Наконец, Яала заговорила:
— Я здесь, мой отец и господин. Я готова…
Ифтах охотно остался бы с ней наедине. Надо было открыть ей многое из того, что долгие годы он не мог или не хотел рассказывать, о многом eё расспросить. Он, конечно же, плохой оратор, но она даже из его нескладной речи обычно понимала все, что следовало. Однако здесь стояли посторонние, и она была далека от него. Он видел, как и все, что Бог уже взял eё к себе. Яала была возвышенна, приветлива со всеми, но чужда им; однако Ифтах почему-то был уверен: останься он с ней наедине, ему удалось бы сломать лед между ними.
— Где это должно произойти, дочь моя? — спросил он. — Надо ли нам возвращаться в Мицпе? Может, ты хочешь поехать на север в Маханаим? Может, в нашу страну Тоб?..
Он надеялся, что она выберет страну Тоб, то есть — самый длинный путь, и он побудет с ней ещё некоторое время.
Яала увидела Ктуру, подкравшуюся поближе, она старалась выловить из слов Ифтаха последнюю надежду, и почувствовала сострадание к матери. Но то было сострадание чужого человека.
— В нескольких тысячах шагов отсюда есть большая гора, — произнесла она. — А на горе растет зеленое дерево, любимое Богом. Там есть и камень, из которого ты можешь сделать алтарь. Если ты не против, пусть все произойдет там…
Сам факт, что Яала отказалась от промедления и выбрала столь близкий путь, Ифтах воспринял как новое, неожиданное несчастье. Однако он скрыл свое волнение и ответил:
— Будет так, как ты хочешь, дочь моя. Укажи нам гору, и мы разобьем там лагерь.
Яала показала им место. Внизу уже все засыхало, а здесь, в горной долине, степь была ещё совсем зеленой. Стоял пригожий день. Вдалеке тянулись пастухи-кочевники со своими овцами, слышались их монотонные крики. Сопровождавшие Яалу и Ифтаха люди расположились в цветущей степи в странном смущении. Они наблюдали за насекомыми в траве и цветах, вели неспешные разговоры. Девочки пели песни, услышанные ими от Яалы. Все старались быть такими, как всегда. Они охотно говорили бы о том, что тяжестью легло на их души, но страшные слова застревали в горле.
— Я приготовила сладкий, крепкий напиток, — сказала Кассия Ифтаху. Дай его выпить Яале. Она уснет и не увидит, что будет с ней.
Ифтах был благодарен, что в эту тяжкую минуту, чтобы облегчить его участь, рядом с ним оказалась его добрая, мудрая сестра. Но он не верил, что Яала выпьет этот напиток, да и сам сомневался, хочет ли он этого сам.
Когда солнце начало клониться к закату, они сели за трапезу. Затем оставили Яалу одну, потому что подумали, что ей это необходимо.
В этот момент Ктура приблизилась к дочери. Она схватила eё за руку. Громадные, дикие глаза Ктуры уставились ей прямо в лицо.
— Пойдем со мной, дочь моя, — заклинала она диким голосом. — Пойдем со мной!.. Рядом брод. Никто не осмелится дотронуться до тебя. Когда мы окажемся на другом берегу, власть Господа ослабеет, и мой бог защитит тебя.
Уйдем от этих убийц! Уйдем вместе! И будем жить, как прежде…
Яала приветливо улыбалась ей. Она жалела мать, но — не больше, чем животное, которое ничего не понимает и которому невозможно помочь.
Стемнело. Яала сказала отцу:
— Давай выйдем в степь, отец мой и господин, побудем, как прежде, вместе.
Они вышли в ночь. Ифтах не держал eё за руку, как раньше. Он чувствовал, что сейчас она ближе к Богу… Они прошли немного и сели. Никто не знал, о чем они говорили, а, может, и не разговаривали вообще.
Рано утром Яала надела платье шафранового цвета. Eё сопровождали Пар, Кассия, Эмин и подруги. Слуга вел осла, нагруженного дровами и углем. В отдалении за ними следовала Ктура. Этим прекрасном утром к горе двигалась молчаливая процессия.
Когда они приблизились к указанному Яалой месту, Ифтах дал знак слуге остановиться, и сам повел осла. Слуга остался, а остальные продолжили путь. Степь перешла в буковый лес.
— Оставайтесь, дорогие подруги! — сказала Яала Шимрит, Тирце и Шейле. — Пусть Господь обратит к вам свой лик…
Раньше подруги заплакали бы, закричали. Но сейчас они лишь молча поклонились.
Яала в сопровождении близких родственников пошла дальше в лес и достигла просеки. Здесь она простилась с Паром и Кассией.
— Оставайтесь здесь, родные! — сказала она им. — Пусть Господь обратит к вам свой лик…
Кассии хотелось обнять, поцеловать девочку, но она взяла себя в руки и склонилась перед ней в молчаливом поклоне.
Маленькая процессия приблизилась к краю леса, к вершине горы. Здесь Яала оставила Эмина. При своей отрешенности она понимала, что он больше не Эмин. Человек, который появился тогда в лесу, чтобы спасти ее, снова стал Мерибаалем.
И вот они остались одни — Яала и Ифтах. Позади кралась за ними Ктура. Она тихо стонала, подвывала и продолжала свой путь мимо Эмина, вверх по горе, к зеленому дереву. Из сострадания Яала ещё какое-то время не прогоняла ее. Но когда до вершины осталось совсем немного, она простилась и с нею.
— Не ходи дальше, мама! — тихо и ласково сказала Яала, когда Ктура приблизилась.
В eё голосе прозвучала такая уверенность, что Ктура послушалась и даже перестала стонать и выть.
Ифтах и Яала поднялись на совершенно голую горную вершину. Только мощное зеленое дерево возвышалось над камнями.
Они сели прямо на камни. Ифтах с нежностью посмотрел на свое дитя. Eё смуглое тело просвечивало сквозь тонкое платье. Ифтах всматривался в Яалу так, будто видел eё первый раз. Он очень любил ее. Он ждал eё ответного взгляда. Во взгляде Яалы обычно выражалось все, чем она жила. Ему страстно хотелось услышать eё голос. Голос у Яалы был особенный, тот, кто хоть раз слышал его звучание, не забывал его никогда…
— Я видела Господа, — неожиданно заговорила Яала, поднявшись с камня. — Он похож на тебя. Я люблю Господа, потому что у Него твое лицо.
Ифтах растерянно слушал ее, ему было стыдно. Они оба — воины: он и Господь. Но Ифтах потерял себя, а Бог, обладавший властью, не боялся никого и ничего. Услышав, что он напоминает дочери Бога, Ифтах покраснел. И в то же время был благодарен Яале, испытывал к ней самые теплые чувства.
Ифтах молчал, не осмеливался говорить. В конце концов, он рискнул предложить ей усыпляющий напиток. Но она лишь повернула к нему полное упрека лицо и сказала:
— Я хочу видеть, отец, как ты передашь меня Господу. Ты ужасен во гневе, но я тебя не боялась. Не испугаюсь и теперь. Я принадлежу тебе.
Ифтах не настаивал и поставил кувшин с напитком на землю.
Они замолчали. И молчанием сказали друг другу больше, чем словами.
— Исполни одно мое желание, отец, — промолвила Яала после долгой паузы. — В эти дни я много раз видела Господа. Он светился страшным и красивым светом. И я люблю Его. Но он не умеет, как ты, смеяться… Хочу услышать твой смех, отец.
Ифтах опешил. Как он сможет исторгнуть смех из своего горла в такую минуту? Но глаза Яалы горели ожиданием. У неё никогда не было мужчины, она все ещё была ребенком. И теперь его дитя желало, чтобы отец засмеялся. Ифтах взял себя в руки. Ифтах рассмеялся. Яала обрадовалась, и сама залилась легким, счастливым смехом.
Он взялся за дело. Снял сапоги. Сложил камни и сделал из них жертвенник. Положил на камни дрова. Затем связал Яалу. Высоко поднял. Как она была легка! Он видел, как под платьем цвета шафрана вздымается и опускается eё грудь… Они смотрели друг другу в глаза.
Ифтах положил eё на камни и исполнил клятву.
Многие в Гилеаде до последней минуты думали, что Ифтах освободится от клятвы. И вот услышали они, что он установил с Господом новый кровавый союз, пожертвовав дочерью. Они восхищались судьей — своим поступком он на долгие годы обеспечил роду помощь Бога. И в то же время чувствовали смутное беспокойство. Люди рассказывали друг другу о праотцах, которые приносили в жертву своих детей, чтобы защитить Мицпе и Рамот, вспоминали Моисея, вождя в пустыне, кровавого жениха, которого Бог убил в брачную ночь. Они были благодарны Ифтаху. Но дружеское расположение, которое они испытывали к нему прежде, сменилось ощущением страха.
Много дней от Ифтаха не было вестей. Кто-то из сопровождавших его в это жуткое путешествие видел, как он с окаменевшим лицом спускался с косогора. Он шел медленно, словно слепой, и никто не посмел приблизиться к нему, а уж тем более — заговорить, потом, как дикий зверь, спрятался в лесу и исчез.
Он появился ранним утром — обросший, грязный и отправился в свою палатку под Мицпе. Тщательно помылся, как полагалось соблюдающему траур.
К нему пришел Пар. Ифтах сухо расспросил его о делах в лагере и в Мицпе. Пар доложил. Большую часть людей Пар отправил в Башан и в страну Тоб, ибо опасность больше не угрожала ни со стороны Аммона, ни со стороны Эфраима. Ифтах молча выслушал его, кивнул.
