— Что случилось? — спросил я.
— Я расскажу тебе, что случилось, — сказал он.
— Да, будь так добр, — попросил я. И он рассказал.
— Берти, я думаю, ты понимаешь, что я был в полном отчаянии, когда прочитал это объявление в «Тайме»? — сказал он и взял третий бокал.
— Разумеется. Это вполне естественно.
— У меня голова шла кругом, и…
— Да, ты мне уже рассказывал. У тебя потемнело в глазах.
— Жаль, что не надолго, — с горечью произнес он. — К сожалению, скоро это прошло. Через какое-то время тьма рассеялась, и меня охватила страшная ярость. Я буквально клокотал от злобы, а потом встал со стула и написал Бобби оскорбительное письмо.
— О, Господи!
— И уж постарался от души.
— Ах ты, черт!
— Открыто обвинил ее в том, что она дала мне от ворот поворот из корыстных побуждений, чтобы выйти замуж за более богатого претендента. Назвал ее распутной Иезавелью с морковными патлами и добавил, что очень рад, что наконец-то от нее избавился. Написал, что… не помню, что я еще там написал, но выдал ей по первому разряду.
— Но ты ни разу не упомянул про письмо.
— Я был вне себя от счастья, когда узнал, что объявление в «Тайме» всего лишь уловка и что она меня по-прежнему любит, и напрочь забыл про злосчастное послание. А сейчас вдруг вспомнил — прямо как обухом по голове. Я даже по… по…
— Поперхнулся?
— Пошатнулся. Ноги стали, как ватные. Но у меня все же хватило сил дотащиться до телефона. Я позвонил в Скелдингс-Холл — мне сказали, что она только что приехала.
— Видать, неслась, как поддавший автогонщик!
— Не сомневаюсь. Одно слово — слабый пол. Короче говоря, она уже была там. И жизнерадостным тоном сообщила, что обнаружила на столе в холле мое письмо. И что ей не терпится его поскорей прочесть. Я дрожащим голосом попросил ее не читать письмо.
— Значит, ты поспел как раз вовремя.
— Вовремя — черта с два. Берти, ты же не первый день живешь на свете, и тебе приходилось сталкиваться со многими представительницами противоположного пола. Что делает девушка, когда ей говорят не вскрывать письмо?
Я понял, к чему он клонит.
— Она его вскрывает.
— Совершенно верно. Я услышал звук разрываемого конверта, и… Нет, даже вспомнить жутко.
— Она что, приняла это так близко к сердцу?
— Вот именно, настолько, что мое сердце оказалось в пятках. Тебе никогда не доводилось плавать в Индийском океане во время тайфуна?
— Нет, ни разу не бывал в той части света.
— И я тоже. Но, судя по рассказам очевидцев, это очень похоже на то, что мне пришлось испытать минуту спустя. Она говорила без остановки четверть часа, не меньше.
— И что же она сказала?
— Не могу всего повторить, да и не хочу — даже если бы смог.
— А что ты сказал?
— Она мне слова не дала вставить.
— Очень знакомо.
— Женщины трещат, как пулемет.
— Уж я-то тебя понимаю. И чем закончился матч?
— Она сказала, что очень рада за меня, наконец-то я от нее избавлюсь, но еще больше она рада, что избавится от меня: теперь она свободна и сможет осуществить свое самое заветное желание и выйти за тебя замуж.
В душеледенящем романе мамаши Артроуз, который я начал читать, есть персонаж по имени Меченый Маккол — разумеется, гангстер, — который в одно прекрасное утро садится в свою машину, поворачивает ключ зажигания и разлетается на мелкие кусочки, потому что его конкурент подложил в двигатель бомбу. Когда я прочел это место, то подумал: интересно, а что Меченый в тот миг почувствовал. Теперь я это понял. Я вскочил и бросился к двери. Селедка взглянул на меня с удивлением.
— Тебе наскучило меня слушать? — сухо спросил он.
— Вовсе нет. Просто хочу выгнать машину из гаража.
— Собираешься прокатиться?
— Да.
— Но сейчас будет ужин.
— Я не голоден.
— Куда же ты едешь?
— В Херн-Бей.
— Почему именно в Херн-Бей?
— Потому что там сейчас Дживс, он должен взять это дело в свои руки, и немедленно.
— Но что может сделать Дживс?
— Этого я сказать не могу, — ответил я, — но он непременно что-нибудь придумает. Ведь он отдыхает на морском курорте и ест много рыбы, значит, его мозг сейчас в отличной форме; поэтому все, что требуется, это предоставить дело Дживсу и не путаться под ногами.
От «Бринкли-Корта» до Херн-Бея не рукой подать: один находится в центре Вустершира, другой — на побережье в Кенте, и даже при самых благоприятных обстоятельствах быстро не обернешься. А тут еще непредвиденная задержка: у моего арабского скакуна случился приступ меланхолии, пришлось его буксировать в гараж для незамедлительного лечения, так что я добрался до цели моего путешествия далеко за полночь. А наутро, когда я приехал по адресу, оставленному мне Дживсом, мне сказали, что он уже ушел и неизвестно когда вернется. Я оставил записку с просьбой позвонить мне в «Трутни» и вернулся в Лондон. Я уже допивал свою обычную порцию перед ужином в курительной комнате клуба, когда меня позвали к телефону, и я услышал в трубке знакомый голос.
— Мистер Вустер? Добрый вечер, сэр. Это Дживс.
— Ну, наконец-то, — проблеял я жалобно, словно потерявшийся ягненок, который после долгой разлуки увидел свою маму-овцу на другом конце луга. — Где вы пропадали?
— Я договорился пообедать с приятелем в Фолкстоне, а когда приехал, меня уговорили остаться и выступить в качестве члена жюри на пляжном конкурсе красоты.
— В самом деле? Вижу, вы не скучаете.
— О, нет, сэр.
— Ну, и как прошел конкурс?
— Весьма успешно, сэр, благодарю вас.
— Кто победил?
— Некая мисс Марлен Хиггинс из Брикстона, сэр, а мисс Лана Браун из Тулс-Хила и мисс Мерилин Бантинг из Пенжа награждены почетными дипломами. Весьма привлекательные юные особы.
— Хорошие фигуры?
— Необыкновенно стройные, сэр.
— Знаете, что я вам скажу, Дживс: стройная фигура — не главное на свете, можете даже записать это себе для памяти. Чем обольстительнее изгибы корпуса у дамы, тем скорее она выкинет нечто такое, что заставит содрогнуться адские глубины. Дживс, я в полном отчаянии. Помните, вы мне как-то рассказывали про одного парня, который говорил, будто может рассказать другому нечто, что заставит его крепко задуматься? Что-то насчет того, как звезды сошли с орбит, и еще про влюбленного дикобраза.
— Я полагаю, вы говорите о призраке отца Гамлета, принца Датского, сэр. Обращаясь к сыну, он сказал: «А то бы от слов легчайшей повести моей зашлась душа твоя и кровь застыла, глаза, как звезды, вышли из орбит и кудри отделились друг от друга, поднявши дыбом каждый волосок, как иглы на взбешенном дикобразе[79]».
— Совершенно верно. Конечно же, глаза вышли из орбит, а не звезды. Странно только, почему он сказал «взбешенный дикобраз», когда на самом деле дикобраз был влюбленный? Наверное, просто оговорился. С призраками такое сплошь и рядом случается. Так вот, Дживс, моя история будет посильнее, чем у этого призрака. Повесть, которую я собираюсь вам поведать, из той же серии, только я бы не назвал ее «легчайшей». Вы меня слушаете?
— Да, сэр.
— Тогда держитесь крепче, чтобы не упасть, ибо я начинаю.
И я все ему рассказал самым подробнейшим образом.
— Вполне разделяю вашу озабоченность, сэр, — произнес он, когда я закончил. — Ситуация, как вы справедливо заметили, чревата серьезными последствиями. — Для Дживса это очень сильное выражение, обычно он не идет дальше «Довольно неприятное известие, сэр». — Думаю, мне следует как можно скорее приехать в «Бринкли-Корт», сэр.
— Вы в самом деле приедете? Мне ужасно неловко прерывать ваш отпуск.
— Ничего страшного, сэр.
— Вы можете потом его снова продолжить.
— Конечно, сэр, если вы не против.
— А сейчас…
— Именно так, сэр. А сейчас, если позволительно будет воспользоваться известной цитатой…
— «…Настало время, когда каждый честный человек должен прийти на помощь нашей партии![80]»
— Именно эти еловая и собирался произнести, сэр. Завтра я постараюсь быть дома как можно раньше, сэр.
— И мы вместе поедем в «Бринкли». Значит, договорились, — сказал я и отправился принимать простую, но здоровую пищу.
На следующий день я выехал в «Бринкли-Корт» не то чтобы с легким сердцем, но в несколько приподнятом настроении. Мысль о том, что рядом со мной сидит Дживс и его подкормленный рыбным фосфором мозг находится в моем распоряжении, позволила мне различить первые робкие голубые просветы на покрытом грозовыми тучами небосклоне, но всего лишь просветы, поскольку я спрашивал себя, по силам ли даже Дживсу решить эту проблему, снова и снова поднимавшую свою страшную голову, точно гидра. Хотя он и слыл непревзойденным мастером по части воссоединения влюбленных сердец, между которыми прошла трещина раздора, но не думаю, чтобы ему прежде приходилось сталкиваться со столь катастрофическим разломом, как тот, что зиял между сердцами Роберты Уикем и Реджиналда Сельдинга; да и, как любит повторять сам Дживс, «не во власти смертных людской успех в делах иль не успех[81]». А при мысли о том, что произойдет, если он не справится с возложенной на него задачей, я затрясся, как желе на заливной рыбе. Я не мог забыть о том, что, дав отставку Селедке, Бобби недвусмысленно объявила о своем намерении потащить к алтарю меня и дать отмашку священнику, чтобы тот приступал к своим обязанностям. Поэтому, как я уже сказал, я вел машину без особого ликования в душе.
