Как мы видим, миссис Кэт послушно следовала советам мистера Вуда в своем поведении с графом; и тот, неизменно встречая преграду на пути к заветной цели, лишь распалялся еще сильнее. Аббат привел две фразы из его письма, а вот и все послание, в значительной мере заимствованное, как это и было замечено святым отцом, из романа "Великий Кир":
"ОТ НЕЩАСТНОГО МАКСИМИЛИАНА
К НЕСПРАВЕДЛИВОЙ КАТРИНЕ
Сударыня! Не лучшее ли доказательство моей неугасимой любви к Вам то, что невзирая на Ваши несправедливые упреки в вераломстве я люблю Вас нечуть не меньше прежнево. Напротив, страсть моя столь пламена, а Ваша несправедливость столь чувствительно меня уезвляет, что если бы Вы могли видеть страдания моей души, Вы бы согласились признать себя самой жестокой и несправедливой женщиной в целом свете. Я готов, сударыня, незамедлительно пасть к Вашим ногам; и быв моей первой любовью, Вы будете и последней.
Я готов на коленях уверять Вас при первом удобном случаи, что сила моей страсти может сравнитца лишь с Вашей красотой; я доведен до такой крайности, что не могу скрывать боль, причиненую Вами. Никто иной, как враждебные боги на зло мне устроили роковой брак, связавший Вас с человеком востократ более ниским. Если бы вдруг оказались разбиты цепи злокозненного Гименея, клянусь, сударыня, я был бы щастлив предложить Вам свою руку в придачу к сердцу, которое давно уже Вам пренадлежит. И я прошу Вас запомнить мои слова, скрепленые собственоручной моей подписью, и надеюсь дождатца дня, когда смогу подтвердить их делом. Поверьте, сударыня, никто в целом свете не ценит так высоко Вашу добрадетель и не желает так пламенно Вашего щастя, как преданый Вам
Максимилиан.
Дано в моей резиденции в Уайтхолле февраля сего двадцать пятого дня.
Несравненной Катрине с приложением юбки алого атласу".
Граф было стал возражать против фразы, содержащей обещание жениться в случае смерти Хэйса; но добрый аббат тут же пресек его сомнения, справедливо заметив, что, если он так напишет, это еще не обязывает его так и поступить; не нужно только подписываться полным именем и указывать на письме точный адрес; и потом, не опасается же его сиятельство, что красотка погонится за ним в Германию, куда он отбудет по окончании своей дипломатической миссии; а этого недолго осталось ждать.
Получение этого письма заставило столь бурно возликовать несчастную счастливую миссис Кэтрин, что это не укрылось от мистера Вуда, который не замедлил выведать причину ее радости. Он тут же наказал ей хранить письмо как можно бережнее, но совет этот был излишним; бедняжка и так не расставалась с ним ни на миг: ведь это был залог ее возвышения — выданный ей вексель на титул, богатство, счастье. Она стала свысока поглядывать на соседей, еще больше пренебрежения выказывать мужу; тщеславное, жалкое создание — как не терпелось ей разгласить тайну, открыто перед всеми занять свое место. Она — графиня! Том — графский сын! Пусть же все увидят, что она достойна титула!
Около этого времени по округе разнеслась вдруг молва, что Хэйс собирается покинуть Лондон. Все только о том и говорили; перепуганный Хэйс бледнел, плакал, божился, что на него взводят напраслину, но люди лишь недоверчиво усмехались. Мало того, стали говорить, будто миссис Хэйс вовсе и не жена ему, а любовница, которую он жестоко тиранил, а теперь задумал бросить. Из уст в уста передавался рассказ о том, как он ударил ее по голове и сшиб с ног. Когда он объяснял, что она хотела зарезать его, никто не верил, а женщины говорили: и поделом. Откуда пошли все эти слухи? "Еще три дня, и я в самом деле убегу, — думал Хэйс, — тогда пусть болтают, что хотят".
Беги, глупец, беги — да только побыстрей, чтоб не настигла тебя Судьба; укройся понадежней, чтобы Смерть не нашла твоего убежища!
ГЛАВА XIII,
приближающая развязку
Читатель, без сомнения, догадался уже хотя бы отчасти, какие страшные сети плетутся вокруг мистера Хэйса; быть может, он даже уяснил себе, что: во-первых, если повсеместно укоренится слух, будто миссис Кэтрин не жена Хэйсу, а любовница, она, при желании, может выйти за другого; и это не только не вызовет удивления и не повредит ее репутации, но, напротив, возвысит ее в глазах окружающих.
Во-вторых, если все будут твердо убеждены, что Хэйс задумал уехать, бросив жертву своей жестокости на произвол судьбы, никто не станет спрашивать, куда именно он отправился: в Хайгет, в Эдинбург, в Константинополь или даже на тот свет, — это никакого значения иметь не будет. Мистеру Хэйсу эти соображения не пришли в голову. Что до второго, то, как мы уже знаем, он злился, когда с ним про это заговаривали; о первом же миссис Хэйс сама завела речь, сердито спросив в присутствии сына и мистера Вуда (это был едва ли не единственный раз, что она заговорила с ним после роковой ссоры): с чего бы это соседи вдруг стали сторониться ее и смотреть косо? Уж не он ли наплел про нее злостных небылиц?
Хэйс робко заспорил, уверяя, что ни в чем не виноват, но мистер Биллингс сгреб его за воротник и, тыча в нос кулаком, страшной клятвой поклялся вышибить из него дух, если он еще посмеет порочить его, мистера Биллингса, матушку. Миссис Хэйс, продолжая разговор, сослалась и на толки о том, будто он собирается сбежать от жены; а мистер Биллингс тут же пообещал, что настигнет его даже в Иерусалиме и не выпустит из рук живым. Однако угрозы и брань юного Биллингса скорее успокоили, нежели взволновали мистера Хэйса; он жаждал поскорее пуститься в путь, но почему-то ему вдруг показалось, что он не встретит на этом пути препятствий. Впервые за много дней он испытал чувство, отдаленно напоминающее уверенность, и у него появилась надежда на благополучный исход задуманного предательства.
И вот наконец после всего изложенного мы подошли, о публика, к заветной цели, к которой автор стремился с первых страниц настоящего повествования. Мы достигли, о критик, той точки в рассказе, когда описываемые события приобретают столь восхитительно зловещий характер, что лишь каменные души могут не зажечься интересом к ним. А ты, благородный и разборчивый читатель, кому надоели безобразные сцены насилия и кровопролития, вышедшие в последнее время из-под пера некоторых наших прославленных сочинителей [36], если тебе захочется с отвращением отвернуться от книги, вспомни: это писано не для тебя и не для таких, как ты, кто наделен достаточным вкусом, чтобы с презрением осудить подобный стиль; но для широкой публики, у которой такого вкуса нет, — для тех, кто благосклонно встретил целых четыре жизнеописания Джека Шеппарда; кто привык жадно поглощать кровавую требуху ньюгетских отбросов, скармливаемых им литературными поставщиками, и кому мы, грешные, скромно следуя по пятам верховных жрецов и пророков книжного мира, вознамерились принести и свой посильный дар — мелочь, пустячок, но от чистого сердца. Итак, сюда, прекрасная Кэтрин и доблестный граф; вперед, храбрый Брок и безупречный Биллингс; поспеши, честный Джон Хэйс; предыдущие главы были только цветами, предназначенными разубрать вас для жертвоприношения. Всходите же на алтарь, о невинные агнцы, и приготовьтесь к последнему таинству: нож уже наточен и жертвенник готов! Подставляйте шеи, любезные — публика изголодалась и жаждет крови!
По всей вероятности, мистер Хэйс знал или догадывался о нежных чувствах monsieur де Гальгенштейна к его жене; уж очень бросались в глаза ее постоянные обновки и более частые, нежели прежде, отлучки из дому; нельзя было также не заметить того обстоятельства, что со дня роковой ссоры Кэтрин ни разу не спросила у него денег на домашние расходы. А у него недоставало духу завести об этом речь; она же словно и забыла, что он должен давать ей деньги.
Миссис Кэт и в самом деле получала немало денег от влюбленного графа. Не забывал он и Тома; а кроме того, без конца осыпал предмет своей страсти разнообразными дарами.
Среди этих даров была корзина отборного шотландского виски; она появилась в доме уже давно и не давала покою мистеру Хэйсу, большому охотнику до спиртного. Вуд с Биллингсом распивали бутылку за бутылкой, — и чем дольше пили, тем больше хвалили; Хэйс всякий раз завистливо косился на них, проходя к себе через маленькую гостиную за мастерской; с какой бы радостью он примкнул к их компании, если бы отважился!
К 1 марта 1726 года у мистера Хэйса уже собралась на руках почти вся сумма, с которою он намерен был сняться с места; как раз в этот день поступил платеж по одному векселю, который он считал почти безнадежным, и потому домой он вернулся несколько приободрившимся; сознание, что час отъезда близок, придавало ему духу. Никто не делал попыток задержать его силой; к тому же он был вооружен, деньги были зашиты в надетый на нем пояс, и он почти уговорил себя, что бояться ему нечего.
