Мальчуган проворно шмыгнул за перегородку.
– А жена где? – поинтересовался Алёхин.
– Ушла. – Переставив костыли, Васюков повернулся спиной к Алёхину и шагнул за перегородку. – В город сбежала. С фершалом…
Опираясь на костыль и наклонясь, он лил воду из кружки, а малыш, стоя над оббитым эмалированным тазиком, старательно и торопясь тёр чумазую мордаху ладошкой.
Алёхин в душе выругал себя – о жене спрашивать не следовало. Ответив, Васюков замолчал, замкнулся, и лицо у него стало угрюмое.
Умывшись, мальчик поспешно утёрся тем самым полотенцем, каким отец вытирал скамью для Алёхина, и проворно натянул маленькие, запачканные зеленью трусики.
Его отец тем временем молча и не глядя на Алёхина отрезал краюшку хлеба, сунул её в цепкую ручонку сына и, сняв со стены автомат, повесил себе на грудь.
Алёхин вышел первым и уже ступал по росистой траве, когда, услышав сзади сдавленный стон, стремительно обернулся. Васюков, стиснув зубы и закрыв глаза, стоял, прислонясь к косяку двери. Бисеринки пота проступили на его нездорово-бледном лице. Ребёнок, справлявший у самого порога малую нужду, замер и, задрав головку, испуганно, не по-детски озабоченными глазами смотрел на отца.
– Что с вами? – бросился к Васюкову Алёхин.
– Ничего… – приоткрыв глаза, прошептал Васюков. – Рана… открылась… Уж третий день… Должно, кость наружу выходит… Мозжит, мочи нет. А тут задел костылём – аж в глазах потемнело…
– Вам необходимо в госпиталь! – с решимостью заявил Алёхин, соображая, как это лучше устроить. – Насчёт машины я позабочусь, вас сегодня же отвезут в Лиду!
– Нет, нельзя, – покачал головой Васюков и, зажав костыль под мышкой, поправил автомат.
– Вы что, за ребёнка боитесь – оставить не с кем?
– Нет… А в госпиталь не могу! – Морщась от боли, Васюков переставил костыли и двинулся, выбрасывая вперёд ногу и подпрыгивая на каждом шагу. – Сельсовет оставить нельзя.
– Почему? – Алёхин, проворно открыв калитку, пропустил Васюкова вперёд. – У вас заместитель есть?
– В армию забрали… Никого нет… Секретарь – девчонка. Несмышлёная… Никак нельзя. Понимаете – не могу! – Опираясь на костыли, Васюков стал посреди улицы и, оглянувшись, вполголоса сказал: – Банды объявились. Третьего дня пришли в Соломенцы человек сорок. Председателя сельсовета убили, и дочь, и жену. А печать забрали…
О бандах Алёхин знал, но о случае в Соломенцах не слышал. А деревня эта была неподалёку, и Алёхин подумал, что в лесу, где будут вестись поиски, можно напороться не только на мины или на мелкую группу, но и на банду – запросто.
– Как же мне в госпиталь? – продолжал Васюков. – Да я здесь как на посту! Один-одинёшенек – и печать передать некому. За мной вся веска смотрит. Лягу в госпиталь, а подумают: струсил, сбежал! Не-ет! Не могу… Я здесь – советская власть, понимаете?
– Понимаю. Я только думаю: ну а в случае чего – что вы сможете?
– Всё! – убеждённо сказал Васюков, и лицо его сделалось злым. – Партейный я – живым не дамся!
Их нагнали две женщины, босые, в платочках, и, сказав обычное: «День добрый», пошли в стороне, несколько поотстав, – очевидно, им нужен был председатель, но говорить с ним при Алёхине они не хотели или же не решались.
Близ проулка Алёхин простился с Васюковым, причём тот попытался улыбнуться и тихонько, вроде виновато или огорчённо сказал:
– И какой же я председатель: образования – три класса. А никуда не денешься – другого нету!
Отойдя шагов тридцать, Алёхин оглянулся – подпрыгивая на костылях, Васюков двигался посреди улицы, на ходу разговаривая с женщинами. Позади него, силясь не отстать, бежал малыш с краюшкой, зажатой в руке.
5. Чистильщик-стажёр, гвардии лейтенант Андрей Блинов
Лес этот с узкими, заросшими тропами и большими участками непролазного глушняка местами выглядел диковато, но вовсе не был нехоженым, каким казался со стороны, – он был изрядно засорен и загажен войной.
Разложившиеся трупы немцев в обмундировании разных родов войск, ящики с боеприпасами и солдатские ранцы, пожелтевшие обрывки газет, напечатанных готическим шрифтом, и пустые коробки от сигарет, фляги и котелки, бутылки из-под рома, заржавевшие винтовки и автоматы без затворов, сожжённый мотоцикл с коляской, миномёт без прицела и даже немецкая дивизионная пушка, невесть как затащенная в глубину леса, – что только не встречалось на пути Андрею.
Всё это явно не имело отношения к тому, что его интересовало, – он проходил мимо, не останавливаясь.
Единственно, что на минуту задержало его внимание в первой половине дня – старый, разложившийся труп в полуистлевшем белье, с обрывком толстой верёвки вокруг шеи. Явно повешенный или удушенный – кто?.. кем?.. за что?..
Такого обилия грибов и ягод, как в этом безлюдном лесу, Андрей никогда ещё не видел. Сизоватые россыпи черники, тёмные, перезрелые земляничины, должно быть, невероятно сладкие – он не сорвал ни одной, дав себе слово поесть досыта только после того, как что-либо обнаружит.
Однако свежих – суточной давности – следов человека в этом лесу не было. Ни отпечатков ног, ни разорванной паутины, ни остатков пищи или костра, ни погнутых стеблей или примятости, ни свежеобломанных веток, ни иных следов – ничего.
Над лесом и будто над всей землёй стояла великолепная тишина. В жарком тускло-голубом небе не появлялось ни облачка. Как только он оказывался на солнце, горячие лучи припекали голову, жгли сквозь гимнастёрку плечи и спину.
В полдень, присев на несколько минут в тени на берегу ручья, Андрей съел кусок консервированной колбасы с ломтём чёрного хлеба, напился, обмыл лицо и, перемотав портянки, продолжал поиски.
О минах он не забывал ни на минуту, но попались они ему только в одном месте – у развилки лесных дорог.
Он на расстоянии заметил пятно высохшей, пожелтелой травы размером с большой носовой платок. Подойдя, привычно лёг рядом, снял дёрн, осторожно разрыл землю, пошарил пальцами по бокам ямки и внизу – минуты две спустя «шпринг-мина», обыкновенная немецкая противопехотка «S-34», лишённая взрывателя, вывинченного Андреем, валялась за кустом.
Он прошёл не более двадцати метров, когда увидел впереди на зелёном фоне травы такое же жёлтое пятно.
Во вчерашнем инструктаже он ничуть не нуждался. В полку на Смоленщине и Витебщине ему довелось разрядить сотни, а может, тысячи таких мин с взрывателями нажимного и натяжного действия, обычных и со всякими «сюрпризами». Он мог обезвреживать их в темноте, с закрытыми глазами и делал это теперь, после восьми часов безрезультатного хождения по лесу, с чувством заметного удовлетворения. Он разряжал четвёртую, когда подумал: к чему всё это? зачем?
Если там, на передовой, снятые мины были показателем боевой деятельности взвода и его самого как командира, то здесь они никого не интересовали, поскольку не имели отношения к делу – к разыскиваемой рации и агентам. Они были всего лишь особенностью местности, где велись поиски.
И, подумав об этом, он не стал более терять на них время и последние две просто обозначил вешками, а разряжать не стал.
И снова шагал, упорно двигая ногами в густой лопушистой траве. Пробираясь целиком, поминутно отклонял руками ветки, обрывал разгорячённым лицом паутину, пролезал под нижними сучьями. Стремясь ничего не пропустить, беспрестанно вертел головой, отчего болезненно ныла шея. Ставший необычайно тяжёлым пистолет оттягивал карман и растирал ляжку, взмокшие потом гимнастёрка и шаровары липли к телу, жаром горели в сапогах натруженные ноги.
Ему, как и его товарищам, неделями приходилось спать по четыре-пять часов в сутки. Постоянное недосыпание изнуряло даже двужильного Таманцева; Андрей же подчас прямо-таки валился с ног. И сейчас он находился в том гадком состоянии, когда хочется только спать: упасть в любом месте и спать, спать и спать. С трудом превозмогая себя, спотыкаясь усталыми ногами об обнажившиеся кое-где корни, он настойчиво шагал так похожими одна на другую заросшими тропинками…
6. Старший группы капитан Алёхин Павел Васильевич
Первый день ничего, по существу, не дал.
Кроме Шиловичей, я побывал ещё в Каменке и в Новосёлках – деревнях, прилегающих к Шиловичскому лесу с противоположной стороны, – и на двух десятках окрестных хуторов.
Те, кого мы искали, навряд ли находились в лесу. Представлялось вероятным, что вчера или позавчера они проникли туда, а после передачи, не теряя времени, тотчас скрылись; естественно было полагать, что на подступах к лесу их кто-нибудь видел.
Двое неизвестных, замеченные Васюковым, несомненно, заслуживали нашего внимания, однако принимать их за рабочую версию следовало с существенными оговорками. Во-первых, Васюков не видел, взялись ли эти двое из леса или двигались до того вдоль опушки, – может, в лесу они и не были? Во-вторых, передача велась с участка, расположенного ближе к Новосёлкам, чем к Шиловичам, и, чтобы оставить массив и побыстрее удалиться от места выхода рации в эфир, разумнее было не идти через весь лес, а по-скорому выбраться там на оживлённое шоссе и сесть на попутную машину. И в-третьих – самое для нас огорчительное, – Васюков видел неизвестных на значительном расстоянии, не разглядел и не смог хотя бы приблизительно обрисовать их внешность.
