— Конечно.
Я глубоко вдохнула. Нет смысла долго думать или откладывать на потом.
— Дэвид, я беременна.
Я пристально посмотрела ему в глаза, но ничего не поняла: взгляд был ясный и честный, почти прозрачный. Он отпил вино, проглотил.
— Ну, такого я не ожидал. – Он провел пальцем по моей ладони. — И что ты думаешь?
— То есть?
— То есть, ты этому рада?
— Дэвид, едва ли все так, как я себе представляла, но да, разумеется, я этому рада. Я всегда хотела еще ребенка, только не думала, что случится это вот так.
— И я не думал – то есть, что вот так скоро.
Он смотрел в пол и все водил пальцем по моей руке, словно чертил что-то жизненно важное.
— Не знаю, что сказать.
— Неожиданно, я понимаю.
— Но как… черт, глупо так говорить, но мы же были осторожны.
— Да.
— И все-таки, на все сто не защитишься.
— Именно.
— Ошибки быть не может?
— Я делала тест.
— Ясно.
Он начал поднимать с пола вещи, расправлять футболки и складывать их горкой на кровати.
— Господи Иисусе, - проговорил он.
— А может, это девочка?
— Что? — Он смущенно взглянул на меня, но через миг на его лице появилась слабая улыбка, почти гримаса. — Прости, торможу.
— Зря так пошутила.
Он снова сел рядом.
— Да так всю жизнь, чему удивляться-то? Если подумать, вся жизнь – это один большой прикол.
— Ты о чем?
— Момент. В этом все дело. То есть, когда в жизни что-то происходит. Нам вечно кажется, что важны события, что вот они плохие или хорошие, но ничего подобного – важен момент. Если он удачный - то все прекрасно, а если нет – ужасно.
— Глубокая философия… смотри, для диссертации пригодится.
Он снова взял меня за руку.
— А то же у нас. Вот, нам вместе хорошо, чудесно – но встретиться бы нам, скажем, года через два. У меня была бы степень и работа, ты бы уже развелась… идеальный вариант. Потом еще пару лет – и ты беременна. И мы к этому готовы.
— Но сейчас ты не готов.
— А ты?
— Мне кажется, у женщин все иначе. Думаю, мы всегда готовы.
— Ладно тебе, Лиз. А как же право женщины владеть своим телом, самой решать, рожать или нет?
— Ну, очевидно, своим я не очень владею, иначе мы бы с тобой вот так не сидели.
Он обхватил голову руками, отвел волосы назад.
— Боже мой, Лиз, прости. Я кретин.
Он обнял меня одной рукой и притянул к себе.
— Ладно, как ты сама-то? Нормально? Я даже не спросил, как твое самочувствие – не мутит, как переносишь?
— Я хорошо себя чувствую.
— И ты точно хочешь рожать?
— А ты думаешь, не надо?
— Это, конечно, упростило бы жизнь, но выбор за тобой. Но - как вариант.
— А у меня нет вариантов.
— Понял. Католичество?
— Не знаю… просто… не могу иначе, и все.
Он убрал руку.
— Лиз, — произнес он, глядя в пол, — я не хочу, чтобы ты решила, будто я умываю руки, но это как-то неожиданно. Мне нужно подумать. Можно, мы завтра поговорим?
— Хорошо.
— Хочешь кофе или чего-нибудь?
— Нет, пожалуй, пойду. Энн Мари у Ниши в гостях, я обещала ее забрать.
Я встала и взяла сумку.
— Дэвид…
— Что?
Я мотнула головой.
— Ничего. В общем, увидимся завтра.
— Ладно. В семь?
— Хорошо.
Он обнял меня, поцеловал. Податливые губы, мягкие, как персик.
На следующий день я отправилась на прогулку в Ботанический сад. Чтобы куда-то себя девать. Еще один душный день. Припустил мелкий дождь; я зашла в оранжерею и села на скамейку в гуще зелени, среди растений и деревьев. Под листвой на земле мелькала белка. Мимо меня, взявшись за руки, прошли парень и девушка. «Как тут красиво», — сказала она.
Не знаю, как это место можно назвать красивым. В оранжереях мне никогда не нравилось - по-моему, тут уныло и душно, а высокие растения меня пугают. Еще не люблю орхидеи – просто жутко в этих теплицах, особенно одной: я все время боюсь, что они до меня вот-вот дотянутся, сцапают за руку, утащат куда-нибудь под землю, и поминай, как звали.
И все же, раньше мы с Энн Мари часто сюда приходили. Здесь можно укрыться от дождя, спокойно посидеть с коляской, пока ребенок спит. И опять мне это предстоит. Новая жизнь.
Я услышала голоса – они приближались, но никого не было видно. Экскурсия. Громкий, чеканный голос разносился по всей галерее: «Так, знает кто-нибудь, в каком веке по земле бродили динозавры?» Чей-то тихий ответ – не разобрала слов. И вновь ее голос: «Точно!»
Наверно, дети. Долгий, занудный рассказ о том, какой был мир, когда не было ни людей, ни растений. Голос громкий, отчетливый, он словно принуждал себя слушать, от него не отключишься. У них речь такая уверенная, у этих англичан. Может, конечно, она вовсе не англичанка. Сколько раз думаешь: вот, англичанин, - а это оказывается, шотландец, который учился в частной школе.
Я встала и прошла мимо них. Экскурсовод стояла в окружении группы подростков – судя по облику, из Испании. Миниатюрная дама, ужасно неприятная, черные волосы, прямой пробор, и этот голос, отчетливый и острый, как алмазная игла. «Долговечный. Это значит, способный продолжаться… — почти запнулась - будто недоучила и сочиняла на ходу, — … вечно».
Это и значит «долговечный»? Если что-то длится долго, значит, это навсегда? А что же цветы, растения – «долговечность» значит «вечность», или всего лишь срок, отпущенный природой? А мы с Дэвидом? Мы - долговечные? Надолго ли мы вместе? Соединит ли нас новая жизнь, которая растет в моей утробе?
Я открыла дверь в его комнату, остановилась и осмотрелась.
— Да, времени ты даром не терял.
Вещи, которые валялись по комнате, куда-то исчезли. Книги и бумаги на столе были сложены аккуратными стопками, и дверь шкафа, обычно распахнутая, была закрыта.
— Боже, ты даже кровать заправил. — Я села на нее. — Ты уверен, что сам не беременный?
— Может, это у меня гормональное – сопереживание. Хочешь вина? Или воды минеральной?
— Воды, пожалуй.
На кофейный столик, который прежде лежал в углу под ворохом разного хлама, он поставил два бокала, бутылку вина и бутылку минеральной воды, и сел в кресле напротив меня.
— И что на тебя нашло? — спросила я.
— Не знаю. Ты вот мне сказала вчера, и я начал почему-то убираться. Обычно, когда я тут один остаюсь, работаю, или музыку слушаю, но вчера заняться ничем не мог. Убираться и в мыслях не было, но я вдруг понял, что занялся уборкой – а раз начал …
— Надо довести до конца.
— Вроде того. Но это все, конечно, вряд ли надолго.
Так странно было видеть его напротив. Обычно мы лежали или сидели на постели - сидеть больше было не на чем.
— Лиз, я обо всем подумал — на самом деле, только об этом обо всем и думал, - и… ну, просто не знаю, что сказать. Ты мне правда нравишься, ты это знаешь, и если бы у нас было время увидеть, как все получится… то все могло бы сложиться.
— То есть, ты хочешь сказать, что теперь не сложится.
— Нет, я не хочу этого сказать, но может, все еще сложится – еще ведь сколько, семь месяцев? За этот срок столько всего может случиться.
— А столько всего и случится.
— Ты же понимаешь, что я… о нас, о наших с тобой отношениях.
Я глотнула минералки. Холодная, из холодильника.
— Послушай, наверно, я вот что хочу сказать: я ни в чем по-прежнему не уверен, ничего не могу обещать, но руки умывать я тоже не хочу.
— И что же тогда нам делать?
— Ну, может, нам стоит обратиться к психологу.
— К психологу?
— Ну да. В любом случае, нам это поможет принять ситуацию, рассмотреть варианты.
— А ты сам как думаешь, какие у нас варианты?
— Ну, жить ли нам вместе, или жить отдельно, но обоим участвовать в воспитании…
— Не думаю, что это вариант… и в главном ты уже поучаствовал.
— Чего ты язвишь. Я же стараюсь не перекладывать ответственность.
— Прости, просто не лезут в меня эти беседы про психологов и участие в воспитании. Через семь с половиной месяцев у меня будет ребенок. У тебя могут быть варианты – а у меня нет. Я его мать.
Он поставил вино на столик, поднялся с кресла, подошел ко мне и присел на колени, глядя на меня.
— Лиз, перестань, пожалуйста. Я же стараюсь.
— Я понимаю.
Я погладила его по волосам, отвела их со лба, и он уткнулся лицом мне в колени. Мы так сидели какое-то время. Потом он головой принялся задирать мне юбку - щетина на подбородке щекотала мне кожу.
— Эй, а у тебя тут уютно.
Он взглянул на меня, потом снова уткнулся под юбку, стянул с меня трусы, его язык заскользил по волосам внутрь. Я сползла с кровати на пол, и все случилось на полу - я на спине, зад на жестком ковре, и это было почти как в первый раз, - та же ненасытная страсть, - только лучше, потому что все длилось и длилось; мой голос долетал будто эхом, откуда-то издалека, будто чей-то чужой.
