Уильям Коллинз - Черная ряса

Ромейн снова не сдержал себя.

— Если что-нибудь может сделать меня католиком, то это ваше вмешательство.

— Из духа противоречия?

— Вовсе нет. Сделавшись католиком, я могу в уединении монастыря укрыться от общества дам.

Мистрис Эйрикорт поспешила указать другой исход.

— Оставайтесь протестантом и отправляйтесь в клуб. Там вы можете найти убежище от женщин — тот же монастырь, только с прекрасными обедами, газетами и журналами.

После этой шутки она встала и с прежней развязной вежливостью во взгляде и манерах произнесла:

— Очень вам благодарна, отец Бенвель: я надеюсь и уверена, что не обидела вас.

— Вы оказали мне услугу, любезнейшая мистрис Эйрикорт. Если бы не ваше спасительное предостережение, я, наверное, начал бы спорить. Впредь буду настороже.

— Какой вы добрый! Надеюсь, мы еще встретимся, при более приятных обстоятельствах. После вежливого намека на монастырь, сделанного моим зятем, я понимаю, что моему пребыванию здесь пришел конец. Не забудьте же, что я пью чай в пять часов.

Когда она подошла к двери, кто-то отворил дверь снаружи. Она очутилась лицом к лицу с дочерью.

— Зачем вы здесь, мама? — спросила Стелла.

— Правда, здесь не мое место! Лучше бы и тебе уйти отсюда со мной! Нашему любезнейшему Ромейну пришла мысль избавиться от нашего общества, поступив в монастырь. Ты не видишь, здесь отец Бенвель.

Стелла холодно ответила на поклон патера и посмотрела на Ромейна. Она смутно предчувствовала, что случилось. Мистрис Эйрикорт продолжала пояснять ей, в чем дело, под видом изъявления благодарности отцу Бенвелю.

— Мы обязаны отцу Бенвелю, моя милая. Он был так деликатен и добр…

Ромейн без церемонии прервал ее.

— Сделай мне одолжение, — обратился он к жене, — попроси мистрис Эйрикорт продолжить свой рассказ где-нибудь в другой комнате.

Стелла едва понимала, что говорили муж и мать. Она чувствовала, что патер смотрит на нее. При других обстоятельствах светские приличия и благовоспитанность отца Бенвеля подсказали бы ему, что следует проститься, но теперь он отлично понимал, что чем серьезнее будет неприятность, сделанная Ромейну в его присутствии, тем далее это продвинет его личные выгоды. Поэтому он, стоя в стороне, наблюдал за Стеллой. Несмотря на успокаивающий ответ Винтерфильда на ее письмо, Стелла инстинктивно подозревала и боялась иезуита. Под взглядом его зорких глаз она внутренне содрогнулась, хладнокровие покинуло ее, она с извинением обратилась к человеку, которого ненавидела и боялась.

— Что бы ни сказала вам моя мать, отец Бенвель, это было сказано без моего ведома.

Ромейн попытался говорить, но отец Бенвель предупредил его.

— Дорогая мистрис Ромейн, между нами не было сказано ничего, требующего опровержения с вашей стороны.

— Конечно, ничего! — прибавила мистрис Эйрикорт. — Право, Стелла, я не понимаю тебя. Отчего ты не хочешь повторить отцу Бенвелю то, что сказала мистеру Пенрозу? Ты доверяла мистеру Пенрозу, как другу. Я уверена, что ты так же можешь довериться отцу Бенвелю.

Еще раз Ромейн попытался вставить слово, и еще раз отец Бенвель перебил его.

— Могу я надеяться, — спросил патер с тонкой, немного иронической улыбкой, — что мистрис Ромейн согласна со своей матушкой?

Несмотря на весь свой страх перед ним, Стелла не могла вынести приводивших ее в отчаяние тона и взгляда. Прежде чем она могла сдержать себя, необдуманные слова сорвались у нее с языка:

— Я еще недостаточно знакома с вами, отец Бенвель, чтобы высказать свое мнение.

После этого она взяла мать под руку и вышла с ней из комнаты.

В ту же минуту Ромейн, дрожа от гнева, обратился к патеру. Отец Бенвель, смеясь выходке хозяйки, взял его за руку с намерением успокоить.

— Пожалуйста, не волнуйтесь! — говорил патер.

Но Ромейна невозможно было успокоить. Усилия, которые он так долго прилагал, чтобы сдержать себя, довели его гнев до невиданных размеров.

— Я должен и хочу, наконец, говорить! — воскликнул он. — Отец Бенвель, дамы моего семейства непростительно злоупотребили уважением, на которое могут рассчитывать женщины. Нет слов, чтобы высказать, как мне совестно за случившееся. Я только могу рассчитывать на вашу сдержанность и терпение, прося принять мои извинения и выражение самого искреннего сожаления.

— Ни слова больше, мистер Ромейн! Как милости ко мне, я прошу и умоляю вас не говорить об этом. Сядьте и успокойтесь!

Но Ромейн не поддался дружеским уверениям в прощении.

— Я уже не могу ожидать, что вы снова посетите меня! — воскликнул он.

— Любезный сэр, я приду к вам, я увижусь с вами опять с величайшим удовольствием в тот день, когда вы мне назначите — чем раньше, тем лучше. А теперь посмеемся. Не следовало мне говорить с таким неуважением, но бедная мистрис Эйрикорт была забавнее, чем когда-либо. Я надеюсь увидеть нашего уважаемого архиепископа завтра и, конечно, расскажу ему, как добрая леди почувствовала себя оскорбленной, когда ее дочь-католичка предложила молиться за нее.

Даже в Мольере не найдется ничего более комичного. А описание красного носа, двойного подбородка и всех недостатков этих ужасных папистов! Но, Боже мой, вы все еще волнуетесь! Как бы я желал, чтобы вы обладали моим веселым нравом! Когда же мне прийти, чтобы передать вам, как понравился архиепископу рассказ матери о монахине?

Он протянул руку с любезностью, против которой невозможно было устоять. Ромейн взял ее, но все продолжал извиняться.

— Позвольте мне самому иметь честь посетить вас, — сказал он, — после случившегося я не в состоянии открыть вам свою душу настолько, насколько желал бы. Дня через два…

— Лучше всего послезавтра, — гостеприимно предложил отец Бенвель. — Окажите мне большую милость. Прошу вас ко мне в шесть часов на кусочек баранины и стакан замечательно хорошего кларета — подарок одного из верующих. Вы согласны? Отлично. И обещайте мне не думать более об этой домашней комедийке. Обратите свои мысли на что-нибудь другое. Просмотрите «Воспоминания о папах» Виземана. Прощайте да благословит вас Господь!

Веселость паписта приятно удивила слугу, отворявшего дверь отцу Бенвелю.

— А он славный малый, — объявил он своим товарищам, — дал мне полкроны и ушел, напевая про себя.

Имею честь уведомить вас, что ваше письмо получено мною.

Вы пишете, что наши преподобные отцы недовольны, не получая более шести недель никакого известия от меня после моего донесения о том, как Ромейн обедал у меня.

Мне это весьма прискорбно, но еще более прискорбно то, что они начали сомневаться в обращении Ромейна. Дайте мне еще неделю срока, и если виды на обращение за это время не улучшатся, то я признаю себя побежденным. А пока я преклоняюсь перед высшей мудростью и не решаюсь прибавить ни слова в свое оправдание.

Недельная отсрочка, данная мне, истекла. Я сообщаю об этом со смирением, но мне есть что сказать в свою пользу.

Вчера мистер Луис Ромейн, владелец аббатства Венж, принят в лоно святой католической церкви. Прилагаю подробный отчет о церемонии, помещенный в одной из газет.

Будьте столь добры уведомить меня по телеграфу, желают ли преподобные отцы, чтобы я продолжал начатое дело, или нет?

Листья опали в садах Тен-Акр-Лоджа, и буйные ветры уныло возвещали о наступлении зимы.

Непреодолимая скука господствует в доме. Ромейн постоянно уезжает в Лондон, вполне предавшись своим новым религиозным обязанностям под руководством отца Бенвеля. Книг и манускриптов не видно более в кабинете, несносно строгий порядок царствует в заброшенной комнате. Одни бумаги Ромейна сожжены, другие спрятаны в ящики и шкафы, история «О происхождении религии» заняла жалкое место среди других неоконченных литературных работ. Мистрис Эйрикорт, примирившись с зятем, время от времени навещает свою дочь, как бы принося этим жертву. Она беспрестанно зевает, читает бесчисленное множество романов и переписывается со своими друзьями. В длинные скучные вечера эта когда-то веселая женщина открыто сожалеет, что не родилась мужчиной и не обладает присущими мужскому полу наклонностями курить, пить и ругаться. Она представляла жалкое существо, и мало было надежды на улучшение. Стелла была очень благодарна матери, но ничто не могло убедить ее оставить Тен-Акр-Лодж и развлекаться в Лондоне. Мистрис Эйрикорт грустно ответила:

— В моей дочери не осталось ни малейшей податливости.

В одно пасмурное серое утро мать и дочь сидели у камина.

— Где твой презренный муж? — спросила мистрис Эйрикорт, оторвавшись от книги.

— Луис в городе, — ответила небрежно Стелла.

— С Иудой Искариотским?

Стелла была слишком озабочена, чтобы сразу понять намек.