VIII
Этот древний пророческий край полон был чудес, нищеты и солнца. Отовсюду стекались сюда скрытники, колдуны, схимники, бродяги и взыскующие Града… Открывали и заколдовывали печаль и тайны воющих лесов. Заклятия неведомые вспоминали, скитские наговоры звезд. Гадали о невозможном пророчестве.
Но так как тут же гнездились помещики и попы-следопыты, скрытники, гонимые, жили и священнодействовали скрыто и недоступно. В глубокие потаенные зори да в ярые лесные ночи собирались по кораблям, творили отреченные литургии.
Днем же, запрягшись в ярмо работ, изнемогали от труда. Пахали пашни, рубили в лесах срубы, добывали хлеб свой в поте лица. Но и в ярме бредили пророчествами, радостью и любовью.
Окрестное мужичье, сойдясь с ними, отводило душу в благословениях, проклятьях и загадках. Кого посвящали скрытники в тайны свои — с того брали зарок молчания и кары. А непосвященные так и не отведывали от источника тайн, не знали — колдуны или благовестники живут в лесных скитах.
А Гедеоновская челядь знала. Дворец Гедеонова, высоченный, из гранита, маячил над озером и обрывом в старом непроходимом парке, точно капище дьявола. Отсюда шли нити во все закоулки окреста. Нити спутывали деревни и скиты.
Вячеслав — следопыт Гедеонова — ницый монах из Загорской пустыни — выпытывал все. Нашептывал Гедеонову — властителю этого заколдованного гнездовья — месть. А тот готовил сечу.
Летом наезжал он сюда из Питера. Копил ярость.
На осень и зиму он уезжал. Оставалась только челядь с Вячеславом — пронырою-следопытом.
В усадьбе жил и брат Вячеслава — Андрон. Возил тут воду для челяди, водовоз. Жена Андрона, скотница гедеоновского поместья — с весны ушла в лесные скиты к скрытникам. Оттого-то и залютовал Андрон. Теперь вот забросил он усадьбу и побрел в леснины — искать правду и жену свою, жаркую Неонилу… Но нигде ничего не находил, а кто-то твердил ему о скрытниках, о смерти. Проклял жизнь и радость Андрон. В дворец гедеоновский не показывал больше и глаз. Вырыл в лесу землянку, да там и жил — лютовал о Неониле, путал следы, славил красную смерть: красносмертником себя окрестил.
А Вячеслав юлил и выведывал. Заманивал девушек, ходил за ними по пятам, каверзничал. Острил зубы и на Неонилу, на сноху. Сгорал от страсти…
Но грызло его за сердце одно: выследить скрытников, опутать, сокрушить… А пламенников и Крутогорова живыми взять на потеху и расправу самого князя тьмы Гедеонова… Вот о чем были думы следопыта. Вот о чем была его песня — вой молчаливый, подспудный крик.
Сроки катастроф приближались.
В поле и в доме — везде обхаживал мужиков, вертя втянутой в плечи головой и узкими виляя раскосыми глазами, рыжий монах. Заходила ли речь о земле, о вере ли подымался спор — тут как тут Вячеслав. Мелким рассыпаясь бесом, юлил и заливался соловьем:
— Я, понимаешь, давно говорю… Земля — мужикам!.. Ать?.. Дух живет, где хощет… Какое у духа начало?.. Конец?..
Видя же, что мужики косят все-таки на него медленные свои недоверчивые глаза, вспыхивал, кружился волчком и визжал:
— Я — за вас же… а вы не можете этого сообразить?.. На барина, на Гедеонова-то, скоро пойдем?.. Ать?.. Мужики отворачивались от него, бросая глухо:
— Бесстыжие твои глаза!..
А он вилял узким зраком гадюки:
— Я ничего, я так…
В закуравленной, тесной галдливой сборне распинался теперь чернец за пламенников и злыдоту.
— Дух живет, где хощет… Светодавцы энти, да пламенники… аль злыдота… они, хоть и безумцы… а дух, понимаешь, сокотает в них… аки…
— Замолчи, бесстыжая твоя харя!.. — ворчали мужики, ярясь.
— Я ничего, я так… Безумцы ведь, пламенники-то?..
— Брешешь. А и безумцы — так ведь это и есть наитие, оно самое.
За окнами, гудели ветлы. У мазанок, хижек и дворов дикие раздавались крики, свисты, рёгот…
— Злыдота!.. — припадали мужики к окнам, вглядываясь в ночную темноту. — Гуляют!.. Встречай гостей!
С плясками и песнями, веселя себя и паля, вихрем носилась злыдота. В закоптелые врывалась хаты мужиков. Тяготой делилась.
В Знаменском селе беспокойные, огненно любящие, верующие, проклинающие, палимые, все, кто пытал себя, гремел громом будящим, тревогу в сердца и смуту в умы вселял, — пользовались особыми льготами, словно вольные казаки. Селяки черкесов и стражников подмазывали вечно хабарой, так что злыдоту не трогали. А может быть, помещики вовсе боялись выселять лютую злыдню из своих вотчин, чтобы не раздуть пожара?
* * *
Топот, шум, визг, крики ворвались в сени. Корявые, заскорузлые руки шарили уже по стенам, гремели оторванной щеколдой.
А на улице бабий шел вой:
— Конец свету!.. Маета одолела мир крешшен-ный!..
* * *
Сорванная упала с петель дверь. В сборню ворвались злыдотники вихрем. Впереди — Неонила, тревожная, огненная, ярая, кричала. Да только скрежет, визги — забивали ее голос.
— Ох, дяденьки… Ох, любенькие!.. Да не майте ж чего зря про злыдоту окаянную!.. А примите тяготу!.. Ой, веселитесь!..
— Вы — наши! — целовались селяки с злыдотниками.
Козьма-скопец, наткнувшись на Вячеслава, выпятил перед ним пузо, впер руки в бока. Шатаясь на кривых ногах, навел сонный свой рыбий глаз на извивающегося чернеца.
— Еге!.. скыть, следопыт?.. Ен самый!.. Што чмыхаешь?.. Што шукаешь?..
— Ду-х живет, где хощет… — скорчился чернец, тонким дергая заостренным веснушчатым носом и пряча сучьи глаза за белесыми ресницами. — Я ничего… я, понимаешь, так… Я нащет… Бога… злыдни.
Медленно и тяжело, качая пузом и сгибая в крючок заскорузлый палец, шамкал Козьма-скопец:
— Бох уреден тым, шту прошшает усех… Чуть, скыть, ззмея ззасасет — ты сычас к Ему… Прости, дескать!.. Ну и прошшает… А, ето негоже…
Как шмели, гудели селяки. Чернец, нахлобучив на глаза скуфью, стрельнул щелками невидных своих глаз в Козьму. Прогугнел ехидно:
— Жулики выдумали Бога… Ать?.. Пламенники разные там… А не слыхал ты, дед, — вдруг, подкатившись к Козьме, заюлил он гадюкой: — Красава будто у пламенников-то энтих проявилась… Красоты будто неописанной… Людой ее звать…
— А табе што-ть, оглоед чертов?.. — гаркнул на него Козьма. — Ззасть!..
— Я ничего!..
— Крестись!.. Огнем!.. — загудела толпа. — Он — са-танаил!.. Вяжите чертопхана, а то дымом изделается — только и видели!.. Тьмяный — его бох!
Навалились на чернеца мужики, скрутили ему ноги. Потащили за двери. Гулко лязгал Вячеслав зубами.
Хохочущая ярая толпа под обрыв к озеру притащила его, на острый откос, где загорался уже дикий ревущий костер…
— Я ничего!.. Братцы! — заорал следопыт. — Никакого Тьмянаго знать не знаю — ведать не ведаю!.. Верую!.. Во Единаго!..
— Брешешь! Ты — следопыт Гедевонова!..
— Я — за мужиков всегда шел!.. Земля, понимашь, — мужикам… — извивался Вячеслав. Кто-то из толпы сердито прогудел:
— Не отдай земли мужикам — погибнет Рассея!.. Потому, как война — солдаты в плен все к неприятелю и перебегут!.. За что, дескать, сражаться, коли земли не дают?..
— В-ер-рна!.. — заревели мужики: — Молодец!.. Дай нам земли, да мы всю вселенную завоюем!.. Гуляем, сер-деги!.. Аде наша не пропадала!.. Авось царь земли даст!..
И пошел дым коромыслом. Мужики, бабы, старики, понатащив к костру мигом хлеба, рыбы, яиц, водки, ели, пили, горланили песни, плясали, целовались…
А развязанный Вячеслав, из рук мужиковых вырвавшись, взбежав на горку, свистнул и гикнул:
— Попомните энто, так вашу перетак, черти сиволапые!..
В темноте пробрался Вячеслав к землянке, выкопанной над озером под кореньями сосен. У входа, под земляным навесом, сидел сутулый широкобородый мужик.
— Андрон? — подал Вячеслав голос мужику. Тот молчал.
— Дух, понимаешь, живет, где хощет…
— Решу я тебя, гада… хоть ты и брательник мне… — загудел Андрон вдруг. — Моготы моей нетути терпеть…
— Ать?.. Реши!.. Нет, подожди!.. — заскакал чернец. — А про волю и забыл?.. Волю Тьмянаго… Перво-наперво… приналяжем на энтих пламенников — понимаешь?.. Прострунуть надо на крутую энту гору… Свет да подчинится тьме… Потому тьма — старше, глубче и выше… Слыхал ты про Люду-красаву энту самую?..
Но Андрон тоскливо махал на брата руками, гудел:
— Нельзя жить… тягота давит. Бог не вынесет етой тяготы — не токмо человек… Зачем тогда маяться? Вот видишь — Власьиха умирает… Замучили ее… Подобрал ее вечером на дороге… Побиралась, выбилась из сил… А хто виноват?.. Господа. Вот и Стеша мается… дочка Вла-сьихи… На поденщине пристают к ней прикащики… Эть!.. попередушить господ надобно!.. Красносмертники ужо обделают ето дело… А ты будешь якшаться с господами?..
— Я ничего…
* * *
Спустились в землянку. За кривыми корявыми подсошками, под сырой, поросшей поганками и хреном стеной, на куче мусора, гнилой соломы и вонючего тряпья ободранные валялись полумертвые ребята. Жуткие по землянке разносились хрипы их.
