Браун в самом деле был озабочен. Он готовился к тяжелой борьбе. Браун обладал множеством отрицательных свойств, но он был хорошим товарищем. Он служил вместе с Мэком в Индии. Мэк мог рассчитывать на его верность.
– Верность, – не раз говаривал в тесном кругу начальник полиции, этот старый рубака, – верность вы найдете только среди солдат. А почему? Ответ весьма прост: без верности, солдату не обойтись. Про верного человека говорят: с ним можно красть лошадей. В этом-то все и дело! Солдат должен иметь возможность красть лошадей вместе с товарищем. Где не крадут лошадей, там нет верности. Ясно? Когда человека гонят в штыковую атаку – обычно без достаточных оснований, – когда человека заставляют рубить, колоть и душить, то он должен быть уверен, что бок о бок с ним идет верный товарищ, что рядом с ним – штык, который будет за него колоть, рубить и душить. Только в подобных положениях проявляются высшие добродетели. Для солдата верность вообще есть составная часть его профессии. Он верен не только одному определенному товарищу. Он ведь не может сам выбирать себе взвод. Поэтому он должен быть верным вообще. Штафирки этого не понимают. Они не понимают, как это какой-нибудь генерал может быть верным сначала своему государю, а потом республике, как, например, маршал Мак-Магон. Мак-Магон всегда будет хранить верность. Если падет республика, он опять будет верен королю. И так до бесконечности. В этом-то и заключается верность, только в этом!
Когда Мэкхит уходил, Браун уже более или менее примирился с решением своего друга сесть в тюрьму. С облегчением отправился он диктовать письмо начальнику тюрьмы.
Они договорились, что Мэк сам явится в полицейское управление. Но когда он садился в омнибус, в его мозгу опять возникли мысли о Полли, которые втайне мучили его уже несколько часов. Он изменил свое намерение и поехал в Нанхед.
Он приехал домой около восьми часов. С удивлением увидел он, что в комнате Полли горит свет. А между тем она давно уже должна была находиться в родительском доме.
Перед садиком совершенно открыто разгуливали два сыщика.
Еще в одном окне вспыхнул свет. Полли, как видно, хозяйничала на кухне. Стало быть, она собиралась ночевать тут.
Мэкхит решительно двинулся к подъезду. У садовой калитки его задержали. Он кивнул, когда сзади на его плечо легла рука. Агенты разрешили ему поговорить с женой.
Полли действительно стояла у плиты. Она тотчас же поняла, кто такие спутники Мэка, но была крайне удивлена, что он не уехал из Лондона.
– Ты все еще не у родителей? – сердито спросил он, стоя на пороге кухни.
– Нет, – спокойно ответила она, – я была у Фанни Крайслер.
– Ну и? – спросил он.
– Она едет в Швецию, – сказала она.
– А я не еду, – мрачно сказал он, – собери мне белье. Он отправился в тюрьму, охваченный страшной тревогой, главным образом из-за Полли.
На следующее утро по поручению господина Пичема его посетил Уолли. Он заговорил о разводе и дал Мэку понять, что в случае его согласия можно было бы добыть оправдательный материал.
– На что вам этот процесс? – спросил адвокат. – Ваше предприятие процветает. Дайте развод – и никакого процесса не будет. Мы располагаем материалом, который может решить все. Господин Пичем хочет вернуть себе дочь – вот единственное, что ему нужно.
Мэкхит резко отклонил это предложение. Он подчеркнул, что его брак – брак по любви.
Ах, они друзья приличий,
Не мешай им только впредь,
Коль они чужой добычей
Пожелают завладеть.
«Песенка начальника полиции»
Однажды ранним утром Полли Пичем, в замужестве госпожа Мэкхит, вернулась в отчий дом. Несмотря на ранний час, она раздобыла одноконный экипаж. Проезжая мимо городского парка, она заметила, что листва на дубах уже пожелтела.
Внизу, в лавке, ее поразило царящее там волнение. Ее мать, окруженная бледными от бессонной ночи швеями, ссорилась с Бири. На Персика она еле взглянула. Кто-то отнес наверх ее багаж и через некоторое время подал ей утренний кофе.
Ожидали обыска и уже в течение семи часов прятали все, что можно было спрятать. Невостребованные безногими костыли, тележки особой конструкции с потайными ящиками для ног и прежде всего солдатские мундиры вывозились из лавки. Картотека была перенесена в недоступные подвальные помещения.
С полуночи были разосланы гонцы: им велено было передать нищим, чтобы те утром не выходили на работу.
Только-только успели переправить парикмахерскую в соседний дом, как в полдень явилась уголовная полиция.
Она разыскивала в первую очередь солдата Фьюкумби, который утром, несмотря на вызов, не явился в полицию. Но солдата не нашли. Как пояснил господин Пичем, он был накануне вечером уволен за непослушание.
Дом или, вернее, три дома напоминали, по словам Бичера, лисью нору; в них помещались столярная и портняжная мастерские, специально обслуживавшие нищих и поражавшие своими размерами.
Фьюкумби действительно переехал на несколько дней в маленькую портовую гостиницу. Ему запретили выходить из комнаты, но с ним был его том «Британской энциклопедии».
Собаками занялась Персик, довольная тем, что нашла себе работу. Отца она увидела только на следующий день. Он держал себя с нею так, словно она вовсе не уходила из дому.
Но после обеда явился Кокс, и когда он, поговорив с господином Пичемом, вышел из конторы и столкнулся в прихожей с Полли, надевавшей шляпу, он приветствовал ее с глубоким чувством.
– Однако, – сказал он проникновенно. – Персик расцвел! Вот что значит юг!
Он схватил ее за обе руки и стал умолять, чтобы она сыграла ему на рояле.
Позади него, у обитой жестью двери, стоял господин Пичем и смотрел на Полли таким умоляющим взглядом, что она, не сказав ни слова, поднялась с маклером наверх и сыграла ему «Монастырские колокола».
Когда маклер исчез и Полли уже собралась уходить, ежа увидела отца в гостиной на втором этаже. Он сидел не шевелясь и смотрел в слепое окно.
Кокс сообщил ему, что дело с кораблями должно быть закончено в две недели.
Маклер впервые намекнул, как он себе представляет ликвидацию этого дала. Сначала Пичем должен ввести всю требуемую сумму, а потом будет заключен брачный контракт, который дополнительно урегулирует денежные взаимоотношения между Пичемом и Коксом, Таким образом, Пичем получит обратно все, что он сам потерял на этом деле, а Кокс удовлетворится барышом в виде приданого Полли.
Сначала внести всю сумму полностью! Это было ужасно!
Когда госпожа Пичем, вернулась домой, ей пришлось уложить мужа в постель. Он еле говорил и с величайшим трудом поднялся по лестнице. Ночью он совсем уже собрался умирать. Его жене пришлось вылить ему на грудь в области сердца полбутылки арники. Он даже призадумался, не позвать ли врача!
На следующее утро он, еле волоча ноги, обошел дворы, где каждый камень был им оплачен; теперь ему предстояло отдать их за разбухшие, гнилые деревянные колоды, обманным образом ремонтировавшиеся за его счет в доках. Чудовищно выгодное дело для тех, кто его задумал!
С расстояния пяти шагов, засунув руки в карманы, сдвинув котелок на затылок, он невидящим взглядом смотрел на свою дочь, которая ухаживала за собаками, стоя между двумя искалеченными деревцами с почти совсем уже желтой листвой.
Неужели же ему так и не удастся извлечь из нее барыш и избежать страшного разорения? Если бы ему вернули: Полли и дали возможность предложить ее Коксу! Только связанный крепчайшими семейными узами, этот опустившийся, преступный, грязный продавец несчастья возьмет его в долю. Только омерзительная похоть такого человека способна толкнуть Пичема на этот шаг. Быть может!
А этот Мэкхит предпочел сесть в тюрьму и влипнуть в сквернейший процесс, лишь бы не выпустить свою добычу!
Ничем ломал себе голову, каким образом принудить его к разводу.
Что, если пойти к нему и сказать:
«Известно ли вам, что вы ограбили бедного человека? Вы, вероятно, думаете: бедный – тем лучше! С бедным можно делать все что угодно. Но вы заблуждаетесь, милостивый государь! Вы недооцениваете могущества бедных людей! Вы, может быть, не знаете, что в нашем государстве они пользуются теми же правами, что и богачи? Что слабый нуждается в защите, потому что в противном случае он попадает под колеса? Подумайте хорошенько: у него нет ничего, кроме этого равноправия!»
Часами придумывал он подобные речи. Но он не мог найти ни одного по-настоящему убедительного аргумента. Он понимал, что ничто, абсолютно ничто, кроме физического насилия, не может заставить мало-мальски разумного человека отдать то, что он захватил.
Все утро Пичем боролся с собой. Потом из муки и слабости возникла мысль прибегнуть к крайнему средству – предложить зятю деньги.
Маленький засаленный человек, подпольный адвокат из восточной части города, явился от его имени к Мэкхиту.
