– Поглядим! – сказал Лунякин.
Он оставил возле самолета штурмана, и мы вчетвером – Лунякин, радист, Штамм и я – помчались к ворогам.
Железнов стоял на вышке.
Мы подбежали к нему.
– Что случилось, Виктор?
– Приехали! – сказал он. – Первые гости!
Оказалось, что к воротам подъехала было легковая машина, но Железнов отогнал ее выстрелом.
Теперь машина стояла поодаль, в тени деревьев, и приехавшие пользовались ею как прикрытием.
Я всматривался, но людей различить было трудно.
Прикоснулся к руке Железнова:
– Как думаешь, кто это?
Он усмехнулся:
– Я же сказал: первые гости. Сейчас начнут прибывать!
Люди у машины чего-то выжидали… И вдруг мы услышали женский крик. Я сразу узнал: кричала Янковская.
– Август! Август! – кричала она. – Берзинь, откликнитесь!
Даже здесь, даже этой ночью она была верна профессиональным навыкам и соблюдала правила конспирации, не назвав меня ни одним из других моих имен.
Я поднялся на вышку.
– Я вас слушаю! – крикнул я и пригнулся, опасаясь выстрела.
– Не бойтесь, мы не будем стрелять! – крикнула Янковская.
В темноте взметнулось что-то белое… Она привязала к обломанной ветке носовой платок и подняла его вместо белого флага.
– Не стреляйте! – крикнула Янковская. – Я иду к воротам.
Она решительно пошла по дороге. Этого у нее отнять было нельзя: она была смелая женщина.
– Что вы хотите? – спросил я ее, когда она подошла к воротам.
– Разве так разговаривают с парламентерами? – насмешливо сказала она. – Впустите меня.
– Зачем? – спросил я.
– Неужели вы боитесь безоружной женщины? – ответила она. – Мне необходимо с вами поговорить!
– Впустим, – решил Железнов.
Он не стал слезать с вышки, и мы со Штаммом впустили Янковскую.
– Говорите, – сказал я. – Чего вы хотите?
– Мне надо говорить лично с вами, – сказала она. – Отойдем в сторону.
Она сошла с дорожки, и я невольно последовал за ней.
– Зачем вы приехали? – спросил я. – Кто с вами?
– Никого! – Она рассмеялась. – Кому же еще быть? Вы не представляете, какой спектакль устроил мой чичисбей. Вы здорово его растравили. Я приехала бы раньше, но Гонзалес никому не давал говорить, и я не могла понять, чего добивается Польман…
Она потянула меня за руку.
– Что вы собираетесь делать? – продолжала она. – Подозрения Польмана подтвердились. Гренер ни о чем не знал. Он не получал ни списка от вас, ни указаний от шефа…
Мне об этом можно было не сообщать!
– Для чего вы все это говорите? – остановил я ее.
– Для вас! – воскликнула она. – В течение нескольких минут Польман установит, куда последовала ваша машина, и все станет ясно. С минуты на минуту сюда прибудут специальные войска. Я хочу вас спасти. Все равно вам не прорваться через линию фронта. Помогите обезоружить команду самолета, и вам обеспечено прощение. Вас не пошлют в Россию. У вас будут деньги, положение, свобода…
Она принялась торопливо уговаривать меня, сулила всяческие блага, запугивала всевозможными ужасами.
Может быть, дорогой она еще воображала, что сможет меня уговорить, но, едва заговорив, я думаю, сразу поняла бесполезность затеянного разговора. Она торопливо повторяла фразу за фразой о красивой жизни, личной свободе и обеспеченном положении, но сама уже не верила в убедительность своих доводов. Она продолжала говорить, а в сознании ее зрело другое решение, потому что внезапно она отскочила от меня и выхватила из кармана пистолет.
У меня мелькнула мысль, что на этот раз она не пощадит Макарова, но нет, она целилась в Лунякина!
Не знаю, случайно она его выбрала или угадала в нем пилота, но этим выстрелом она могла погубить нас всех…
Она умела принимать молниеносные решения!
Одним прыжком я очутился возле нее и сбил с ног.
Ко мне подбежал Лунякин, и ремнями, снятыми с мертвых эсэсовцев, мы скрутили ей руки и ноги.
– Что там у вас, Андрей Семенович? – закричал Железнов.
– Янковская хотела его застрелить! – объяснил я, указывая на Лунякина.
Я приблизился к вышке и передал Железнову слова Янковской о том, что с минуту на минуту должны прибыть специальные части.
– Чего же вы медлите? – сказал он. – Не пропадать же всем. – Он поискал глазами Штамма. – Товарищ Штамм! – подозвал он его. – На два слова.
Они перекинулись между собой несколькими отрывочными словами.
– Так вот, товарищи, – внятно и не торопясь произнес Железнов, – решение принято. Экипаж возвращается в самолет, и товарищ Макаров тоже, а мы с товарищем Штаммом постараемся вас прикрыть.
– Ты можешь лететь с нами! – воскликнул я.
Железнов указал на ограду:
– Думаешь, эти не попытаются проникнуть сюда? А мы не знаем всех секретов здешнего аэродрома! Нельзя рисковать ни самолетом, ни людьми. Да и выезда мне никто не разрешал! Пока что мы не впустим тех, что за воротами, и будем задерживать тех, что прибудут…
– Нет, – сказал я. – Я не согласен! Ты полетишь с нами!
– Вы недостаточно дисциплинированны, товарищ Макаров, – сказал Железнов. – Но на этот раз номер не пройдет. Вас ждут в штабе армии. Понятно? Приказ командования! Посмейте ослушаться, и вас расстреляют за невыполнение боевого приказа!
Он тотчас от меня отвернулся и пожал руку Лунякину.
– Большое спасибо за помощь… – Голос его на мгновение перехватило, но он сейчас же оправился. – Передайте…
Но так больше ничего и не сказал.
– Майор Макаров, подмените шофера, – приказал он. – Садитесь.
Он указал головой в сторону Янковской.
– И заберите с собой эту особу, – сказал он. – Не-< зачем оставлять ее здесь, сдадите в особый отдел.
Он опять обернулся к Лунякину:
– Товарищ Лунякин, попрошу…
Пилот и штурман подошли к Янковской, подняли ее, как мешок, и довольно бесцеремонно сунули в машину.
– Товарищ Штамм, забирайте автомат и гранаты и лезьте на крышу, – сказал Железнов. – А я останусь на вышке.
Штамм поднял автомат.
– Пожми ему руку, – сказал Железнов.
Я простился со Штаммом, и он пошел к сторожке.
– А теперь торопись, – сказал Железнов. – Поцелуемся.
Мы поцеловались, я отвернулся и, не оглядываясь, побежал к машине.
И почти тут же услышал выстрелы…
Сперва несколько одиночных выстрелов, а затем частую непрекращающуюся стрельбу. Стреляли где-то в отдалении, за оградой. Выстрелы раздавались со стороны поля, но потом стрельба послышалась и со стороны дороги…
Я прислушался и вернулся к Железнову.
– Слышишь? – спросил я. – Что это может значить?
– Наши! – закричал Виктор. – Тут неподалеку действует одно партизанское соединение. Им послали приказ – подойти и обеспечить операцию. Следовательно, получили!
Кажется, не было в этой войне момента, когда нельзя было бы ощутить плеча товарища!
– Значит, порядок?! – воскликнул я. – Теперь и ты можешь с нами…
– Нет, не «значит», никто не разрешал мне покидать Ригу, – сердито откликнулся Виктор. – И вообще, товарищ майор, почему вы нарушаете приказ? В машину, на самолет, и попрошу больше не задерживаться!
Я не мог не подчиниться и побежал обратно к машине.
Однако на сердце у меня стало как-то спокойнее…
– Давай-давай, майор, теперь дорога каждая минута, – сказал Лунякин. – Что там за стрельба?
– Партизаны! – объяснил я. – Специально, чтобы обеспечить нашу операцию.
– Добро, – довольно сказал Лунякин. – Сейчас рванем!
Мы проскочили аллею и помчались через луг к самолету. Стрельба становилась все ожесточеннее, видно, бой завязался всерьез…
Специальные части напоролись на неожиданное сопротивление.
Я тормознул прямо с хода…
Штурман подбежал к машине.
– Долгонько.
– Ладно, – сказал Лунякин. – Ребят в сторожке не осталось?
Штурман помотал головой.
– Тогда по местам…
Летчики очень спешили. Янковскую бросили внутрь. Подсадили меня.
Через несколько минут мы оторвались от земли.
Когда мы набирали высоту, до нас донеся глухой взрыв.
Вскоре мы уже не слышали ничего. Впервые с момента выезда из Риги я взглянул на часы. Мне казалось, что прошло бесконечно много времени. На самом деле все наши перипетии заняли немногим более часа. Мотор рычал все яростнее: Лунякин набирал высоту. Я нащупал в кармане свой сверток и почувствовал, как во мне нарастает желание поскорей от него освободиться…
Земля под нами пропала совсем, и мы взмыли в черное бездонное небо.
То, что произошло в Риге после нашего отбытия, стало известно мне лишь со слов Пронина, и много времени спустя.
Расставшись со мною, Польман отправился к Гренеру, но Гонзалес, как я и рассчитывал, очутился там раньше.
Из цирка он прямиком помчался на квартиру к Гренеру, где и узнал, что тот действительно женится на Янковской и готовится вместе с ней к отъезду, – об этом ему без всяких обиняков объявил сам Гренер и тут же приказал денщикам выбросить буянящего артиста вон.
