— Им все время что-нибудь нужно! — гневно перебил ее я. — Слышал не раз. Когда мы посылаем им картину, она должна пройти отбор: там сто фильмов на одно место. Вот и нам стоило бы так фильтровать мусор, который они на нас сваливают. Конечно, Лео Блатт тут ни при чем.
— Только ты почему-то считаешь его невыносимым. Напрасно. Он и впрямь похож на тявкающую собачку, зато он щедрый и добрый, жизнерадостный и смешной. А скольким людям он помог!
— Знаю, знаю, — простонал я. — Будь он отъявленным мерзавцем, все было бы проще. Но он хороший человек. Даже не тщеславный, во многом скромный. Однако чувствуется в нем некое коллективное тщеславие, которое я считаю современным проклятием Америки, — сознание абсолютного превосходства над остальным миром. Викторианская Англия была такой же. Из-за этого даже порядочные люди кажутся бесчувственными нахалами.
— Они хотя бы живые, — резко возразила Элизабет. — А половина здешних постояльцев уже умерли!
С этим я не мог поспорить. Я и сам так думал. Но что-то ведь надо было ответить.
— Это не англичане. Ты прямо как те американки, что кроме «Ритц», Беркли-сквер и «Клэриджес» в Лондоне ничего не видели, однако с удовольствием пишут статьи о британской демократии.
— Давай выпьем кофе.
Я пошел за ней в бар. За окном стоял ослепительно яркий ветреный день, иногда хлещущий дождем — весной на юго-западе Англии такая погода не редкость. На улицу совсем не хотелось. Пока Лиз не успела предложить мне прогуляться (ей явно не сиделось на месте), я сказал, что хочу немного отдохнуть, а потом до самого ужина буду работать.
— Возможно, к тому времени я найду в себе силы встретиться с Лео Блаттом.
— Знаешь, Грег, — тихо проговорила Элизабет. — Мы ведь спорили не о Блатте, Голливуде, Америке и Британии, вовсе нет. Мы просто ссорились.
— Ты очень проницательна, Лиз, — сказал я, действительно имея это в виду. Раньше я не замечал за ней такой проницательности и тонкого внутреннего чутья.
— Это на нас не похоже. Почему мы ссоримся?
Мне следовало ответить: «Из-за вчерашнего», но я промолчал. Сейчас не время для такого разговора. Мне стало ясно, что отныне мы — противники; не прежние друзья, но пока и не любовники, мы застряли на ничейной земле. Я знал, что это ненадолго: скоро мы начнем либо сближаться, либо отдаляться, а потом и вовсе избегать друг друга. Как бы то ни было, прежних отношений уже не вернуть. Как странно: долгие годы со мной ровным счетом ничего не происходило, а теперь я чуть ли не каждый час вынужден принимать решения, последствия которых могут быть самыми серьезными. И я догадывался, что в течение недели или около того моя жизнь резко изменится. Обо всем этом, конечно, я не мог сказать Элизабет.
— Прости меня, Лиз, — ответил я. — Я почти не спал, да еще вынужден был завтракать с Адонаем, хотя в это время суток предпочитаю одиночество. Завтра я исправлюсь, честно. По крайней мере сделаю все возможное. А сегодня в полвосьмого спущусь в бар. Но до тех пор не подпускай ко мне Лео Блатта, я должен работать.
И я действительно проработал пять часов подряд. Около половины восьмого мне позвонил Брент:
— Я только что беседовал с Георгом Адонаем. Он говорит, у тебя какой-то новый подход к сценам в гостинице.
— Не то чтобы новый подход, скорее захотел немного изменить атмосферу, — ответил я. — Мне никогда не нравился первоначальный замысел, я хотел придать ему цвета и жизни.
— Ладно, пробуй, только не тяни со сдачей сценария. Когда он будет готов?
— Четыре полноценных рабочих дня — и сценарий твой.
— Отлично! — воскликнул Брент тонким голоском.
— Да, но сегодня мне пришлось отвлечься, и завтра я хочу устроить себе выходной, а то глаз замыливается. Иными словами, четыре дня растянутся примерно на неделю. Разумеется, я сделаю все, чтобы не торчать тут дольше необходимого. Хочу наконец поесть и выпить там, где это делают продюсеры.
— Уже скоро, потерпи. Как дела у Элизабет?
— Мы за обедом немного поссорились… С ней все хорошо.
— Георг предупреждает, что она в тебя влюбилась…
— Ага, значит, он не выбросил этот вздор из головы, — с досадой сказал я. — Я-то думал, что разубедил его. — Тут я решил поскорей сменить тему: — Кстати, сегодня приезжает Лео Блатт.
Мой трюк сработал.
— Неужели? Мне говорили, что он спрашивал про Элизабет.
— Ну, он все-таки ее агент. А раньше был и моим.
— Послушай, Грегори, он ведь станет звать тебя обратно…
— Ему меня не уговорить. Возвращаться в Голливуд я не намерен. Но сейчас я должен с ним встретиться, так что пока!
В баре, набитом бесцветными посетителями, их не оказалось. Они сидели в углу вестибюля, где Блатт рассказывал напуганной до полусмерти официантке, как готовить нужный ему ромовый коктейль. Он выглядел точь-в-точь, как я его запомнил, по-прежнему носил костюм странного коричневого оттенка, кремовую рубашку и ярко-оранжевый галстук, по-прежнему производил впечатление человека на грани нервного срыва, который тридцать ночей подряд просидел на телефоне и не видел солнца, но все же был полон энергии, которой хватило бы на маленькую электростанцию. Говорил он фирменным простуженным голосом и одновременно делал еще тысячу дел: писал что-то в блокноте, звонил в колокольчик, передавал коктейли, угощал собеседников сигаретами, чиркал зажигалкой, вскакивал и снова садился — словом, человек-оркестр. Уверен, таким поведением Блатт уморил не одного руководителя студии: изможденные и лишенные сил, они принимали его условия, лишь бы от него избавиться.
— Так-так-так, Грегори Доусон! — воскликнул он густым сиплым голосом, который, казалось, вот-вот сорвется. — Сколько лет, сколько зим! Вернулся на родину, чтобы помочь ей в беде, а нас бросил. Знаешь, Грег, я тебя понимаю. И уважаю. Раньше я этого не говорил, но сейчас скажу. Элизабет уже сказал. На твоем месте я поступил бы точно так же. Случись беда, я бы вернулся к родным. Как они? — Он посмотрел на меня сопереживающим взглядом.
— У меня никого нет, — сухо ответил я.
Элизабет хихикнула.
— Ты ее напоил, что ли? — спросил я. — Она так хихикает, только когда выпьет.
— Я выпила всего один мартини!
— Немножко не повредит, — кивнул Блатт. — Мартини здесь отвратительные. Зато я им объяснил, как надо обращаться с ромом. Что ж… давно мы не виделись, Грег. Выглядишь ты отменно. И Элизабет говорит, что ты сочинил для нее шикарный сценарий. Не потерял, стало быть, сноровки, а? — Он посмотрел на меня с наигранным восхищением. — Единственный сценарист, которому старик Сэм Грумэн заплатил роялти от проката. За «Одинокую охотницу», — пояснил он Элизабет. — Бешеный был успех! Ручаюсь, ты получил не меньше сотни, мне до сих пор приходят славные маленькие чеки из конторы Сэма. Что ты сделал с таким состоянием? Я уж не говорю про остальные гонорары…
— Задекларировал доходы здесь, — ответил я.
— Ага, значит, вся кучка осела на родине. Чем обзавелся? Дюжиной магазинов и молочной фермой?
— Двумя чемоданами, старым дорожным сундуком да ворохом квитанций из налоговой. Здесь после выплаты налогов почти ничего не остается, Лео.
Подали коктейли: около восьми бокалов. Блатт с важным видом пригубил свой напиток, прежде чем позволить нам с Элизабет попробовать наши.
— Спасибо, — сказал он официантке, давая чаевые. — Передайте бармену, что для первого раза очень недурно. Только льда маловато. Где англичане хранят лед? В сейфах? Значит так, Элизабет, два коктейля для тебя — не бойся, тут спиртного кот наплакал, даже на один приличный коктейль не наберется, — и по три штуки нам с Грегом. Ну, ребята, ваше здоровье!
Мы принялись за коктейли.
— Есть новости? — спросил я Блатта.
— Есть одна. Я вчера разговаривал с Сэмом Грумэном, он сейчас в Нью-Йорке, и нам выделили отменную линию, я даже слышал, как щелкают его вставные челюсти, ей богу!.. Так вот, он сказал…
— Лео, не сейчас, — перебила его Элизабет. — Скоро ведь ужин.
— Ах да. Ладно, потом.
Я все понял: не только то, что Сэм Грумэн велел Блатту любой ценой вернуть меня в Голливуд, но и то, что они с Элизабет уже обсудили его предложение. На душе сразу стало гадко.
— Впрочем, новостей еще много, — продолжал Лео Блатт. — Цветное кино набирает популярность. Телевидение тоже. И только не смейся, на сей раз это правда, скоро мы начнем смотреть стереофильмы. Куда ни глянь, везде сплошные новшества, Грег!
— Они вам скоро пригодятся, Лео, — сказал я. — Публика уже зевает от скуки. Звуковое кино сейчас на той же стадии, что и немое перед выходом «Певца джаза» с Элом Джолсоном. Нужны либо новые технологии, либо новые идеи.
— Получите и то и другое, — с неубедительным оптимизмом заверил меня Блатт. Он начал болтать о финансовых интересах киностудий, кассовых сборах и оборотах, но я быстро его остановил.
