стояла его кровать.
"Не мешает же она, в конце концов!" – подумал учитель, вытаскивая доску.
После занятий, Пётр Андреевич попросил оставить Яшу с ним, аргументировав это тем, что хочет посмотреть, как он ведёт себя без матери. Женщина нехотя согласилась. Шересков пообещал лично привести мальчика домой.
На удивление Петра, ожидавшегося непослушания не случилось. После захода солнца они оделись и пошли в сторону дома Яши.
– Часто тебя отец бьёт? – спросил Пётр.
– Почитай каждый день. – спокойно ответил ребёнок.
Шересков на мгновение опешил. Та лёгкость, с которой мальчик ответил, выдавала жуткую обыденность этого наказания в жизни мальчика.
– И что ты думаешь об этом?
– Я мал ещё. За нас всех батяня мой думает. Получил значит было за что.
– Ясно. А мать как? Не бьёт?
– Мать? Маманя моя меня пальцем не трогает. Песни мне поёт перед сном, да сказки рассказывает. Давеча такую страшную рассказала, про псовую шкуру, что сестрёнка всю ночь вздрагивала.
– А сестре сколько лет?
– Пять! – Яша с гордостью вытянул руку и растопырил пальцы, показывая что у него их ровно столько, до скольких он умеет считать.
– Мать её с отцом оставляет? Так получается? – спросил Шересков.
– Маманя её к соседям… – мальчик осёкся, словно заговорил о чём-то запретном. Он спрятал руку в карман и опустил голову. Воцарилось непродолжительное молчание.
– Отец только тебя бьёт? – прервал тишину Шересков.
– Нет. – нехотя ответил Яша, продолжая смотреть под ноги. – Маманю бьёт. – добавил он. – Она потому и сидит в школе, боится…
Мальчик не успел договорить. Им на встречу вышла Мария. Рядом, закутанная в шерстяной платок, держа мать за руку, шла маленькая девочка.
– Спасибо, что довели, Пётр Андреевич. – сдавленным голосом поблагодарила женщина и поклонилась.
– До свидания! – сказал Яша.
– Не опаздывайте завтра. – ответил Шересков. Он развернулся, сделал несколько шагов, но остановившись посмотрел через плечо. Мария Поликарповна вела детей в сторону дома, что-то говоря сыну.
Шли своим чередом дни, Шересков вёл уроки. Ученики вникали в науку. На одном из занятий Пётр Андреевич решил разнообразить круг изучаемых предметов и показал детям карту Европы – единственная карта, которая у него оказалась.
– Эка штука! – удивлённо воскликнула бабка Пелагея. – Сколь лет живу, а того в жизнь не видала! Как говоришь называется? Карта?
Дети с изумлением смотрели на диковинную вещь, как вдруг один из мальчишек с улыбкой произнёс:
– Смотри, братушки! Сапог, как у старосты Семёна! – дети не сговариваясь засмеялись, но мгновенно прекратили, не желая сорвать урока.
– А где тут наша деревушка? – спросил Яша.
– Здесь её нет.
– А зачем нам тогда она нужна? К чему нам этот сапог приладить?
Мальчишки с ожиданием смотрели на Шерескова, вопрос интересовал всех. Пётр Андреевич немного помолчав ответил.
– Мир, ребята, не заканчивается вашей деревней, он гораздо шире и гораздо разнообразнее. Всё в нём взаимосвязано. Этот сапог и на нас повлиял. Вот вы все знаете, что есть царь? – дети закивали. – Так вот само слово происходит от слова Кесарь, а то от слова Цезарь. Так вот этот самый Цезарь Гай Юлий жил именно здесь. – Пётр указал на Апеннинский полуостров.
Мальчишки раскрыв рты внимали доселе неслыханное. Шересков продолжал.
– Современником Цезаря был такой человек, как Спартак. Под его руководством многие тысячи рабов восстали против угнетения. Напуганная римская знать, кроваво подавила восстание, а ведь люди просто хотели чувствовать себя людьми, быть свободными. – в это мгновение Пётр Андреевич, словно загорелся изнутри пламенем, в его глазах заблестели искры. С мастерством античного оратора он продолжал говорить. – Вы, молодые мальчишки даже не подозреваете, как богат мир, как обширен он. Если бы люди изучали культуры других народов, если только представили бы себя на месте угнетённых, то они никогда не подняли бы руку на человека. Барин бы не бил крестьянина, рабочий не посылал шестилетнего отпрыска работать на завод. Тогда мужчина бы не бил женщину, и непослушного сына. Он принимал бы их ровней, не средством наживы, а как сестру или брата. Богатый делился бы с бедным, хозяин фабрики не высасывал соки из труженика двенадцатичасовым рабочим днём. – в горле Петра пересохло, он черпнул ковшом воды из ведра и осушил посудину. – Вы думаете долог тот час, когда придёт это время взаимопонимания? Я вам говорю, что нет! Сейчас я вкладываю знания в вас, завтра вы образуете своих детей, а послезавтра весь мир поймёт, что все конфликты, все войны только от незнания, от темноты, от предрассудков! Только образованность каждого спасёт наш мир!
Шересков сел на лавку, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Очки запотели словно Пётр только что зашёл с мороза. Он взглянул на учеников, в их глазах читалось смятение, непонимание. Бабка Пелагея и Мария прижали руки к груди.
– Можете идти. – спокойно сказал Шересков.
Дети, не произнеся ни слова, оделись и вышли из дома. Мария последовала за мальчишками, прижимая сына к себе. Бабка Пелагея достала из печи котелок с кашей, поставила на стол и жестом пригласила Петра. Кусок не лез Шерескову в горло, он подпёр голову руками, и неприметная слеза скатилась по его щеке.
В выходной день в дом Пелагеи пришёл староста.
– Доброго денёчка, хозяйка! – приветствовал он старуху. – Доброго денёчка, Пётр Андреевич!
Пелагея усадила Семёна Егоровича за стол.
– Благодарствую! Нет времени. Помощь твоя нужна, Пётр Андреевич! Пойдём со мной.
Шересков оделся, ушёл с Семёном.
– Разговор у меня к тебе, Пётр! Приходили ко мне нынче бабы наши, коих детей ты учишь! Рассказывали, что непонятную науку ты толковать стал.
– Чего же не понятного? – удивился Шересков.
– Я тебе так скажу. Учение дело хорошее, полезное, только в неокрепшие головы не надо этой философии втолковывать. Мы тут по-своему живём, своим укладом. Взялся показывать буквы, да цифры, вот и продолжай, а в пустое ведро булыжники не бросай – один грохот выйдет, а хуже и продырявишь острой каменюкой!
– Что же по-вашему, выходит во мраке их оставить?
– Вот ты вроде человек учёный, а дела не понимаешь! Ну втолкуешь ты им свою науку, а далее что? Жить им легче станет? Спину они меньше гнуть будут? – Семён Егорович сплюнул на снег. – Душу пожалей человеческую! Поймут, что в пропасти живут, а сделать то ничего не могут! Что они по-твоему в город поедут, учиться будут? Кто их холопов на порог то пустит? А ежели
