– О да, но сие длилось недолго, – отвечала Кэтрин, засияв глазами при воспоминаньи о том, что вдохнуло жизнь в ее пребыванье в Бате.
– Воистину; вскоре мы встретились с госпожою Торп и потом уж ни о чем более не могли и мечтать. Дорогая моя, тебе нравятся мои шелковые перчатки? Я надела их в тот день, когда мы впервые отправились в «Нижние залы», и с тех пор носила довольно часто. Помнишь тот вечер?
– Помню ли! О, ну еще бы.
– Весьма приятно вышло, правда? Господин Тилни пил с нами чай – я всегда считала, что он очаровательная компания, такой приятный. Мне кажется, ты с ним танцовала, но я не вполне уверена. Помнится, на мне было мое любимое платье.
Кэтрин не нашла сил ответить; и, кратко попытав счастья на другие темы, г-жа Аллен вернулась к г-ну Тилни:
– Я этого генерала не выношу! А мне-то казалось, что он такой приятный, достойный человек! Мне представляется, госпожа Морлэнд, воспитаннее мужчин и не бывает. Его комнаты были заняты назавтра после твоего отъезда, Кэтрин. Впрочем, неудивительно – это же Милсом-стрит.
По пути домой г-жа Морлэнд попыталась внушить дочери, сколь повезло ей иметь таких верных доброжелателей, как г-н и г-жа Аллен, и сколь мало должно значить пренебреженье или же неприязнь мимолетных знакомцев, подобных Тилни, коль скоро Кэтрин не лишилась расположенья и любви старых друзей. В сем присутствовала немалая доля здравого смысла; однако бывают такие состоянья человеческой души, в коих здравый смысл почти бессилен; и чувства Кэтрин восставали едва ли не против каждого матушкиного заявленья. От поступков сих мимолетных знакомцев ныне зависело все счастье юной девы; и пока г-жа Морлэнд успешно подтверждала свои мненья справедливостью собственных толкований, Кэтрин безмолвно раздумывала о том, что сейчас Генри, должно быть, прибыл в Нортэнгер; вот сейчас, вероятно, узнал о ее отбытьи; а сейчас, по видимости, все они отправляются в Херефорд.
По природе своей Кэтрин не была предрасположена к оцепененью, а привычки ее трудолюбия не изобличали; но каковы бы ни были ее изъяны до сей поры, матушка ее поневоле замечала, что теперь они немало усугубились. Юная дева не умела и десяти минут просидеть спокойно или же чем-нибудь себя занять, снова и снова бродила меж фруктовых деревьев и в саду, словно только движенья и жаждала; и, похоже, была более склонна бродить по дому, нежели хоть чуть-чуть посидеть в гостиной. И ее унынье тоже стало существенной переменою. Брожения и праздность виделись разве что карикатурой на прежнюю Кэтрин; однако молчаливость и грусть являли совершенную противоположность той деве, что была прежде.
Два дня г-жа Морлэнд сего не касалась, воздерживаясь даже от намеков; но когда и третья ночь не возродила жизнелюбия дочери, не побудила ее к полезным деяньями не наделила тягою к рукоделью, матушка ее не смогла воздержаться от мягкого упрека:
– Милая моя Кэтрин, боюсь, ты становишься весьма благородною дамой. Даже и не знаю, когда были бы готовы галстуки бедного Ричарда, не будь у него иных друзей, кроме тебя. Ты слишком много думаешь о Бате; однако всему свое время – одно время балам и пьесам, другое шитью. Ты долго развлекалась, а теперь надо постараться и занять себя делом.
Кэтрин тотчас принялась за рукоделье, упавшим голосом ответив, что «она не думает о Бате – ну, не особо».
– Значит, ты переживаешь из-за генерала Тилни, а это с твоей стороны очень глупо; десять к одному, что ты более никогда его не увидишь. Вовсе незачем переживать из-за пустяков. – И после краткого молчанья: – Надеюсь, моя Кэтрин, ты печалишься не потому, что дом твой не так роскошен, как Нортэнгер. Сие и в самом деле обратит гостеванье твое в великое бедствие. Где бы ты ни очутилась, надлежит быть довольной, но в особенности дома, ибо там ты бываешь долее всего. Мне пришлось не слишком по нраву, что за завтраком ты столько говорила о фигурном хлебе в Нортэнгере.
– Мне, конечно, совершенно безразличен хлеб. Мне решительно все равно, чем питаться.
– У меня наверху в одной книжке имеется весьма остроумное сочиненье по сему поводу – о юных барышнях, коих отвратило от дома знакомство со знатной дамою; в «Миррор», если не ошибаюсь. Я тебе как-нибудь на днях его разыщу – я уверена, тебе оно пойдет на пользу[37].
Кэтрин ничего более не сказала и, стараясь поступать, как полагается, применилась к рукоделью; однако спустя несколько минут, сама о том не подозревая, вновь погрузилась в томность и бездеятельность и, будучи раздражена изнуреньем, чаще шевелилась в кресле, нежели шевелила иглою. Матушка ее наблюдала за развитьем сего рецидива; затем, в отсутствующем и расстроенном лице дочери узрев совершенное доказательство роптаний, коим ныне приписывала подобную безучастность, г-жа Морлэнд спешно покинула комнату и отправилась разыскивать упомянутую книжицу, в нетерпении не желая ни на минуту отсрочить борьбу со столь кошмарным недугом. Прежде чем она обнаружила искомое, прошло некоторое время, ибо ее отвлекали прочие домашние дела; и четверть часа миновало, прежде чем г-жа Морлэнд возвратилась вниз с томиком, на кой возлагала такие надежды. Занятья ее наверху уничтожили всякие шумы, кроме тех, кои г-жа Морлэнд порождала сама, а посему она не узнала, что несколько минут назад прибыл визитер, пока, войдя в гостиную, не вперилась взором в молодого человека, коего прежде никогда не видала. С великим почтением он тотчас поднялся и, будучи представлен г-же Морлэнд ее смущенной дочерью как «господин Генри Тилни», в замешательстве подлинной чувствительности принялся извиняться за свое появленье, признавая, что после случившегося едва ли располагает правом рассчитывать на гостеприимство в Фуллертоне, и пояснив свое вторженье нестерпимым желаньем убедиться, что юная г-жа Морлэнд благополучно добралась домой. Слова его выслушаны были отнюдь не предвзятым судией или же негодующей душою. Вовсе не полагая его или его сестру причастными к дурному поступку их отца, г-жа Морлэнд с самого начала питала склонность к обоим и тотчас, обрадованная приездом гостя, приняла его с простыми изъявленьями непритворной благожелательности; поблагодарила за подобное вниманье к ее дочери, заверила, что друзьям ее детей в этом доме всегда рады, и попросила ни словом более прошлое не поминать.
Визитер не без охоты внял сей просьбе, ибо, хотя на сердце у него от подобной непредвиденной кротости существенно полегчало, ничего толком сообщить он сию минуту был не состоянии. Таким образом, молча водворившись в кресло вновь, он несколько минут весьма любезно отвечал на вопросы г-жи Морлэнд касательно погоды и дорог. Кэтрин – беспокойная, взволнованная, счастливая, возбужденная Кэтрин – не произнесла ни слова; но ее пылающие щеки и сияющие глаза понудили ее мать сделать вывод, что сей любезный визит хотя бы на некоторое время облегчит дочери сердце; посему г-жа Морлэнд с радостью отложила первый том «Миррор» до будущих времен.
Желая вспомоществованья г-на Морлэнда, ибо потребно было ободрить, а равно снабдить темами для беседы гостя, чьему смущенью за отца г-жа Морлэнд искренне сочувствовала, она немедленно отправила на поиски супруга одного из детей; но г-н Морлэнд отбыл – и, лишенная всякой поддержки, по истеченьи четверти часа хозяйка дома исчерпала предметы разговора. После пары минут всеобщего молчанья Генри, обернувшись к Кэтрин впервые с появленья ее матери, с нежданной живостью осведомился, в Фуллертоне ли пребывают нынче г-н и г-жа Аллен? И из путаницы слов, ею в ответ исторгнутой, уразумев то, что мгновенно выразило бы одно краткое слово, тотчас сообщил, что желал бы нанести им визит и, покраснев, осведомился, не явит ли она доброту, показав ему дорогу.
– Их дом, сударь, виден отсюда из окна, – такими сведеньями поделилась с ним Сара, что побудило джентльмена лишь поклониться, а матушку – кивком понудить дочь к молчанью; ибо г-жа Морлэнд, решив, что, вероятно, не последний резон, заставляющий гостя навестить их достойных соседей, заключается в том, что оный гость желает неким манером изъяснить поведенье отца и предпочитает сообщить о сем одной лишь Кэтрин, никоим образом не собиралась помешать дочери сопроводить молодого человека. Они отправились; и г-жа Морлэнд не вполне ошиблась в побужденьях, кои визитера к сей прогулке подтолкнули. Да, он намеревался дать объясненье касательно отца; но прежде всего он желал объясниться сам и еще до прихода на земли г-на Аллена осуществил сие так блестяще, что Кэтрин готова была слушать его снова и снова до скончанья веков. Она получила заверенья в его привязанности; и услышала мольбу подарить ему сердце, что – как они, пожалуй, знали равно – уже целиком принадлежало ему; ибо, хотя ныне Генри был искренне привязан к Кэтрин, хотя он постигал все достоинства ее натуры, восхищался ими и искренне любил ее общество, должна сознаться, что привязанность его происходила всего лишь из благодарности или, иными словами, что его убежденность в ее склонности оказалась единственной причиною, заставившей его всерьез о Кэтрин задуматься. Признаю, что сие обстоятельство ново для романа и смертельно унижает гордость героини; но если оно столь же ново в повседневной жизни, я по меньшей мере заслужу лавры буйным своим воображеньем.
