— Вы опоздали, дружище! — улыбнулся Григоре Юга, протягивая Титу руку. — По-видимому, вы уже успели стать настоящим бухарестцем… Присаживайтесь, присаживайтесь сюда, рядом со мной!.. А мы вас не дождались, очень уж проголодались…
Кельнер принял у Титу шляпу и пальто, пока тот колебался, не зная, что лучше — сказать ли правду или же оставить Югу в заблуждении, чтобы тот думал, будто он действительно задержался.
— Нет, я здесь давно, даже заглядывал в зал, — смущенно пробормотал он каким-то не своим голосом, — а затем прогуливался перед рестораном, все ждал вас… Никак не пойму, как это я вас пропустил, не заметил, когда вы прошли…
— Не извиняйтесь. Мы тоже опоздали на четверть часа! — дружески перебил его Григоре. — Мы, румыны, все одинаковы… Лучше познакомьтесь с моими друзьями! — закончил он и представил своих сотрапезников.
Адвокат Балоляну, хотя он был старше Юги всего на несколько лет, выглядел весьма солидно: у него была каштановая, коротко подстриженная бородка и начинающаяся лысина, тщательно скрытая зачесом. Его зеленовато-голубые глаза поблескивали умно и хитро. Он любил хорошо поесть и выпить, жаловался, что после выпивки у него пучит живот, но не мог удержаться, хотя врачи предупреждали его, что он предрасположен к тучности. Балоляну страстно увлекался политикой, и, когда его партия находилась у власти, избирался депутатом. Теперь он руководил политической организацией своей партии в уезде Яломица, где недавно приобрел поместье погонов в шестьсот. Немногочисленная, но солидная клиентура обеспечивала ему значительные доходы, и постепенно он завоевал славу прекрасного адвоката, хотя выступал в суде очень редко и даже относился к своим собратьям по профессии с некоторым пренебрежением, шутливо называя их «шавками». Однако во Дворце правосудия он пользовался определенным влиянием, так как его считали политическим деятелем, подающим большие надежды, и он многого добивался благодаря своим связям с сильными мира сего.
Второй собеседник — Константин Думеску, директор Румынского банка, сутулился, словно тяготясь своим высоким ростом, и производил впечатление человека молчаливого, замкнутого. Он носил золотые очки, был гладко выбрит, бледен, с белокуро-рыжеватыми волосами. Думеску был холостяк и большой приятель отца Григоре.
Оба приятеля Григоре встретили Титу без особого восторга, словно он нарушил дружескую обстановку за столом. По приглашению Юги молодой человек углубился в изучение меню, отчаянно конфузясь оттого, что названия блюд были ему совершенно незнакомы. Кроме того, было обидно и непонятно, как это он прозевал приход Григоре. А теперь тот может подумать, будто Титу не человек слова, хотя на самом деле, боясь опоздать, он пришел за полчаса до срока, но не посмел зайти в ресторан и занять столик.
После недолгого молчания Балоляну возобновил разговор, прерванный приходом молодого человека, и поучительно заявил:
— Так-то оно и есть, Григорицэ, как я тебе говорил… Крестьянский вопрос невозможно разрешить без жертв со стороны тех, в чьих руках находится земля. Это закон! Все остальное — второстепенные соображения, просто паллиативы, и ничего больше. Крестьяне хотят земли! Вот в чем суть! Только это им нужно, и только это их волнует.
— Ты меня извини, Александру, — сдержанно возразил Юга, хотя блеск в его глазах ясно показывал, что разговор задевает его за живое, — но ты ставишь вопрос таким образом, что он дает лишь пищу избирательной пропаганде или дешевой и опасной демагогии. Разжечь аппетиты очень легко. Труднее их удовлетворить. Ты хочешь убедить меня, помещика, подарить крестьянам землю, которую я испокон веков обрабатывал вместе с ними, когда ты сам в то же время покупаешь себе поместья и…
Несколько уязвленный адвокат тут же перебил его:
— Извини, пожалуйста! Поставим точки над i с самого начала! В первую очередь условимся, что, рассматривая этот вопрос, не будем касаться личностей. Я говорил, отвлекаясь от того факта, что ты случайно являешься крупным помещиком, а я, тоже случайно, занимаюсь политикой. Главное не это, а то, что мы оба хорошо знакомы с крестьянским вопросом, — и теоретически, и благодаря своему жизненному опыту, — и интересуемся им, как интересуются все мыслящие люди, ибо от его решения зависит наша судьба и будущее страны. Верно я говорю? Следовательно, у нас здесь спор чисто академический. Впрочем, я уверен, что, если бы появилась необходимость пойти на жертвы, твой отец и ты сам сделали бы это первыми.
— Ты глубоко ошибаешься, дружище! — горячо возразил Григоре. — Отец никогда бы не согласился расстаться с поместьем, с которым связано все его прошлое, все его горести и радости. Для него, впрочем, как и для крестьян, земля так же дорога, как жизнь. Да ты и сам прекрасно это знаешь, бывал у нас, и положение дел тебе известно. Но даже я, хоть и не считаю себя таким непреклонным, не намерен раздавать подарки, причем не крестьянам — они их не требуют, — а мелким городским демагогам, стремящимся заработать популярность с помощью теории, которую ответственные государственные деятели отвергают, а сами агитаторы даже не помышляют применять на практике.
— Ну и консерватор! — улыбнулся Балоляну, обращаясь к Думеску, и тут же повернулся к Юге: — Подожди, дружище! Так как только что ты затронул меня лично, я считаю необходимым точнее сформулировать свою точку зрения… Следовательно, ты действительно считаешь, что мое жалкое имение, добытое ценой честного и тяжелого десятилетнего труда — кстати, к твоему сведению, я еще до сих пор не расплатился с долгами, — мои несколько несчастных сотен погонов земли смогут разрешить крестьянский вопрос? И все-таки я здесь торжественно заявляю, что, хотя я человек небогатый, в случае необходимости я беспрекословно отдам стране свой клочок земли. Ты доволен? Я выразился ясно?
— Не удивительно, что ты готов предложить поместье государству, если ты сдал его в аренду, как только приобрел! — пренебрежительно возразил Юга.
Задетый, даже оскорбленный тем, что нашелся человек, да еще близкий друг, который хочет, чтобы он, известный адвокат и политический деятель, заживо похоронил себя в глухой провинции, Балоляну иронически усмехнулся:
— Ведь не потребуешь же ты от меня, мой милый, чтобы я расстался со своей специальностью, в которой кое-что смыслю, и занялся сельским хозяйством?
— Именно этого я от тебя и требую, если хочешь владеть землей! Кто владеет землей, должен ее обрабатывать и холить или же обязан от нее отказаться! Ты, мой дорогой, стянул свое поместье из-под самого носа крестьян, которые хотели его купить и поделить между собой. Ты просто пожаловал туда, отшвырнул их в сторону, а на третий день прислал арендатора выколачивать из поместья деньги для тебя и для себя. С одной стороны, вы не даете крестьянам купить землю, когда такая возможность представляется, а с другой стороны, предлагаете мне, который трудится наравне с крестьянами, отказаться от родного имения, вырвать и выбросить его просто так, за здорово живешь, как гнилой зуб!
— Видишь ли, Григорицэ, милый, — уже мягче возразил адвокат, — таких помещиков, как ты и твой отец, очень мало. Огромное, просто подавляющее большинство помещиков уже давным-давно потеряли всякую связь с землей. А мероприятие, которое проводится для всей страны, должно учитывать положение большинства, а не меньшинства.
— Так почему бы не принять в первую очередь мер против тех, кто пренебрегает своими поместьями? Почему вы обязательно хотите уничтожить целый социальный класс, быть может, самый лояльный, представляющий основное богатство страны? Ты, несомненно, прав: большинство помещиков нынче уклоняются от исполнения своего долга. Кое-кому не по душе жизнь в деревне, они считают зазорным обрабатывать землю, да и вообще работать, а предпочитают лишь выжимать большие доходы и пускать их на ветер. Их место в имении занял арендатор, который выколачивает деньги для барина, а еще больше для самого себя. Естественно, что в таком положении крестьянин страдает, стонет, мечется и угрожает — скрыто или явно. В то время как я, помещик, работая не покладая рук и экономя буквально на всем, с трудом получаю от своего поместья доход, достаточный для мало-мальски приличной жизни, мой сосед-арендатор выплачивает десятки тысяч золотых помещику, да и сам наживается. Откуда же эта разница? Из кармана арендатора или за счет обнищания крестьян? Разве я не прав, дядя Костикэ? — неожиданно обратился Юга к Думеску. — Скажите вы, прав я или нет?
Директор банка сидел, уткнув нос в тарелку, несколько смущенный тем, что его собеседники говорят так громко и привлекают внимание окружающих. Вопрос Юги застал его врасплох, так как он не слишком внимательно следил за разговором. Ему, привыкшему к точным цифрам и расчетам, споры за стаканом вина всегда претили, казались поверхностными, если не просто нелепыми. Серьезный вопрос невозможно разрешить между венским шницелем и яблочным пирогом. Такие разговоры могут лишь запутать дело. Но не успел Думеску ответить, как в их беседу бесцеремонно вмешался посторонний мужчина, сидевший за соседним столиком.
