Дав людям вдоволь натолковаться об этом чуде, Венера объявила, что виновница его — она сама; что таким путем, с помощью сына, она осуществила свою месть; что родители Психеи должны приготовиться к новым бедам, ибо ее ненависть к Психее будет длиться до конца жизни царевны или по меньшей мере до тех пор, пока не увянет ее красота; что тщетно будут они склоняться у алтарей богини и совершать жертвоприношения: единственная жертва, способная ее умилостивить, — это сама Психея.
Однако приносить Венере такую жертву никто не собирался; более того, нашлись люди, которые стали нашептывать красавице, что возбудить ревность Венеры — немалая честь и что женщина, сумевшая вызвать зависть у богини, особенно у такой богини, как Венера, не может быть названа очень уж несчастной.
Психее было бы приятнее выслушать такие любезности из уст влюбленного. Хотя гордость и запрещала ей выказывать свое огорчение, она то и дело тайком плакала. «Что сделала я сыну Венеры? — говорила она себе. — И что сделали ему мои сестры, что они так счастливы? У них сколько угодно поклонников. А я, которая воображала себя самой желанной, теперь утратила их всех до одного! На что мне тогда моя красота? Боги, давшие мне ее, не так уже щедро одарили меня, как полагают некоторые. Я готова вернуть им их дар, лишь бы они оставили мне хоть одного поклонника. Нет такой невзрачной девушки, у которой бы его не было; только одна Психея не может никого осчастливить — видно, она настолько жалка, что не в силах удержать за собой сердца тех, кого послал ей случай. Как мне показаться на людях после такого позора? Беги, Психея! Скройся в какой-нибудь пустыне: раз боги не создали тебя для любви, значит, они не хотят, чтобы люди видели тебя!»
Так сетовала она о своей судьбе, а ее родители скорбели не меньше, чем она сама. Не в силах примириться с мыслью, что дочь их так и останется незамужней, они были вынуждены прибегнуть к помощи оракула. Вот ответ, который они получили вместе с пояснениями, исходившими от жрецов.
Судьба чудовищу отдаст Психею в жены.
Утеха для него — терзать сердца людей,
И слезы жадно пить, и жадно слушать стоны,
Вносить смятенье в мир, смущать покой семей.
Оно, свирепое, по всей вселенной мчится
С горящим факелом раздора и войны.
Трепещут небеса, земля его страшится
И Стикса[13] берега ему подчинены.
Поджечь иль отравить — забава для злодея.
В цепях и стар и млад — на всех клеймо раба.
Пусть ласкою своей его смягчит Психея:
Судили так Амур, и боги, и судьба.
Ведите же ее на тот утес печальный,
Где ждет красавицу чудовищный жених,
И, шествуя, обряд свершайте погребальный:
Она умрет для вас и для сестер своих.
Читатель представляет себе изумление и печаль, вызванные таким ответом. Отдать Психею во власть чудовища! Неужели это справедливо? Понятно, что родители Психеи долго колебались, не зная, следует ли им повиноваться приказанию оракула. Не говорю уже о том, что место, куда им надлежало доставить дочь, не было точно указано. О какой горе говорили боги? Где она — в Греции или в Скифии? Под знаком Медведицы или в знойной Африке, где, как говорят, можно встретить самые различные чудовища? Как решиться покинуть такую нежную красавицу на скале, среди гор и пропастей, оставив ее на волю самого ужасного существа, какое знает природа? И как вообще отыскать это роковое место?
С помощью таких доводов добрые родители Психеи пытались спасти дочь, но она сама убедила их подчиниться оракулу.
— Я должна умереть, — заявила она отцу, — ибо не подобает простой смертной, как я, тягаться с матерью Купидона. Чего вы добьетесь, сопротивляясь ей? Ваше непослушание навлечет на вас еще более суровую кару. Какова бы ни была моя участь, я утешусь уже тем, что не буду больше причиной ваших слез. Освободитесь от Психеи, чье исчезновение принесет вам счастливую старость! Не препятствуйте небу покарать виновную, к которой вы питали любовь и которая так плохо вознаграждает вас за тревоги и заботы о ней, доставленные ею вам, когда она была ребенком.
Пока Психея говорила все это, старик отец глядел на нее сквозь слезы и отвечал лишь вздохами. Но скорбь его была ничто в сравнении с отчаянием его супруги, которая то металась с растрепанными волосами по храмам, то осыпала проклятиями Венеру, то прижимала Психею к груди и уверяла, что скорей умрет, чем допустит, чтобы у нее отняли дочь и отдали ее чудовищу. Тем не менее пришлось смириться и ей.
В те времена оракулы имели над людьми необычайную власть. Человек нередко сам упреждал свою беду, лишь бы не показалось, что оракул мог солгать, — так сильны были предрассудки у первых людей! Трудность заключалась лишь в одном: как узнать, на какую гору надо отвезти Психею?
Несчастная девушка устранила и это сомнение.
— Посадите меня, — сказала она, — в повозку без вожатого и проводника, и пусть лошади везут меня, куда им вздумается: случай направит их в надлежащее место.
Я не хочу сказать, что наша красавица, умевшая найти выход из всякого положения, смотрела на дело подобно многим другим девушкам, считая, что лучше получить злого мужа, чем совсем никакого. Мне кажется, примириться со своей судьбой ее заставило не что иное, как отчаяние.
Как бы то ни было, решено было тронуться в путь. Чтобы выполнить все веления оракула, шествию придали вид похоронной процессии. Наконец, оно двинулось. Психея отправилась в дорогу, сопровождаемая своими родителями. Вот она сидит на колеснице из слоновой кости, облокотись на стоящую рядом с ней урну и склонив голову на грудь матери, меж тем как отец шагает рядом и при каждом шаге тяжело вздыхает, а за ним следует множество людей в траурных одеяниях и толпа жрецов, совершающих похоронные обряды и жертвоприношения. В руках у жрецов высокие сосуды и свирели, под звуки которых они тянут свои унылые песнопения.
Соседние племена, дивясь необычному зрелищу, не знали, что и подумать. Те из них, по чьей земле проходило шествие, примыкали к нему и следовали до границы своих владений, распевая гимны во славу их юной богини Психеи и устилая путь ее розами, хотя распорядители похорон и кричали им, что, действуя так, они наносят оскорбление Венере. Тщетные усилия! Эти добросердечные люди не могли сдержать свое рвение.
После нескольких дней дороги, когда путники уже начали сомневаться в правдивости оракула, они, огибая какую-то очень высокую гору, были поражены тем, что их свежие и недавно накормленные лошади вдруг круто остановились и, несмотря на все понукания, не двигались с места. Крики и плач возобновились — все решили, что это и есть та гора, которую имел в виду оракул.
Психея сошла с колесницы и, заняв место между отцом и матерью, в сопровождении всех остальных, вошла в небольшую весьма приятную на вид рощу. Но не успели путники углубиться в лес, идя все время в гору, и на тысячу шагов, как очутились в скалистой местности, населенной всякого рода драконами. Если не считать этих ее обитателей, местность была настоящей пустыней и притом самой ужасной в мире: вокруг ни деревца, ни травинки, ни тени — ничего, кроме островерхих утесов, нависавших над головами, лишенных какой-либо опоры и грозивших вот-вот обрушиться и раздавить путника. Некоторые из них были во многих местах изрыты горными потоками и служили убежищем для гидр — животных, весьма распространенных в этих краях.
Все замерли, охваченные таким ужасом, что если бы не необходимость покориться судьбе, они тотчас же вернулись бы домой. Итак, они стали взбираться на гору. Однако чем больше они приближались к верхушке, тем круче становилась дорога. Наконец, после множества поворотов тропинки, они оказались у подножия гигантского утеса на самом гребне горы. Тут-то и решено было оставить несчастную девушку.
Описать, до чего дошла общая скорбь, не в моих силах.
И красноречия высокое искусство
Бессильно выразить в словах такие чувства.
Ужасен этот миг прощанья: для него
Молчанье скорбное пристойнее всего.
Нет, я не расскажу, как плакала Психея,
Как материнский вопль при расставаньи с нею,
Стократ повторенный могучим эхом скал,
Протяжным рокотом в ущельях пробежал.
Пусть избавления от гибельной невзгоды
У солнца молит мать, у звезд, у всей природы, —
К ее моленьям глух немилостивый рок,
Расстаться навсегда приходит страшный срок.
От сердца матери Психею оторвали,
И Солнце, помрачнев от гнева и печали,
Старается быстрей уйти за океан
И принести рассвет народам новых стран.
Еще угрюмей стал весь это край нагорный.
Нисходит тихо ночь на колеснице черной,
И тайным трепетом широкий мир объят.
Немалой была и доля участия, которое во всем этом принимала Психея. Читатель представляет себе, каково девушке, брошенной в полном одиночестве среди ужасной пустыни, да еще ночью! Все рассказы о духах и привидениях сразу припомнились ей. Она едва решалась раскрыть рот, чтобы всхлипнуть.
