1916 году под Верденом был убит Гонтран. В 1917 году Жильбер приехал в отпуск; он привлек к себе Маргариту и сказал: — И меня могут убить в любой день… как Гонтрана… — Тогда она ему отдалась. Это уже не был прежний сумасбродный мальчишка Жильбер. Окопная жизнь измотала его, глаза неестественно блестели, все на нем пропиталось застарелым запахом табака. Через два месяца его убили на подступах к Перонну. Мама была не из тех, кто признает незаконных детей. Маргарита… она предпочитала об этом не вспоминать… она не родила незаконного ребенка.
Дом в Реймсе, прекрасный длинный особняк в стиле Ренессанс, сгорел дотла. От прежней жизни осталась одна только кузина, да и та поступила в компаньонки к кому-то в Версале и при первом же посещении разругалась с Корвизарами, которые кормили и поили ее в течение двадцати лет. Мама, усердно читавшая газеты, верила призывам правительства и отнесла оставшиеся золотые во Французский банк. Взамен она получила ярко раскрашенную благодарственную грамоту и банкноты, которые после войны обесценились. — Видишь, твой отец был прав, — говорила мама, — надо было все держать в золоте… Но я поверила Клемансо… — Маргарита окончила курсы Пижье. Она работала стенографисткой на заводе, потом в газете, оттуда ее уволили; поступила к биржевому маклеру. Мама вязала шарфы для большого магазина. В вечных переездах с квартиры на квартиру ушли деньги, посуда, мебель. Никого у них на свете не было. Одно время они надеялись на репарации, на возмещение за сгоревший реймский дом; но все, что они получили, ушло на уплату по закладным, и они не сумели выкарабкаться. Да и после папы оставались долги… к тому же налоги… Маргарита не могла забыть Жильбера. Ей даже не приходила в голову мысль о другом мужчине… Так она дожила до тридцати лет и поступила секретарем к адвокату Ватрену.
Это произошло уже после того, как они переселились на Западную улицу: прежняя квартира в новом квартале улицы Станислава оказалась для них слишком дорогой; обе они сидели в то время без работы. Лучше жить в тесноте, чем нести непосильные расходы. Бедность не порок.
Адвокат Ватрен, высокий, полный, сонный мужчина, был депутатом от департамента Марны, и старые друзья Эжена Корвизара порекомендовали ему Маргариту. Его несколько раздражало присутствие этой высокой сентиментальной женщины с выбивающимися из прически прядями черных волос. Но Маргарита оказалась очень исправным работником, а дел в конторе хватало. Особенно, когда Ватрен стал председателем парламентской комиссии по иностранным делам и в качестве приближенного к Бриану лица должен был постоянно разъезжать между Парижем и Женевой. На все конгрессы он возил с собой Маргариту, потому что она прекрасно записывала речи. По его настоянию она выучилась печатать на машинке. У нее было еще то преимущество, что Луиза, жена Ватрена, не ревновала к ней своего супруга, как к предыдущей стенографистке, пухленькой блондиночке. Хотя бог свидетель… На выборах 1932 года Ватрен потерпел поражение: прошел кандидат «Демократического альянса» [96]. Он отошел от политической жизни; но за эти годы Маргарита, вращаясь в новой для нее среде, стала интересоваться вопросами, которые никогда раньше ее не занимали.
В конторе Ватрена она нагляделась людского горя, наслушалась рассказов о чужих несчастьях и поняла, что она не исключение, что постепенный упадок — удел большинства людей. Все клиенты Ватрена говорили с восторгом о своей прошлой жизни. Все — и мужчины, и женщины. Все они катились по наклонной плоскости, все искали помощи, потому что оказались на краю бездны. Одни по собственной вине, другие без всякой вины. Одни потому, что пожелали иметь то, на что не имели права. Другие потому, что не умели удержать в руках то, что им принадлежало. Человек ничем прочно не владеет. К этой мысли трудно было привыкнуть; ведь все люди жили так, как будто дело обстояло иначе, но они ошибались. Мало-помалу в Маргарите затих дух возмущения, исчезла обида на то, что весь мир несправедлив к ней. Или, во всяком случае, это чувство, этот протест преобразился. Несомненно, помощник господина Ватрена, адвокат Левин, сыграл некоторую роль в этом изменении взглядов Маргариты.
По внешности эти два адвоката являли собой полную противоположность; Левин — живой, длинный, худощавый, с редкими волосами, с оттянутыми книзу веками, под глазами — огромные мешки, а Ватрен — тяжеловесный, с двойным подбородком, с вечно рассеянным видом, с гладкой прической, отливавшей рыжиной, особенно по сравнению с белесым Левиным. Коммунист Левин был очень интересным и умным собеседником, любил театр и дарил Маргарите Корвизар билеты в театр «Вье Коломбье». Но на Маргариту повлияли в первую очередь все те люди, вереницы людей, проходивших через контору адвоката Ватрена, их рассказы, от которых становилось тяжело на сердце. Каждый из этих рассказов чем-то напоминал Маргарите ее собственную жизнь, и она пришла к глубокому убеждению, что такое устройство мира порочно, что надо его изменить — изменить любой ценой.
По вечерам она иногда ходила к Левиным. Она подружилась с Мари-Бертой, женой Левина, пышной, не особенно красивой, но увлекающейся женщиной романтического склада. Маргарита спорила с ней и с ее мужем. Там она встречалась и с другими коммунистами, они совсем не походили на людей ее круга и поражали странной неровностью знаний: огромное богатство идей и опыта, какое редко встретишь у других, и вдруг провал по части общего образования. Среди них был высокий длинноносый преподаватель географии Пьер Кормейль; с ним Маргарите очень нравилось разговаривать, тем более, что он был всегда как-то ненавязчиво галантен со всеми женщинами, даже с Маргаритой, хотя ей это было вовсе ни к чему… Любила она также покойную жену своего патрона, которая отличалась возвышенным образом мыслей и была причастна к какому-то феминистскому кружку. Госпожа Ватрен не питала вражды к коммунистам. Она чувствовала к ним признательность, как к защитникам дела мира, но говорила, что Франция никогда с ними не пойдет из-за крестьянства. Она восхищалась Ромэном Ролланом и находила, что Барбюс заходит слишком далеко. Маргариту удерживало другое: коммунизм ей казался слишком русским. Она всегда боялась Советов, еще с конца войны, когда газеты трубили об измене, о царских займах, о несчастных мелких держателях русских бумаг. Когда Люси Ватрен скончалась у нее на руках, Маргарита решила, что не останется на службе у овдовевшего патрона. Не потому, что она бог знает что изобразила, но она начиталась романов. Маргарита читала и другие книги, те, которые ей давал Левин. Читала она много, хотя и не была твердо уверена, что понимает
