Столовая, она же и гостиная, просторная и светлая, примыкает к неширокой застекленной веранде. Май подает, Марианн по мере необходимости помогает. Мэрте надо поберечь силы, а Лалле приказано сидеть спокойно и поволять себя обслуживать, что ей явно не нравится.
Вот раздают картошку к селедке, миска идет по кругу, отец наливает себе водки, и тетя Эмма тоже не отказывается от глотка к двум кусочкам селедки розовому картофелю с нежной кожицей. Прошу вас, входите в кадр, встаньте двери на веранду или сядьте на изогнутый диван под настенными часами, пожалуйста: сначала мы говорим все разом, воспитанно и тихо. Речь, конечно я идет о погоде: погоде в Стокгольме и погоде в Дуфнесе, о внезапной жаре, тетя Эмма говорит, что в воздухе пахнет грозой, она чувствует это по своему колену, и тут же тоном знатока хвалит фрикадельки. Лалла с кислой улыбке выражает радость по поводу того, что фрекен Энерут понравились фрикадельки. Лаллу не трогают ни похвалы, ни жалобы — в особенности если они исходят от фрекен Энерут.
Пастор — единственный, кто иногда осмеливается осторожно увещевать Лаллу и ее смоландское высокомерие. Это ей по душе — так и должно быть. Мягкое порицание полезно для душевного здоровья. «Земля потрескалась, ручей наш совсем обмелел, — говорит мать. — Жалко ромашки и васильки «Я нашла одно местечко, — радостно сообщает Марианн. — По дороге к Йи мену есть небольшая поляна, там полно цветов и земляники. Мы с Дагом был там позавчера, нет, во вторник». «Вот как, прогулка в середине недели!» — шутит отец. У него от водки слегка покраснел лоб. «Сходил бы с нами, Эрик, — уклончиво отвечает Марианн. — Прекрасная прогулка. Поляна находится в укромном месте, с дороги не видно». «Было бы неплохо», — говорит отец, улыбаясь Марианн. «Кстати, утром приходила Альма», — внезапно произносит мать. Сири, — добавляет Мэрта своим нежным, почти шепчущим голосом. — О] показала мне свое рукоделие, я тоже собираюсь сделать что-нибудь в этом роде. Надо чем-то занять руки, если я уж такая никчемная сейчас стала», — смеет она.
«Ты выглядишь сейчас намного лучше, чем когда приехала сюда», — дружески утешает ее отец. Мэрта слабо качает головой. «Так вот, Альма сообщала, что Ма ненадолго заглянет к нам вечером вместе с дядей Карлом». «Очень приятно», — мгновенно откликается отец. «Здорово, — говорит Даг, — да, Калле должен мне две кроны, и я хочу получить их обратно». «Я отдам те твои кроны», — решительно говорит мать.
«Вот как, значит, Тетушка придет», — произносит отец. Краснота со лба у него еще не сошла. «Можно нести крыжовенный кисель, — обращается мать Май и Марианн, которые тут же вскакивают и принимаются собирать тарелки из-под фрикаделек. — Да, — продолжает она, — мама придет вечером, чтобы обсудить нашу совместную экскурсию в Монгсбударна и с тобой поздороваться. Карла она берет с собой, потому что, после того как она подвернула ногу ей не хочется ходить одной через лес». «Вот мы и проверим, умеет ли дядя Кале стрелять из лука», — радуется Даг. Отец накладывает себе киселя в глубокую тарелку с цветочным узором по краю и наливает туда молока. «Все равно странно», — говорит он, слегка качая головой. «Что странно?» — мгновенно откликается мать. «Странно, что Тетушка причиняет себе столько хлопот, с вершая этот длинный путь из Воромса сюда. Нам, молодым и здоровым, бы. бы легче прогуляться вечером через лес». «Ну, ты же знаешь Ма, — пытает возразить мать приветливо. — Ей, наверное, скучно все время сидеть одной этом большом доме».
«А что, никто из сыновей не собирается навестить ее летом? Даже Эрнст «Не знаю, во всяком случае пока она одна», — коротко бросает мать, морща лоб. «А завтрашний обед, как будет с ним?» — спрашивает отец. «Как обычно а что? Почему ты спрашиваешь?» «Потому что я, как тебе известно, завтра ч таю проповедь в Гронесе и не уверен, что успею вернуться домой к четырем», отвечает отец, поднимая глаза на мать. «Но Эрик, дорогой! Я ничего не понимаю! Ты хочешь сказать, что дорога из Гронеса займет три часа? Это просто невозможно». «Вполне возможно, — беззаботно возражает отец. — Очень да: возможно, поскольку я не могу отказаться от кофе. Настоятель написал, что особым нетерпением ждет нашей с ним встречи после мессы. Так что мне,] всей видимости, не выбраться из Гронеса раньше двух — а товарняк из Иншана, на который мне надо поспеть, уходит только в полчетвертого. Придет тебе, увы, извиниться за мое отсутствие. Кстати, Пу, поедешь со мной?» «Чего чего?!» — разинув рот шире обычного, переспрашивает Пу. Во-первых, он слишком прислушивался, во-вторых, он предпочитает вообще не слушать, кода у матери и отца в разговоре появляется такой вот преувеличенно любезный тон, а в-третьих, он понял смысл вопроса, и это ставит под угрозу его завтрашние планы.
«Чего-чего?» — «Я спрашиваю, не хочешь ли ты составить завтра отцу компанию и поехать в Гронес? По-моему, у нас с тобой может получиться прекрасное путешествие, как считаешь?» (Короткое молчание.) «Поблагодари и соглашайся», — пытается сгладить неловкость Марианн. «Конечно, Пу с радостью поедет с тобой», — говорит мать. — «Вот весело-то будет!» — ухмыляется Даг с неприкрытым злорадством. Отец смотрит на Пу, который, потеряв дар речи, ест кисель с молоком. «Я тебя не принуждаю, — ласково говорит отец. — Если у тебя на завтра есть более интересные дела, то я тебя не принуждаю». «Не-е», — выдавливает Пу. Мать усмехается, она всегда все сглаживает. «Все поели? Тогда встаем». Присутствующие поднимаются и, став позади стульев, складывают руки на спинках. «Благодарим Тебя, Господи, за трапезу. Аминь». Поклоны и приседания. Потом все по очереди подходят к матери, целуют ей руку и благодарят за обед, после чего начинают убирать со стола, все, кроме отца и тети Эммы, которые усаживаются на все еще пышущей жаром веранде среди пеларгоний и маргариток.
Даг дышит прямо в лицо Пу: «Здорово, а?» Марианн дергает его за уши: «Занимайся своими собственными делами, а то ты у меня целое воскресенье будешь решать примеры». «Да уж, хоть бы Дагге разочек заткнулся», — жалуется Пу, обремененный возникшей проблемой.
Марианн, обняв его за плечи, прижимает к своей пышной груди: «Я знаю, папа обрадуется, если ты скажешь, что хочешь поехать с ним». Пу мотает головой: «Он намного больше обрадуется, если ты поедешь». Марианн серьезно смотрит на Пу: «Нельзя». «Почему?» «Нельзя, и все», — говорит Марианн, отпуская Пу.
«Не вздумайте убегать, — кричит Май, — поможете мыть посуду, Пу будет вытирать ложки и вилки». Она тащит за собой Дага. «Я только пописаю», — кричит Пу и выскальзывает наружу за спиной Марианн. Он пробегает, согнувшись, песчаную площадку и взлетает к краю опушки, становится за черешней, но не мочится, а просто стоит и разглядывает исподтишка дальберговское жилище и его обитателей.
Сквозь цветы и вьющиеся растения на веранде он видит отца и тетю Эмму. Отец зажигает сигарилью, а тетя Эмма принимает таблетки от изжоги. В открытой двери, ведущей на лестницу, на мгновение мелькает мать, она держит за руку Малышку. «Пу здесь?» — спрашивает она в пространство, но ответа не дожидается. Через столовую проходит Мэрта со стаканами и тарелками на подносе, она неслышно говорит что-то, и мать отвечает, что Пу не должен вот так грубо показывать свое дурное настроение, нужно бы поговорить с ним. На крыльцо кухни осторожно выходит Лалла с ведерком в руках. «Двери надо закрывать, а то комарье и мухи налетят!» Марианн, поднявшаяся на второй этаж, энергично расчесывает свои густые каштановые волосы, видно, что она напевает. Мать, держа за руку Малышку, направляется к веранде. По дороге они прихватывают большую рваную тряпичную куклу. Май моет посуду, дело спорится, она беспрерывно болтает с Мэртой. но кухонное окно закрыто, поэтому их разговора не слышно. Даг, вооруженный полотенцем, вытирает стаканы. Мэрта ему помогает, сидя на стуле, она вытирает тарелки. Мэрта смеется каким-то словам Май, и Май толкает Дага задом. Марианн сбегает с лестницы, хватает Малышку, поднимает ее и прижимает к себе. Руки у нее обнажены. Малышка крепко вцепилась в свою потрепанную куклу. Они подходят к высокому резному пианино, и Марианн усаживается за него с Малышкой на коленях. Они нажимают клавишу за клавишей: сперва Малышка, потом Марианн. Мать стоит на веранде у стола с цветами, лицом к Пу, но не видит его. Она сосредоточенно обрывает пожелтевшие листочки с высокой пеларгонии, склонившей свои крупные красные цветы к пыльному оконному стеклу.
Солнце зашло за дом, оставив веранду в синеватой тени. Шумят кроны деревьев, что-то шуршит и потрескивает в стволах старых черешен. Пу не в силах побороть внезапно охватившую его грусть. Но она быстро улетучивается.
Вот послышались голоса у полуразвалившейся калитки. Это бабушка и дядя Карл переводят дух после утомительной лесной прогулки из Воромса. Прекрасная возможность избежать вытирания посуды, и Пу сломя голову мчится через двор вниз к калитке. Бабушка треплет его по щеке, а дядя Карл, крепко ухватив племянника за шкирку, как следует встряхивает. От дяди Карла пахнет пуншем. Пу знает, что это запах пунша, потому что мать каждый раз встречает дядю Карла одной и той же репликой: «Не понимаю, почему это от тебя, Калле, постоянно пахнет пуншем». На что дядя Карл ответствует: «Наверное, потому, что я постоянно пью пунш». У дяди Карла аккуратная бородка, большие голубые глаза, прикрытые стеклами пенсне, пухлые, мягкие руки, большой мягкий живот, по которому спускается часовая цепочка, на нем белый, несколько запачканный летний костюм и жесткий воротничок с галстуком. На голове мятая льняная панама.
