— Что такое?
— Это я от себя. Я же ей послал телеграмму, пригласил в «Баррибо»!
При этом слове Джо дернулся, словно невидимый зверек укусил его в нежное место.
— А вообще-то ничего страшного, — продолжал мистер Лльюэлин, заметно светлея. — Женщина простит, если ты раз ее надуешь, но два — ни в коем случае. Взъерепенится, как мокрый гусь. Шекспир бы сказал, свершилось то, о чем благоговейно не смел помыслить. Очень хорошо. Замечательно.
Джо не разделял его оптимизма.
— Сколько вы знаете Веру Далримпл? — спросил он.
— Недели две. А что?
— То, что вы ее не поняли. Вы думаете, она прольет скупую слезу и примирится с потерей. А если нет? Если она явится сюда и обработает вас зонтиком? Мне она не очень нравится, но женщина она пылкая, на многое способна. Вы и чихнуть не успеете. Подумайте об этом.
Если он хотел, как сказала бы училка, чтобы у его патрона замерла кровь и очи, словно звезды, с орбит сорвались, он своего не добился. Лльюэлин был совершенно спокоен.
— Я подумал, — сказал он. — Когда узнаете меня лучше, вы поймете, что у меня есть черты великого стратега. Видите дверь?
Джо ее видел.
— Если эта Вера сюда проникнет, я ныряю туда, а ее предоставляю вам. А, — заметил он, — звонок! Стратег не рискует зря. Привет, привет!
Он нырнул в дверь, словно утка в воду, тогда как Джо ощутил то, что ощущает начинающий укротитель львов, впервые входя в клетку. Отношения его с мисс Далримпл мы не назвали бы сердечными, и были причины подозревать, что сейчас она, скажем так, еще менее приветлива.
Боялся он зря. Перед ним стояла не Вера Далримпл, а Салли Фитч. Как и Дафна Долби, она отличалась профессиональной честностью. Должна взять сегодня интервью — значит, бери, что бы ты там ни получила в наследство.
1В последнем раунде любительского матча (средний вес), когда противник обратился в истинного осьминога или, вернее, осьмирука, загнанный в угол Джо ткнул куда-то наугад и попал в ту самую точку подбородка. Долгое время этот миг был высшим в его жизни, но сейчас он сдвинулся на второе место.
Как мы уже знаем, он полагал, что Салли просто не хочет его видеть; но один-единственный взгляд показал ему, что гипотеза эта неверна. Глаза ее сияли, лицо светилось и общий вид был примерно такой, словно она нашла клад на том конце радуги. Если уж это не значит, что она рада его видеть, признаки радости нам неизвестны.
— Можете вы меня простить? — сказала она. Простить он мог.
— Я объяснила бы, но выйдет еще хуже.
— Зачем объяснять? Я и так все знатю. Вы шли к «Баррибо», когда на вашем пути оказались большой грузовик и златовласая девочка. Ее вы спасли, он вас толкнул, вы только что из больницы. Правильно?
— Не совсем. Я заснула.
— Простите, что вы сделали?
— Устала, села в кресло, как последняя идиотка, и проснулась в два часа. Сколько вы ждали?
— Около часу.
— Ой, какой ужас!
— Ничего, ничего. Он промелькнул незаметно.
— Нет, какая я гадина!
— Поверьте, я совсем не пострадал. Но если вас грызет раскаянье, можете возместить ущерб.
— Как?
— Пойдемте туда вечером.
— Очень буду рада.
— Так, в полвосьмого?
— Хорошо. А еще лучше, что вы не сердитесь.
— Что вы, я понимаю. Спать полезно. Учительница мистера Лльюэлина сообщила бы вам, что сон неслышно распускает клубок забот.
— Лльюэлина! Да, конечно. Объясните мне тайну, от которой я просто поседею. Почему здесь вы, а не он?
— Потому что я у него служу.
— Кем?
— Душехранителем.
— Замечательно! Значит, из конторы вы ушли?
— Да, сегодня.
— Вот это хорошая новость!
— Я тоже рад.
— А он ничего?
— Истинный ангел.
— Я слышала, он очень лютый.
— Ничего подобного. Да, швыряется кашей, это бывает, но во всем прочем — ангел. Вот он, судите сами.
Дверь чуть-чуть приоткрылась за полминуты до того, и, убедившись по голосу, что это не Вера, хозяин решился выйти.
— Просим, просим, — радушно сказал Джо. — Мисс Фитч, из газеты.
— Мы договорились, — прибавила Салли.
— Помню. Что ж, приступим. Идите, Пикеринг, вам надо вещи перевезти.
— Так не забудьте, — сказал Джо, — полвосьмого.
— Не забуду.
2Когда Джо вернулся, Салли уже не было, а Лльюэлин курил сигару, как курит ее человек, всласть поговоривший о себе.
— Ничего пупсик, — сказал он.
На эту тему его душехранитель мог говорить со всею властью.
— Лльюэлин, — сказал он, — выбирайте выражения. Это прекраснейшая девушка в мире. Заметили, какие глаза? Я сказал бы, звезды. А улыбка? Сладость и свет. А голос? Серебряный колокольчик на освещенном луной лугу. Характер соответствующий — добрая, кроткая, нежная. Сегодня мы идем в ресторан.
— Да? — удивился мистер Лльюэлин.
— Да. Пойду распакуюсь. Где моя комната? Прекрасно. Заметили ямочку на левой щеке? Как сказал поэт, земля не создала подобной красоты.[38] Несомненно, ваша училка сообщила вам эти строки.
Оставшись один, мистер Лльюэлин выглядел так, как выглядит актер на пробах, когда режиссер просит изобразить беспокойство. К Джо он искренне привязался, воззрения АХ — буквально впитал, а потому разговоры о ямочках и колокольчиках чрезвычайно обеспокоили его. Именно такие разговоры побудили бы Траута с собратьями сурово поджать губы. Ах, Траут! Если бы он был здесь! Кто-кто, а он-то знает, как спасти Пикеринга.
Именно в этом месте его раздумий послышался звонок и Лльюэлин пошел к телефону, подкрепляя себя мыслью, что, услышав голос Веры, он может бросить трубку.
— Алло! — сказал он.
— Здравствуйте, Айвор, — сказал Эфраим Траут. Мистер Лльюэлин затрясся от лысины до подметок. Прямой ответ на молитву часто действует именно так.
— Эфф! — закричал он. — Это вы!
— А кто ж еще?
— Где вы, Эф?!
— В Лондоне, отель «Дорчестер». Вызвали по делу, и я звоню вам. Спешу узнать, как вы справляетесь. Пошли к Николзу, Эрриджу и Трубшоу?
— Конечно, сразу, — сказал Лльюэлин, считая излишним рассказ о Вере Далримпл. — Видел младшего партнера, тоже Николза.
— Душехранителя он дал?
— Вот об этом я и хочу поговорить.
— Когда именно?
— То есть как «когда»?! Сейчас.
— Я собирался зайти к Сотби, на выставку первых изданий.
— К черту! Какие Сотби? Какие издания? Через двадцать минут вы здесь. Иначе уйду к Джонсу, Джуксу, Дженкинсу и Джернингему.
— Хорошо, Айвор, — сказал Траут, и через семнадцать минут сидел в кресле, а его друг говорил: «Так вот», — намереваясь очистить сердце от непосильнейших сердечных тягот, как выразилась бы училка, хотя могла бы знать, что приличные люди не суют в одну фразу «сердце» и «сердечных».
— Так вот, — сказал Лльюэлин, — у нас тут проблема. Мистер Траут всполошился.
— Сделали предложение?
— Конечно, нет.
Слово «конечно» могли бы счесть излишним, но Траут удержался.
— Ну, слава Богу, — сказал он. — А то я видел сон…
— К черту! Какие сны?
— …такой сон, будто вы выходите из церкви с шестой женой, а режиссеры держат над вами арку из сценариев. Значит, все в порядке.
— Нет. С Пикерингом плохо.
— А кто это?
— Душехранитель.
— И вы за него страдаете? Вы его так полюбили?
— Да, полюбил.
— Но работает он плохо?
— Очень хорошо. Дело не в том.
— А в чем?
— Он влюбился.
— Да, не ко времени. Может вам внушить всякие мысли.
— Вот тут вы не правы, Эф. Дело не во мне, а в нем. — . Он что, ваш утраченный сын?
— Он мне вообще не родственник, но я его люблю, как сына. Подружились с первого взгляда. Я не могу смотреть, как он себя губит. Ему всего двадцать пять, нельзя так рано жениться.
— В шестьдесят пять тоже рано.
— Поговорите с ним!
— Это можно.
— У вас такой опыт!
— Да уж, опыт у меня есть. Мы только и возимся в АХ с этими Ромео.
— Они к вам ходят?
— Нет, это мы к ним ходим. Услышим, что молодой кретин собирается жениться, и говорим: «Наш случай». Обычно успеваем вовремя. Хотя, бывает… Знаете Отиса Бьюстриджа?
— Нет.
— Наследник картофельных чипсов. Мы пытались его уговорить, чтобы он не женился на четвертой певичке, а он дал в ухо нашему представителю. Болезнь далеко зашла, патологический случай. У Пикеринга еще не так?
— Почти так. Не глаза, говорит, а звезды.
— Ай-яй, — яй-яй!..
— Голос — колокольчики на лугу.
— Ах ты, Господи!
— Ямочка какая-то…
— Мне это очень не нравится. Кроме того, есть опасность инфекции. Нет, нет, не спорьте! Словом, поговорить надо. Кто там пришел, не он?
Действительно, молодой голос пел за дверью что-то веселое, и не успел Лльюэлин сказать: «Он», — как вошел Джо, похожий на кабатчика из комической оперы в старом стиле.
