Социальный опыт этого франсовского героя не очень широк,— в сущности, он сводится лишь к единичным столкновениям чудака-ученого с практической жизнью. В «Харчевне королевы Педок» и «Убеждениях аббата Куаньяра» рамки социальной сатиры значительно расширяются. Конечно, между аббатом Куаньяром, центральной фигурой этих двух книг, и Сильвестром Боннаром много общего: так же, как и Сильвестр Боннар, Жером Куаньяр — настоящий кладезь книжной премудрости, верный последователь заветов гуманизма, и не только гуманистической учености, но подлинной человечности, уважения к правам свободной человеческой мысли, ненависти к мракобесам всех мастей. К тому, что в социальной жизни противоречит этим заветам гуманизма, Куаньяр, подобно Сильвестру Боннару, полон презрительной иронии, разве только с большей примесью яда. Однако между этими двумя героями Франса есть и очень существенная разница: почтенный член Академии, Сильвестр Боннар, проводит свою жизнь сначала в уютной тишине своего ученого кабинета, предаваясь размышлениям под шелест книжных страниц и мурлыканье кота Гамилькара, затем, на склоне лет — под цветущими кущами сада, изучая жизнь растений и пчел. Но его не менее ученый собрат Жером Куаньяр лишен домашнего покоя и возможности вести обеспеченное существование кабинетного ученого. Это — учитель-бродяга, странствующий мудрец. Он выступает в роли участника многочисленных и разнообразных приключений. Не в самих этих приключениях дело: случайные знакомства, уличные стычки, любовные истории, пребывание в харчевне королевы Педок или посещение книжной лавки, или встреча с тележкой странствующего обманщика-капуцина — дают возможность аббату Куаньяру не один раз выступить в роли наблюдателя и критика действительности, притом, как уже говорилось, действительности, современной Франсу. Сам Франс намекает в своем предисловии к «Убеждениям аббата Куаньяра» на памфлетный, злободневный именно для франсовского времени характер своих книг о Куаньяре: «Так как он восходил к принципам,— говорит автор о своем герое,— то он, конечно, открыл бы суетность и наших принципов». В рукописи «Убеждений» имеется отрывок, хотя и вычеркнутый Франсом при подготовке книги к печати, но все же вполне поддающийся расшифровке и наглядно показывающий злободневную заостренность «исторического» повествования Франса: «Мы свободны, потому что наши господа нам это говорят. И именно ради нашей свободы полицейские убивают людей на улицах. Конечно, гораздо более чести в том, чтобы тебя убили во имя республики, чем во имя короля. Но господину аббату слишком недоставало известной трансцендентности в чувстве порядка, чтобы можно было предположить, что он восхищался бы нашей полицией». Такие прямые параллели с современностью в печатном тексте уже отсутствуют, но отвращение писателя к политическому строю Третьей республики достаточно выражено и в печатном тексте при помощи эзоповского языка намеков: недаром, заканчивая печатание своей второй книги о Куаньяре в одной из парижских газет и делясь с читателями своими дальнейшими планами, Франс говорит, что теперь он на некоторое время, подобно Лафонтену расстается с Эзопом ради Боккаччо.
Итак, пользуясь эзоповским языком, Франс нападает на буржуазный строй Франции начала девяностых годов. Хотя формально Франс и Куаньяр, характеризуя методы «просвещения» дикарей как усовершенствованное дикарство, говорят о колониальной политике королевской Франции XVIII века, кто из тогдашних читателей не понимал, что эта характеристика метит в колонизаторов конца XIX века, в частности во французских колонизаторов, которые проявляли с 80‑х годов большую хищническую активность, беспощадно истребляя целые племена! Кто не применял эти строки к колонизаторской деятельности Жюля Ферри, по прозвищу «тонкинец»! Куаньяр высмеивает «государственных мужей» своего времени, выдвинутых на правительственные должности благодаря оппозиции и, достигнув власти, продолжающих политику своих свергнутых противников, но кто из читателей Франса не узнавал в них «государственных мужей» из министерства Бриссона, прославленных своей беспринципностью! В замечании аббата о том, что героический дух приобретается солдатами благодаря ежедневной порке, кто не узнавал сатиры на методы военного министерства Фрейсине!
Не каждое наблюдение и суждение Куаньяра можно и нужно толковать иносказательно, но за всем повествованием об этом глубокомысленном бродяге, за всей разоблачительной оценкой французской жизни его времени нельзя не увидеть полного презрения писателя к заправилам Третьей республики. Уже в годы создания книг о Куаньяре Франсу было ясно, что Третья республика — это лжереспублика, попирающая самые основы республиканского строя.
«Красная лилия», вышедшая в 1894 году, то есть через год после книг о Куаньяре, несколько отличается от обычных «философских» романов Франса — здесь гораздо большее место уделяется любовно-психологической теме, но все же социально-политическая тематика романа не раз заслоняет собою любовную историю Терезы и Дешартра; не раз судьба и чувства влюбленной героини служат Франсу только поводом для того, чтобы обратиться к злободневным темам. Так, например, давая описание завтрака в доме Терезы, жены видного депутата и министра, Франс совершенно забывает о своей героине и, предоставив Терезе погружаться в любовные мечты, обращает все свое внимание на депутата Гарена, на сенатора Луайе, на графа Мартен-Белема и других политических воротил, собравшихся за этим интимным деловым завтраком, чтобы обсудить секретные дела своей политической кухни, где стряпаются дежурные блюда предательства и провокаций.
Все свое глубокое отвращение к грязным махинациям французских политиканов выразил Франс в «Саде Эпикура», книге, вышедшей почти одновременно с «Красной лилией», в 1894 году. Здесь Франс в серии иронических суждений, не связанных между собою никакой фабулой, как бы подводит итог обзору современности, который он давал на протяжении почти полутора десятка лет. О том, как безотраден был в понимании писателя подведенный им итог, говорят хотя бы такие строчки: «Подобно верующим, которые, достигнув высшей ступени нравственной красоты, наслаждаются радостью самоотречения, исследователь, убедившийся, что вокруг нас только видимость и надувательство, опьяняется философической меланхолией и забывается в наслаждениях спокойного отчаяния».
Однако «наслаждения спокойного отчаяния» не могли надолго стать уделом такого острого сатирика, каким был Франс. Слишком силен был в нем боевой характер французской вольнолюбивой мысли, слишком крепки были его связи с французским народом, создавшим средневековые фаблио, роман Рабле, философские повести Вольтера. Недаром Горький писал: «Для меня Анатоль Франс всесторонне и глубоко связан с духом своего народа… Меня Анатоль Франс прежде всего изумляет своим мужеством и духовным здоровьем». У Франса хватило мужества преодолеть в себе «опьяняющую философическую меланхолию», которой он предавался в «Саде Эпикура». Все четыре книги «Современной истории» свидетельствуют об этом. «Современная история» — подробный и планомерно составленный, фактически обоснованный в каждом своем пункте обвинительный акт против буржуазной лжедемократии.
На первый взгляд «Современная история» напоминает своим построением предшествующие франсовские романы: то же отсутствие четкой фабулы, то же пристрастие автора к пространным рассуждениям и ироническим замечаниям, к диалогам словоохотливых собеседников и, наконец, то же наличие излюбленного франсовского героя — ученого-гуманиста, мудрого чудака, влюбленного в книги, не приспособленного к практической жизни, но поражающего меткостью своих суждений о ней.
И тем не менее рассматривать «Современную историю» лишь как новый вариант «Преступления Сильвестра Боннара» значило бы упустить из виду ее основную ценность. Основная ценность «Современной истории» — в целеустремленности и глубине социальной сатиры Франса, такой целеустремленности и такой глубине, каких еще не достигала ни одна из его прежних книг.
Образ господина Бержере и похож и не похож на прежние излюбленные образы Франса. Сильвестр Боннар судил о социальной жизни своего времени только по случайным столкновениям с нею, по впечатлениям от своих, так сказать, вылазок в жизнь, какие он лишь весьма изредка совершал; бесшабашный бродяга аббат Куаньяр обладает более широким опытом, но все же познает жизнь лишь в своих многочисленных случайных приключениях,— господин Бержере постоянно общается с людьми, длительно и с любопытством наблюдает за ними. Его соприкосновение с жизненной практикой гораздо полнее, чем у Боннара, чем у Куаньяра. Бержере не только кабинетный ученый — он читает лекции в университете провинциального города, ежедневно сталкивается с товарищами по работе, с учениками, с администрацией университета. Бержере следит за всеми событиями французской жизни. Он внимательно наблюдает за ходом церковных интриг, связанных с назначением нового туркуэнского епископа. Живя в провинции, он в курсе всех дел и делишек префектуры; переезжая в Париж, он расширяет поле своих наблюдений, сам принимает некоторое участие в политической жизни, печатая статьи в газетах. Переезд Бержере в столицу, связанный с приглашением его для чтения лекций в Сорбонне, позволяет Франсу перенести наблюдения своего героя на более обширный и политически более важный материал. Картина муниципальных выборов, дающая возможность показать подоплеку государственной политики Третьей республики, интриги и заговоры монархистов — вот что делается предметом наблюдений для Бержере, вот что становится предметом сатирического изображения для Франса.
