Старуха добрая, а уж куда здорова болтать. Ну, брат Левшин, ты сам покамест пристроен к местечку, теперь надо подумать о твоих домашних. Тебя эти разбойники не захватят на дому, да зато уж все твое доброе подымут на царя, заберут твоих служителей, начнут от них выпытывать, где ты — замучат их сердечных!
