Творчество Джебрана с присущим ему интересом к национальному прошлому, традициям и культуре своего народа вместе с тем отличается новаторскими тенденциями.
Наиболее органичное выражение его дарование получило в таких жанровых формах, как стихотворения в прозе, притчи, рассказы, эссе, афоризмы. Письма Джебрана к друзьям – это не только своеобразный автопортрет, очерчивающий личность писателя, но и памятник арабской романтической литературы, такой же, как другие образцы его творческого наследия.
Идеи Джебрана о единстве духовной культуры человечества, свободе, преодолении людской розни, единстве и целостности родины сохраняют свою значимость и в наше время.
Те проблемы, о которых он писал с такой глубиной и проникновенностью, не могут оставить равнодушным нашего современника, а яркое и самобытное художественное достоинство его вдохновенного пера будет столь же глубоко волновать и наших далеких потомков.
В. Марков
Из книги СЛЕЗА И УЛЫБКА[3]
М.Э.Х.[4] посвящаю я эту книгу – первый порыв бури моей жизни, – возвышенной душе, любящей порывы ветра и идущей вместе с бурями.
Джебран
Я не променяю печали своего сердца на радость людей и не согласен, чтобы слезы, которые извлекает скорбь из моих недр, превратились в смех. Я мечтаю, чтобы моя жизнь оставалась слезой и улыбкой: слеза очищает сердце и научает тайнам и глубинам жизни, улыбка приближает меня к сынам моей земли и служит символом моего прославления Богов; слеза позволяет мне оставаться среди людей с разбитым сердцем, а улыбка знаменует мою радость бытию.
Я желаю умереть любя, а не жить скучая. Я желаю, чтобы в глубинах моей души вечно оставался голод по любви и красоте. Я созерцал и увидел, что люди довольные несчастнее всех и ближе всех к материи; я преклонил ухо и услышал, что вздохи мечтающего влюбленного слаще звуков струн.
Наступает вечер, и цветок сжимает свои лепестки и засыпает, обнявшись со своей любовью, а когда приходит утро, он открывает свои уста, чтобы принять поцелуй солнца. И жизнь цветов – любовь и свидание, слеза и улыбка.
Испаряются воды моря и, поднявшись вверх, собираются и становятся облаком, плывущим над холмами и долинами. А когда оно встретит нежный ветерок, то падает слезами на поля и собирается в ручейки, и возвращается к морю – родине своей. Жизнь облаков – разлука и встреча, слеза и улыбка. Так и душа отделяется от единого Духа, идет в мир материи и проходит, как облако, над горами печалей и долинами радостей; она встречается с дуновением смерти и возвращается туда, где была, к морю любви и красоты – к Богу...
Встань, возлюбленная моя, пройдемся среди холмов; снега уже растаяли, жизнь пробудилась ото сна и волнуется в долинах и на скатах. Пойдем со мной, посмотрим на следы ног весны в далеком поле. Пойдем, поднимемся на вершину холма и приглядимся к дрожанию зелени долин вокруг него.
Вот заря весны уже развернула одеяние, свернутое ночью зимы; в него облеклись деревья персика и яблони, выступив, точно невеста в ночь судьбы[5]. Проснулась виноградная лоза; ветви ее обнялись, как пары влюбленных. Побежали ручейки вприпрыжку между скал, повторяя песню радости; из сердца природы показались цветы, как пена на море.
Пойдем, выпьем остатки дождевых слез из чашечек нарцисса, наполним свою душу пением ликующих птиц, поспешим вдохнуть аромат ветерков.
Сядем около той скалы, где прячется фиалка, и обменяемся поцелуями любви.
Пойдем со мной в поле, моя дорогая; наступили уже дни жатвы, посев завершил свою жизнь, он созрел от жара любви солнца к природе. Отправимся прежде, чем птицы опередят нас и склюют плоды наших трудов или община муравьев захватит нашу землю. Приди, соберем плоды земли, как душа собирает зерна счастья из семян верности, которые посеяла любовь в глубине наших сердец. Наполним амбары потомством стихий, как жизнь наполнила закрома наших чувств.
Пойдем, подруга моя, расстелем траву, укутаемся небом, положим под головы сноп нежной соломы и отдохнем от дневного труда, слушая ночную беседу озера в долине.
Пойдем в виноградник, возлюбленная моя, выжмем виноград и скроем сок его в сосудах, как душа прячет мудрость веков; соберем сухие плоды, извлечем из них сок и воспоминанием заменим былое.
Вернемся в жилище! Пожелтели листы на деревьях; их разносит ветер, точно желая закутать цветы, которые скончались от горя, когда с ними простилось лето. Пойдем – уже птицы улетели к берегу, унеся с собой радость садов, оставив в одиночестве жасмин; последние слезы падают на кожу земли.
Вернемся! Ручейки остановили свой бег, в источниках высохли слезы радости, холмы сбросили блестящее одеяние. Пойдем, возлюбленная моя. Природу соблазняет дремота, и она прощается с бодрствованием трогательной нехавендской песнью[6].
Подойди ближе, подруга моей жизни, подойди ко мне, не позволяй дыханию снегов разлучить наши тела. Сядь около меня перед этим очагом. Огонь ведь приятный плод зимы. Расскажи мне о деяниях веков. Уши мои утомились от вздохов ветра и стонов стихий. Закрой хорошо дверь и окна. Зрелище гневного лица природы печалит душу мою; вид селенья, сидящего, точно вдова, в сугробах снега, источает кровь из сердца... Налей в светильник масла, о подруга моей жизни! Он скоро потухнет. Поставь его около меня, чтобы мне видеть, что начертали ночи на твоем лице... Дай кубок вина, выпьем и вспомним день сбора.
Подойди ближе. Подойди ближе ко мне, возлюбленная души моей, – огонь погас, и пепел сейчас скроет его... Обними меня: ведь уже потух светильник, и мрак победил его... Вот и наши глаза отягчило вино годов... Взгляни на меня взором, насурьмленным дремотой... Обними меня прежде, чем обнимет нас сон. Поцелуй меня – ведь снег уже победил все, кроме твоего поцелуя... Ох дорогая моя, как глубоко море сна, ох как далеко утро... в этом мире!
...И отделил Бог Богов от сущности своей душу, и создал в ней красоту.
И даровал он ей тонкость дуновений зари, и аромат полевых цветов, и нежность лунного света.
И протянул он ей кубок радости, сказав: «Никогда не пей из него, если не хочешь забыть прошлое и пренебречь грядущим», и кубок печали, сказав: «Пей из него, и ты постигнешь сущность веселия жизни».
И посеял он в ней любовь, которая разлучается с ней при первом вздохе удовлетворенности, и сладость, уходящую с первым произнесенным словом.
И низвел он к ней с неба знание, чтобы направить к путям истины.
И вложил в глубины ее зрение, видящее невидимое.
И создал он в ней чувствительность, которая растекается вместе с фантазией и странствует вместе с призраками.
И облек он ее в одеяние страсти, сотканное ангелами из дрожания радуги.
Потом вложил в нее мрак смятения – тень света.
И взял Бог огонь из горна гнева и вихрь, дующий из пустыни неведения, и песок с берега моря себялюбия, и прах из-под ног веков – и создал человека.
И дал ему слепую силу, взрывающуюся при безумии и потухающую перед страстями.
Потом вложил в него жизнь – тень смерти.
И улыбнулся Бог Богов, и прослезился, и почувствовал любовь, которой нет конца и предела, – и соединил человека с его душой.
Там, среди луга, на берегу кристального ручейка, я увидел клетку, прутья которой скрепила искусная рука. В одном углу клетки – мертвая птичка, в другом – мисочка, где высохла вся вода, и кормушка, в которой не осталось зерен.
Я остановился, покоренный спокойствием, и со смирением начал прислушиваться, как будто мертвая птица и журчание воды разносили проповедь, заставляющую говорить совесть и требующую разъяснений у сердца. Я вгляделся и понял, что эта несчастная птичка боролась со смертью, изнывая от жажды на берегу текучей воды; она сражалась, изнуренная голодом, среди лугов – колыбели жизни, как богач, за которым захлопнулись двери сокровищницы, и он умер от голода среди драгоценностей.
Через минуту я увидел, что клетка внезапно превратилась в прозрачное тело человека, а мертвая птичка стала людским сердцем с глубокой раной, из которой сочилась рубиновая кровь; края раны походили на губы опечаленной женщины.
Потом я услышал голос, исходивший из раны вместе с капельками крови: «Я – сердце людское, плененное материей и убитое земными законами человека. Среди поля красоты, на берегу источников жизни меня заключили в клетку законов, которые установил человек для чувств. У колыбели красоты творения, среди рук любви я умерло забытым, потому что плоды этой красоты и порождение этой любви оказались запретными для меня. Все, что вызывало во мне любовь, стало, по людским понятиям, позором; все, к чему я стремилось, по их приговору обратилось в унижение.
