— Известно вам, — спросил он, — что происходит внизу?
— Я не выходила из моей комнаты, — отвечала она. — Я знаю, что леди Джэнет отложила объяснение, которое я обещала дать ей, и больше не знаю ничего.
— Никто вам не сказал, что леди Джэнет сделала после того, как вы оставили нас? Никто вам не сказал, что она вежливо отдала свой собственный будуар в распоряжение той самой женщины, которую полчаса тому назад она выгоняла из своего дома? Неужели вы не знаете, что Джулиан Грэй сам отвел эту неожиданно почетную гостью в назначенное ей место отдохновения и что я остался один среди всех этих перемен, противоречий и таинственностей — единственным человеком, не знающим ничего?
— Совершенно бесполезно задавать мне эти вопросы, — кротко ответила Мерси. — Кто мог сказать мне, что происходит внизу, прежде чем вы постучались в дверь?
Он посмотрел на нее с иронически-притворным удивлением.
— Вы странно забывчивы сегодня, — сказал он, — конечно, ваш друг мистер Джулиан Грэй мог вам сказать. Я удивляюсь, слыша, что он еще не имел с вами тайного свидания.
— Я не понимаю вас, Орас.
— Я и не желаю, чтобы вы поняли меня, — возразил он с раздражением. — Меня может понять только один Джулиан Грэй. Я ожидаю, что он расскажет мне о тех коротких отношениях, которые установились между вами втайне от меня. Он избегал меня до сих пор, но я успею еще добраться до него.
Его обращение угрожало более, чем выражали его слова. В том нервном состоянии, в котором Мерси находилась в настоящую минуту, ей показалось, что он намерен затеять ссору с Джулианом Грэем.
— Вы глубоко ошибаетесь, — сказала она с жаром. — Вы неблагодарно сомневаетесь в вашем лучшем и верном друге. Я ничего не говорю о себе. Вы скоро узнаете, почему я терпеливо покорялась подозрениям, на которые всякая женщина рассердилась бы как на оскорбление.
— Позвольте мне узнать это тотчас. Теперь! Не теряя ни минуты.
Между ними до сих пор было некоторое расстояние. Мерси слушала на пороге двери, а Орас говорил, стоя у противоположной стены коридора. Когда он произнес последние слова, он вдруг выступил вперед (с решительным видом) и взял в свою руку руку Мерси. От сильного пожатия ей стало почти больно. Она старалась выдернуть свою руку.
— Пустите меня! — сказала она. — Что это значит?
Он выпустил ее руку так же внезапно, как и взял ее.
— Вы узнаете, что это значит, — ответил он. — Женщина, грубо оскорбившая вас, единственное извинение которой состоит в том, что она сумасшедшая, оставлена в этом доме по вашему желанию, я почти могу сказать, по вашему приказанию, когда полицейский ждал, чтоб увести ее. Я имею право знать, что это значит. Я помолвлен с вами. Если не хотите довериться другим, вы обязаны объясниться со мной. Я не хочу ждать времени, удобного для леди Джэнет. Я настаиваю (если вы принуждаете меня сказать это), я настаиваю, чтоб узнать, в чем состоит ваше настоящее отношение к этому делу. Вы принудили меня прийти сюда, это для меня единственная возможность говорить с вами. Вы избегаете меня, вы запираетесь в своей комнате. Я еще не ваш муж — я не имею права входить в вашу комнату. Но есть другие комнаты, открытые для нас. Библиотека в нашем распоряжении, и я позабочусь, чтобы нам не помешали там. Я теперь иду туда и задаю вам последний вопрос. Вы будете моей женой через неделю, окажете ли вы мне теперь доверие или нет?
Колебаться в этом случае буквально значило погибнуть. Чувство справедливости подсказало Мерси, что Орас требовал должного. Она тотчас отвечала:
— Я приду к вам в библиотеку, Орас, через пять минут. Ее быстрое, без раздумий согласие на его просьбу удивило и тронуло Ораса. Он взял Мерси за руку.
Она вытерпела все, что могло выразить его рассерженное чувство оскорбления. Его признательность задела ее за живое. Самая горькая минута, которую пришлось ей испытать, была та, когда он поднес ее руку к своим губам и нежно прошептал:
— Моя дорогая, верная Грэс!
Она могла только сделать ему знак оставить ее и торопливо вернулась в свою комнату.
Ее первое чувство, когда она опять осталась одна, было удивление — удивление, что ей никогда не приходило в голову, пока Орас сам не намекнул, что ее жених прежде всех имеет право на ее признание. Ужас признаться им в том, что она обманом добилась их любви, до сих пор ставил Ораса и леди Джэнет на один уровень. Она теперь увидела в первый раз, что между их правами не могло быть сравнения. Она имела обязательства относительно Ораса, на которые леди Джэнет не могла предъявлять прав. Чего бы ни стоило ей признаться ему самой, жестокая жертва должна быть принесена.
Без малейшей нерешительности она убрала письменные принадлежности. Мерси изумляло, что ей пришло в голову выбрать Джулиана Грэя посредником между ней и человеком, с которым она была помолвлена. Сочувствие Джулиана (так она думала), должно быть, произвело на нее сильное впечатление, если сделало ее слепой к обязанности, которая была главной, вне всякого сомнения, которая не допускала соперничества.
Она просила пять минут отсрочки, прежде чем спуститься к Орасу. Это было слишком продолжительное время.
Ее единственная возможность найти мужество поразить его страшным открытием того, кто она действительно и что сделала, состояла в том, чтобы мгновенно устремиться к признанию, прежде чем она даст себе время подумать. Стыд пересилит ее, если она даст себе время подумать.
Она повернулась к двери, чтоб тотчас идти за Орасом.
Даже в эту тягостную минуту самый неисправимый из всех женских инстинктов, инстинкт личного уважения к себе, заставил ее остановиться. Она перешла через множество страшных испытаний, после того как оделась, чтобы идти вниз. Вспомнив это, она машинально остановилась, чтобы вернуться назад и посмотреться в зеркало.
В том, что она теперь делала, не было тщеславия. Действие это было так же бессознательно, как если бы она застегнула перчатку или поправила смятое платье. Ни малейшей мысли посмотреть, может ли защитить ее красота и постараться выставить ее в лучшем виде, не приходило ей в голову.
Минутная улыбка, самая унылая, самая безнадежная, когда-либо печалившая лицо женщины, показалась ей в отражении зеркала.
— Страшна, как мертвец, старуха раньше времени! — сказала она себе. — Ну! Так лучше. Он будет чувствовать меньше огорчения, он не будет сожалеть обо мне.
С этой мыслью пошла она вниз встретиться с Орасом в библиотеке.
Глава XXII
ЧЕЛОВЕК В СТОЛОВОЙ
В важных случаях жизни мы чувствуем или действуем, как нас побуждают наши наклонности. Но мы никогда не думаем. В уме Мерси было пусто, когда она спускалась с лестницы. Идя вниз, она не сознавала ничего, кроме опрометчивого побуждения дойти до библиотеки как можно скорее. Когда она дошла до двери, это побуждение внезапно оставило ее. Она остановилась на циновке, спрашивая себя, зачем она торопилась, когда у ней оставалось еще время. Сердце ее замерло, лихорадка волнения вдруг превратилась в холод, когда она посмотрела на затворенную дверь и задала себе вопрос: осмелюсь ли я войти туда?
Ее собственная рука ответила ей. Она приподняла ее, чтобы повернуть ручку двери. Рука ее опять беспомощно повисла.
Чувство собственной нерешительности вызвало у нее тихое восклицание отчаяния. Как ни было оно слабо, оно, очевидно, не осталось не услышанным. Дверь отворилась изнутри, и Орас очутился перед Мерси.
Он посторонился, чтобы пропустить ее в комнату. Но не пошел за ней туда. Он остановился в дверях и заговорил с Мерси, придерживая отворенную дверь рукой.
— Вам не трудно подождать меня здесь? — спросил он.
Она посмотрела на него с удивлением, сомневаясь, правильно ли она его поняла.
— Это будет недолго, — продолжал Орас. — Я с таким же нетерпением хочу узнать, что вы мне скажете, что не стану долго задерживаться. Дело в том, что за мной прислала леди Джэнет.
Прислала леди Джэнет! Чего хотела от него леди Джэнет в такое время, когда сама решила успокоиться, уединившись в своей комнате?
— Я должен вам сказать, что она присылала за мной два раза, — продолжал Орас, — в первый раз, когда я спускался вниз. Леди Джэнет захотела видеть меня немедленно. Я извинился. Леди Джэнет прислала опять. Она не пожелала принять извинения. Если я не пойду сейчас к ней, я только заставлю ее прийти ко мне. Невозможно подвергать риску наш предстоящий разговор. Мне остается только сходить к ней как можно скорее. Вам не трудно будет подождать?
— Конечно. Имеете вы какое-нибудь понятие, зачем вы нужны леди Джэнет?
— Нет. Что бы это ни было, она ненадолго отвлечет меня от нашей беседы. Вы будете здесь совсем одна. Я велел слугам не пускать никого.
С этими словами Орас оставил ее.
Первое, что почувствовала Мерси, было облегчение. Но ей сейчас же стало стыдно за эту слабость. Могла ли она радоваться временному облегчению в ее положении. Волнение, возбужденное таким образом, слилось в свою очередь с чувством огорчения.
