– Да я один… – напрашивался Сысойко.
– Уж не говори. Те ребята-то все же брат да сестра… Ну да хоть помрут, не жалко, а мать-то? Она, брат, родила тебя.
– А ты лучше живи там да сюда ходи, – заметила Матрена. Сысойке еще хотелось жить одному с Апроськой да с Пилой. «С Апроськой баско. Пила хлеб носит», – думал Сысойко. Но где жить? В своем доме нельзя
– мать и ребята; Пила не пускал, да у него и жена, и дети. Долго Сысойко ломал голову на этот счет, да ничего не выдумал. Пила тоже думал: как бы устроить, чтобы Сысойке было лучше. Хоть и жаль Апроськи, и надо же ей жить с Сысойком, потому, что поп так велит (То есть велит венчаться), да и от Апроськи будут дети рождаться: но где жить? Жить в его доме нельзя, потому что у него свое семейство, парни, того и гляди, приведут в дом по девке, а как поп велит им жениться, то и самому тесно будет. Отдать Апроську Сысойке, чтобы она жила в Сысойковом доме, – там мать сумасшедшая, ребята ревут маленькие… Но до того, чтобы выстроить Сысойке избушку, Пила не додумался. Он на том и решил: уж пусть живут так, как теперь; а как помрет старуха Сысойкова да маленькие ребята, тогда и можно Апроську Сысойке отдать. А поп приедет, ну и венчать можно. И ребята пойдут от Апроськи, все же лучше, опять к попу можно съездить. «Только те не помирают. Уж померли бы скорее, пользы-то от них нет – только мука одна», – думал про себя Пила и сообщал об этом Апроське и Сысойке, которые с своей стороны тоже соглашались в этом мнении с Пилой, и стали ждать да ждать, чтобы те умерли…
Пила принес в избу Сысойки охапку дров. Бросив их на пол около печи, он заглянул в печку. Там лежали мальчик и девочка нагие.
– Эй вы, лешие! Вылезайте!.. спалю тожно… – кричал Пила. Из печки не слышно было ни голоса, ни движения. Пила потащил из печки за ногу мальчика. Мальчик был мертвый.
– Ишь ты!-сказал Пила и стал щупать мальчика. – Помер.
– Кто? – спросил Сысойко.
– Парень.
– Ну, и ладно… А девка-то? – спросил Сысойко и высунул голову с полатей. Пила вытащил за ногу и девушку. Она была мертвая. Левый висок ее был чем-то проломлен; лица ее незаметно было: все оно запеклось от крови, и на нем засох мусор от печки.
– Сысойко, гли! (смотри). Сысойко плохо видел с полатей.
– А што, померла?
– Слеп ты, што ли? Гляди, убита!..
– Вре?! Пила положил мальчика и девушку на лавку и долго смотрел на них жалобно.
– Слышь, Сысойко? Ты убил девку-то?
– А пошто?
– Право, ты?
– Цуцело ты. Пила! Што я, медведь, што ли, эк ты! – Сысойко не стал и говорить больше, а спрятал голову в полушубок. Пила нащепал березовой лучины, достал на трут кремнем огня, зажег лучину и стал смотреть в печку. В ней лежал большой камень, отвалившийся с неба печки. Теперь Пила понял, что не Сысойко убил девку, а этот камень сам отвалился. Только как же на парня камень не упал, а на одну девку?
– Смотри-кась, экой камень-то! – сказал Пила Сысойке, показывая ему камень. Сысойко посмотрел и разинул рот от удивления, но ничего не сказал. Пила склал в печку дрова, зажег. В избе сделалось светлее. Пила опять подошел к ребятам. Жалко ему стало ребят. «Эх, голова-то как раскроена… Мальчонки, мальчонки! Жить бы вам долго, да што жить-то? Лучше, как померли. Вот, Сысойко, и померли ребята!..»
– Померли. Теперь я к тебе пойду.
– А мать?
– Помрет. В это время простонала на печке старуха и что-то несвязно пробормотала. На это ни Пила, ни Сысойко не обратили внимания. Пила стал рассуждать, что делать с ребятами. Зарыть их так – поп узнает, и тогда беда; ехать к попу – будет денег просить… Пиле хотелось ехать в село; у него не было хлеба, и он ждал только удобного случая ехать туда. Случай этот выпал – везти хоронить детей.
– Ну, пошто ребят туда везти? Зарыть бы здесь в лесу, так нет ишшо, деньги давай, – сердился Пила.
– Ты не вози, – сказал Сысойко.
– Ишь ты! Как наедет – лучше будет? Нет уж, свезу. В избу прибежал Павел.
– Апроська зовет! ись, бает, хочу.
– А ты што? нету што ли, картошки-то?
– Молока просит.
– Поди подои корову-то.
– Я доил, да нету молока-то. Пила ушел в свой двор. Стал доить корову, у той не было молока.
– Родить тожно хочет, – сказал про себя Пила. Пила ушел в свою избу. В его избе было немного чище и светлее. Отсутствие одежды и других вещей здесь было такое же, как и у Сысойки. На печке лежала Апроська, некрасивая, худая девушка. На полатях сидели: Матрена, Иван и Тюнька. Все они ждали молока. Матрена жевала картофель.
– Ты ушел и утонул; дома хоть помирай… – ворчала Матрена.
– Чиво помирай! Вон ребята Сысойковы померли. Сысойко, гляди, помрет, а старуха уж поди теперь померла.
– А Сысойко? хворат? – спросила Апроська.
– Сказано, помират.
-А молока принес?
– Где возьму? Вон корова-то родить тожно хочет, нету молока-то. Матрена заворчала.
– Уж у тебя все так. Когда я дою, всегда молоко есть… Уж изленился ты совсем.
– Я те, стерво! Поворчи, што я тебя не отщепаю! Пила ушел из избы рассерженный. Он вошел в третью избу, к соседу Морошке. Морошка был нездоров, нездоровы и дети. Жена его плела лапти.
– Нет ли продать чего? – спросил Пила жену Морошки.
– А ты в город?
– В город. Вон у Сысойки ребята померли; надо к попу везти.
– Ладно. Вон тамо лапти складены, возьми. Пила взял две пары лаптей и пошел домой.
– Нет ли у те травки? – просила жена Морошки.
– Как нету!
– Дай, родной!
-Ну, погоди, Пашку пошлю… А Агашка как?
– Ой, и не говори!
– Ванька у меня тоже… Вон с Пашкой ничего не делается… Иван был жених Агашки. На другой день Пила сделал ящик в виде гроба, положил в него два маленьких трупа, завернутые в мешки, заколотил ящик с досками и повез на дровнях в село, вместе с двумя парами лаптей и тремя берестяными бураками от Морошки.
В село Пила приехал ночью. Переночевав у знакомого крестьянина, он утром отправился к священнику. Известно, что в сельских церквах служат только по воскресеньям и в большие праздники. Так и теперь церковь была заперта, и к ней не было даже дороги проложено, то есть незаметно было следов человеческих с дороги. Священник долго не соглашался хоронить детей. Пила несколько раз ездил к нему, и вот уже в пятый раз приехал к нему и ничего не дает. Священника это просто до слез проняло. Он стал надевать худенькую с заплатами рясу.
– Вот что, Пила: ты в пятый раз ко мне приехал, а ничего не привез. Смотри, у меня на ногах-то лапти! – Священник был в лаптях. Пила в этом не видел ничего удивительного; ему смешно показалось.
– Тебе смешно, а мне плакать хочется. Вот уж шестой год живу здесь, а ничего не приобрел. Просил, чтобы перевели, да выговор получил. Пила плохо понял.
– Так мне надоело житье с вами! Уеду я таки от вас.
– А ты уедь, право! – сказал Пила.
– И уеду!
– А ты теперь уедь.
– Не пускают. Да и что толку в том, что я уеду! Пошлют другого на мое место, и тогда вам хуже будет.
– Ишь ты. А ты не поедешь?
– Не пускают. Священник кликнул дьячка и послал его с Пилой в Церковь.
– Пила, дай корову? – сказал Пиле дьячок.
– Ишь ты! А я-то как?
– Ты купишь. Пила захохотал.
– А если не дашь, и отпевать не будем.
– А я сам зарою.
– Право, отдай… Были бы деньги, не стал бы просить. Вот у нас сынишко подрос, надо в училище везти, да дать там смотрителю; а что я дам?
– говорил дьячок, чуть не плача. Пиле сделалось жалко.
– Ты, Пила, не чувствуешь этого… Ты не поверишь: детей обучить надо, а детей-то шестеро, да жена… – Дьячок плакал.
– Не ты один такой, ты на нас погляди: мы-то как живем! Дьячок только рукой махнул.
– Ну-ко, Пила, открой гроб!
– А пошто?
– Так нельзя.
– Да ты уж совсем зарой, а то земля-то в глаза насыплется.
– Ну, открой. Тебе говорят, нельзя так… Кто тебя знает, что ты привез тут. Пиле обидно стало.
– Цуцело ты, как я погляжу! Сказано, Сысойковы ребята.
– Хочешь, станового призову? Пила струсил и открыл топором одну доску.
– Ты другую открой. Дьячок раскрыл один мешок. Мальчик лежал лицом кверху; дьячок осмотрел его всего – мертвый. Жалко ему стало мальчика. Раскрыл другой мешок. Девушка лежала на животе. Стал и девушку осматривать дьячок и, как взглянул на лицо, с ужасом отступил.
– А, так ты так-то хочешь нас провести! Что это такое? Пила испугался.
– Батшко, не я!
– Врешь! Кайся, разбойник!
– Ты не кричи – эк, испугались! Медведей бивал!
– Так ты еще запираешься? Сейчас станового призову. Пила повалился в ноги,
– Батшко, не губи!.. Камнем девку-то пришибло в печке! Што хошь возьми… не губи…
– Рассказывай, как было! Пила рассказал все. Дьячок верил и не верил. Он стал еще смотреть на лицо девушки: кажется, и камнем из печки пришибло, кажется, и другой кто-нибудь убил. Он затруднялся: поверить Пиле или нет?
