— Это вы, господин Жан?.. Что случилось?
— Ничего… ничего… Только я вас очень прошу впустить меня на минутку! — продолжал тот настойчиво.
Титу испуганно и вопросительно посмотрел на Танцу, которая, неожиданно решившись, шепнула ему: «Спрячь мою одежду», — и с головой нырнула под одеяло.
Титу лихорадочно собрал одежду, раскиданную по стульям, рубашку, валявшуюся на полу рядом с постелью, и спрятал все за шкаф, негромко приговаривая, чтобы как-нибудь объяснить задержку:
— Да… да… сейчас открою, только надо… вот сейчас… я лежал в постели…
Он повернул ключ, и Жан, улыбаясь, вошел в комнату.
— Извините, что я ворвался к вам так бесцеремонно, но… А вы разве один?
— Конечно. Кому ж еще здесь быть? — запинаясь, ответил Титу.
— Мне послышались голоса, потому я и постучал. Я пришел кое-что взять из комнаты Ленуцы и…
Жан говорил без умолку, заинтригованно и подозрительно оглядываясь вокруг. Собственно говоря, он пришел без ведома госпожи Александреску, которую оставил у своих родителей за увлекательной партией в карты. Ушел он под предлогом, что у него разболелась голова и он хочет побыть на воздухе, вместо того чтобы глотать порошки… Уже больше месяца назад его представили единственной дочери вице-директора его министерства, хорошенькой девушке с приданым. Барышня как будто прониклась к нему симпатией, и он при третьей встрече намекнул ей, что у него самые серьезные намерения. Для него это было бы блестящей партией, так как вице-директор, один из столпов министерства, несомненно, оказал бы ему протекцию по службе. Заручившись согласием девушки, Жан, в глубокой тайне от Танцы, которая могла бы проговориться Ленуце, открылся обрадованным донельзя родителям. Чтобы избежать скандала, он решил постепенно и украдкой перетащить домой все свои вещи, которые держал у госпожи Александреску, а затем, в один прекрасный день прислать вместо себя отца, чтобы тот объяснил ей, в чем дело, и убедил оставить Жана в покое…
На этот раз он тоже забежал, намереваясь кое-что прихватить. В темной комнате он не нашел спичек, а свои оставил Ленуце, чтобы она положила, на счастье, спичечный коробок на деньги, предназначенные для игры. Продвигаясь ощупью по коридору к выходу, он услышал голоса в комнате квартиранта. На миг он заколебался: возможно, тот с женщиной, удобно ли его беспокоить? Потом подумал, что глупо возвращаться ни с чем только из-за того, что у него нет спичек. А теперь оказалось, что Титу один! Непрерывно болтая, Жан шарил глазами по комнате, пока не заметил на столе, рядом со свечой, фетровую дамскую шляпку, похожую на пятно тени. Он подмигнул Титу и лукаво воскликнул:
— Ну и повеса же вы, ну и повеса!
Захваченный врасплох Титу рассердился:
— Я вас прошу… Вам не кажется, что это уж слишком? Я встал, открыл вам, и довольно. Скажите, что вам угодно, и…
Но Жан уже не мог побороть своего любопытства: куда могла исчезнуть женщина? Он ответил, продолжая обшаривать глазами все углы комнаты:
— Спичку.
Титу сел на край постели и, указывая на коробок, лежащий на ночном столике, угрюмо буркнул:
— Пожалуйста! И…
— Спасибо, моншер, вы уж не обижайтесь за то, что… Ухожу… ухожу…
Жан подошел к ночному столику, протянул руку за спичками и только тогда заметил, что под одеялом кто-то лежит. Он взял спички и весело сказал:
— Значит, вот где она!.. Ну и ну!.. А мне бы и в голову не пришло… Ладно, не буду вам больше мешать! Да не смотрите вы на меня так сердито, я ведь не болтун, можете спокойно продолжать…
Направляясь к двери, Жан галантно добавил:
— Извините меня, мадемуазель, за беспокойство!
Он громко рассмеялся, открыл дверь, но на пороге, подмигнув, спросил Титу:
— Вы мне только скажите, повеса, она — хорошенькая?
Нервное напряжение Титу дошло до предела, но он все еще колебался, не зная, дать ли волю гневу или стерпеть. Как раз в это мгновение он сказал себе, что, собственно говоря, нужно было схватить Жана за шиворот и выставить вон и что он уже допустил большую ошибку, открыв ему и впустив в комнату. Желая быстрее от него избавиться, Титу презрительно отвернулся и ничего не ответил. Жан снова подошел к нему:
— Ну, почему вы сердитесь, моншер? Я ведь не съел эту… — Он не договорил, любопытство окончательно взяло верх, он молниеносным движением приподнял одеяло, наполовину раскрыв Танцу, и лишь тогда галантно закончил: — Эту прелестную барышню!
Однако он тут же узнал сестру, и любопытная улыбка, расплывшаяся на его лице, превратилась в кислую гримасу. Придя в себя, он укоризненно продолжал:
— Ах, так вот кто эта прелестная барышня! Очень мило с твоей стороны, ничего не скажешь! Как тебе только не стыдно! Позор!
Титу вскочил, не зная, что делать. Он понимал, что нужно вмешаться, и в то же время сознавал, что его вмешательство отдает дешевым романтизмом, совершенно не подходящим к обстоятельствам.
— Я вас попрошу, сударь…
— Она моя сестра, и я вправе надрать ей уши, — заявил Жан с важностью, тоже показавшейся Титу совершенно неуместной.
— Вот что, Женикэ, — хладнокровно возразила Танца, — ты прекрасно знаешь, что я не разрешу тебе читать мне мораль! Ни сейчас, ни когда-либо еще! Это тебе должно быть известно раз и навсегда! Так что ты уж лучше занимайся своей… Ленуцей, а нас оставь в покое!
Ее хладнокровие и твердость привели Жана в замешательство, он растерялся, промямлил что-то невнятное, положил спички обратно на тумбочку и наконец заявил, тщетно пытаясь придать своему голосу повелительный оттенок:
— Ладно, об этом мы поговорим позже… А сейчас немедленно одевайся и марш домой. Немедленно! Я не тронусь с места, пока ты не уйдешь!
— Я уйду, когда найду нужным, — презрительно отрезала Танца, — ты прекрасно знаешь, что твои приказы не производят на меня никакого впечатления, абсолютно никакого!
— Значит, так? Ты еще смеешь мне прекословить! — закричал Жан, найдя удобный предлог, чтобы с достоинством удалиться. — Хорошо! Оставайся и продолжай оргию! Но можешь быть уверена, что ты за это ответишь!
Титу, совсем растерявшись, закрыл за ним дверь. Танца, пытаясь улыбнуться, заметила:
— Этот идиот оставил дверь открытой и выстудил всю комнату.
Все-таки она быстро оделась. Титу очень хотелось сказать ей какие-то подбадривающие или хотя бы ласковые слова, но он боялся показаться смешным. Танца, наоборот была совершенно спокойна, словно ничего не случилось. Титу оставалось лишь удивляться ее выдержке, так как он был уверен, что Жан обязательно устроит скандал. Он просто не подозревал, — Танца ничего ему не сказала, — что ее спокойствие имеет под собой твердую почву: мать уже успела ей рассказать о плане Женикэ бросить Ленуцу. Когда Женикэ узнает, что его тайна известна ей, он не посмеет выдать сестру, опасаясь, как бы она, в свою очередь, не выдала его.
— Ты меня любишь, дорогой? — спросила на прощание Танца, прильнув к Титу.
— Бесконечно, моя прекрасная любовь, — с дрожью в голосе ответил он.
В течение двух дней Титу терзался страхом, ожидая с минуты на минуту страшного взрыва. Жана он больше не встречал, от Танцы не было никаких вестей, а госпожа Александреску как ни в чем не бывало щебетала о своих любовных делах.
Титу уж думал, что, по-видимому, все обошлось, когда на третий день, после полудня, госпожа Александреску позвала его к себе в комнату. Она была дома одна и чем-то опечалена.
— Что же это вы, господин Херделя, наделали?.. Женикэ рассказал мне все, он не захотел расстраивать своих бедных родителей. Как же так? Разве можно злоупотреблять доверием невинного ангелочка? Такого я от вас не ожидала, клянусь! Я думала, трансильванцы люди скромные, сдержанные, а на поверку что вышло?.. Ведь я ввела вас в их дом с самыми лучшими намерениями, а не для того, чтобы вы насмеялись над невинной девушкой. Ну а теперь как вы намерены поступить? Ведь если узнает старик, а он исключительно щепетилен в вопросах семейной чести, он может пустить в ход револьвер.
Титу прекрасно понимал, какого именно ответа ждет его хозяйка, но пойти на это не мог. Он сказал, что, разумеется, любит Танцу, что их любовь — не временное увлечение, но затем принялся плести что-то невразумительное о неустроенности и зыбкости своего положения и о видах на будущее, когда можно будет закрепить их любовь… Однако скоро он заметил, что испугался напрасно, — госпожа Александреску ни на чем не настаивала. Все ее мысли были заняты Жаном, и только Жаном! А Жан категорически запретил ей принимать у себя Танцу, пока Титу у нее на квартире. Из-за Жана госпожа Александреску просто попросила Титу подыскать себе другую комнату, благо месяц кончался. Впрочем, она бы ему отказала и независимо от последнего происшествия, так как его комната, возможно, понадобится Мими. Она не хотела ему говорить, даже Жану не рассказывала, что на днях муж Мими застал ту врасплох, как раз когда она выходила из квартиры одного из своих старых поклонников, и теперь они обсуждают условия развода. Василе не простит Мими, он твердо решил выгнать ее из дому, если она сама не уйдет по доброй воле.
