Толковали и о том, и о другом, как это всегда бывает. Иржик хотел, чтоб я осталась у него, но дядя не соглашался на это раньше, чем воротимся из Чехии и с богомолья из Вамбериц. Через несколько дней мы поехали в Олешницы, я и дядя. Я вам не умею описать удивление наших тому, что я замужем, и горесть матери Иржика о том, что он в солдатах. Мать моя ломала руки и все приговаривала, что я хочу покинуть ее, уйти на чужбину с солдатом, так что у меня волосы вставали дыбом. Но отец все порешил мудро и рассудительно.
— Теперь уже все кончено! — сказал он: — Как себе постлали, так и будут спать. Они любят друг друга, пусть вместе и приобретают опытность. Ведь ты, мама, тоже покинула для меня отца и мать, да такова судьба каждой девушки. Кто же виноват, что на Иржика обрушилась такая невзгода? Впрочем, нам служба не долга, и он может воротиться сюда, как только окончит ее. А вы, кума, успокойтесь: Иржик умный парень и скучать он не будет, он уже позаботился об этом. Ты, Мадла, не плачь! Дай Бог тебе счастье, чтобы ты с тем, с кем шла к алтарю, и в гроб легла бы вместе.
При этих словах отец со слезами благословил меня. Обе матери также плакали. Мать моя, всю жизнь свою заботливая, и теперь немало беспокоилась.
— Нечего сказать, умно с твоей стороны, — говорила она мне, — нет у нее ни перины, ни посуды, ни платья, а она замуж вышла! Во всю мою жизнь я не видала, чтобы свет был такой вывороченный!
Сделали мне порядочное приданое, и когда все было готово, я воротилась к Иржику и не оставляла уже его до смерти. Если бы не было этой несчастной войны, он, может быть, жил бы еще и теперь. Видишь ли, милая девушка, я уже знаю, что такое радость и горе, знаю, что такое молодость и нерассудительность! — закончила бабушка, с кроткою улыбкой положив сухую руку на круглое плечико Кристлы.
— Много вы испытали, бабушка, но были все-таки счастливы, вы дождались того, чего так жаждало ваше сердце! Если б я знала, что и я после всех этих мучений буду счастлива, я бы снесла их терпеливо, хоть бы нужно было ждать Милу четырнадцать лет, — отвечала Кристла.
— Будущее в руках Божиих! Что будет — то будет, уж этого не минуешь, девушка; а всего лучше положиться на Господа Бога с твердою в него верою.
— Разумеется, так! Но иногда человек сам себя не помнит, и если у меня отнимут Якуба, я буду много горевать. С ним уйдет моя радость, с ним пропадет моя единственная подпора!
— Что ты говоришь, Кристла, разве у тебя нет отца?
— Есть у меня добрый отец, да сохранит мне его Бог, но он уже стар, ворчлив. Он уже нынешний год хотел, чтоб я непременно шла замуж, чтобы было кому заменить его. Что ж я стану делать, если Якуба отдадут в солдаты? А я ни за что не пойду за другого, хотя бы все на головы встали! Буду работать до упаду, чтоб отцу не на что было ворчать, а если и это не удастся, так будь что будет, а замуж я не пойду. Ах, бабушка, вы и не знаете, как я мучаюсь в этой гостинице! Не подумайте, что я говорю о работе! Боже избави! Я о ней мало забочусь; но главное то, что иногда должна бываю выслушивать неприятные вещи.
— И ты не можешь помочь себе в этом?!
— Скажите, пожалуйста, как? Сколько раз я уже говорила отцу: «Видите ли, тятенька, так и так, мол, не пускайте таких гостей!» Но он не любит им делать замечания, не хочет отбить у себя посетителей и всегда говорит мне: «Прошу тебя, говори что хочешь, только не будь груба, чтоб гости не обиделись; ведь ты знаешь, что это единственное наше достояние». Не должна я быть грубою и неприветливою; если же буду приветливою, так меня же оклевещут. Веселою певуньею, как я всегда была, я уже едва ли буду опять. Что же теперь начать? Если б это были какие-нибудь болтуны, я бы их скоро прогнала, но управляющий и писарь из замка, вот противные-то гости, на которых тошно смотреть! Я стыжусь вам сказать, как меня преследует этот старый козел, и мне как будто кто-то шепнул, что он себе задал задачу, во что бы то ни стало сбить Милу с шеи, потому что он знает, что Якуб мой защитник, и боится, чтобы с ним не случилось того же, что с тальянцем. Он показывает вид, будто хочет угодить судье и мстит за дочь, но мошенник и себя не забывает! Отец его боится, а мать, бедняжка, знаете, как будто ее уж и на свете нет, больше лежит, чем ходит: к ней я не могу обратиться с подобными вещами. Если б я была замужем, так было бы не то: если бы мне кто-нибудь не нравился, сказала бы только Миле, и если б он не мог его вышвырнуть, то по крайней мере наблюдал бы, чтоб тот человек не осмелился грубо и посмотреть на меня. Ах, бабушка, если б я могла рассказать вам, как он меня любит, и как я его люблю, просто высказать невозможно! — и девушка замолчала, закрыв лицо руками.
В эту минуту тихо вошел в сад никем не замеченный Мила. Прекрасное лицо его выражало страдание, ясные глаза его были мрачны; темно-каштановые кудри, обрамлявшие лоб его, были острижены; вместо щегольской выдровой шапки на голове его была военная фуражка с еловою веткой. Барунка испугалась его, а у бабушки руки опустились на колени, она побледнела и тихо прошептала: «Помилуй тебя, Господи, парень!» Когда же Кристла подняла голову, и Мила, протягивая ей руку, сказал глухим голосом: «Я солдат и чрез три дня должен явиться в Градец», — то она без чувств упала к нему на руки.
На другой день бабушка пошла по обыкновению встречать детей, и первое ее слово было: «Угадайте, дети, кто у нас?» Дети смутились и не могли догадаться, пока Барунка не закричала: «Пан Бейер, бабушка?»
— Угадала! Он привел с собою своего сына.
— Ах, как я рад! Побежали к нему! — вскричал Ян и побежал, а Вилим за ним, так что сумки подскакивали на спинах. Бабушка кричала, чтобы шли по-людски, а не летели как птицы, но мальчики были уже далеко. Запыхавшись, вбежали они в комнату; мать собиралась побранить их, но пан Бейер протянул к ним свои длинные руки, поднял сначала одного, потом другого, и обнявши обоих, поцеловал в щеки. «Ну, что вы целый год делали, как поживали?» — спросил он глухим голосом, сильно раздавшимся в таком маленьком пространстве. Мальчики не тотчас отвечали; все внимание их поглощал мальчик Барункиных лет, стоявший возле пана Бейера. Это был прехорошенький мальчик, очень похожий на отца, но не такой угловатый; лицо его цвело здоровьем, а в глазах блистала детская веселость. «Ага! Вы смотрите на моего мальчика! Ну, посмотрите на него и подайте друг другу руки, да будьте хорошими товарищами. Это мой Орел!» С этими словами он толкнул на середину комнаты сына, который без всякой застенчивости протянул мальчикам руки. В эту минуту вошла Барунка с бабушкою и Аделькою.
— Ну, а вот и Барунка, о которой я вам рассказывал дома, что она первая приходит пожелать мне доброго утра, когда я здесь ночую. Но нынче, как я вижу, это уже изменилось: вы ходите уже в школу, и Яник должен вставать в одно время с Барункою. А как вам нравится в школе? Не больше ли хочется Яну в лес? Видишь ли, мой Орлик должен ходить со мною на тягу, в горы и он понемножку научится также стрелять, как я, — спрашивал и вместе с тем рассказывал охотник, окруженный детьми.
— Ох, не говорите им об этом; — отозвалась бабушка: — Яник тотчас взбаламутится и захочет видеть ружье Орлика.
— Ну, что же, пусть посмотрит! Ступай, Орлик, принеси его! Ведь оно не заряжено?
— Нет, тятенька; я последний заряд выстрелил в коршуна, — отвечал мальчик.
— И застрелил его, чем можешь похвалиться. Ступай, покажи его мальчикам.
Мальчики весело выбежали с Орликом; но бабушка не утерпела и тоже отправилась вслед за ними, хотя пан Бейер и уверял, что Орлик будет осторожен.
— У тебя имя-то птичье? — спросила Орла Аделька, когда они вышли вон, и Ян с Вилимом рассматривали убитого коршуна.
— Мое имя собственно Аврель, — отвечал мальчик с улыбкой. — Но тятеньке нравится называть меня Орлом, и мне это также нравится: орел хорошая птица. Тятенька застрелил один раз орла.
— Погоди же! — вскричал Ян: — Я тебе покажу орла и много животных! Они у меня нарисованы в книжке, которую мне подарили в именины в прошлом году.
Говоря это, он втащил Орла за собою в комнату, где тотчас показал ему книгу. Орлу животные очень понравились, да и сам пан Бейер с удовольствием рассматривал их листочек за листочком.
— Этой книги у тебя в прошлом году не было? — спросил он Яна.
— Это мне Гортензия подарила в именины, а Кристла подарила мне голубков, охотник — кроликов, бабушка — двадцатник, а тятенька с маменькой на платье! — хвалился Ян.
— Ты счастливый мальчик! — проговорил пан Бейер, смотря в книгу, и увидев лисицу, засмеялся. — Точно живая! Постой, плутовка, вот мы тебя!
Вилим, думая, что это восклицание относится к нарисованной лисице, с удивлением смотрел на пана Бейера, пока тот не сказал со смехом:
— Не бойся, с этою лисой мы этого не сделаем, но есть в горах очень похожая на эту: ту мы должны подцепить, потому что она делает нам много вреда.
