Этажом ниже вышел Богданович и тоже смотрел на машину.
— Что-то они долго оповещают о своем прибытии, — сказала Джеральдина.
Затем из машины вылезли двое полицейских в форме и человек в синем штатском костюме. Они принялись барабанить кулаками в ворота внутреннего дворика:
— Откройте! Полиция!
Богданович юркнул в квартиру и захлопнул дверь. Через секунду его окна погасли.
Из соседнего бара выбежала буфетчица со связкой ключей и отперла ворота.
— Где тут этот Рейни? — крикнул человек в синем костюме. — Где тут этот тип?
Джеральдина медленно повернулась и вошла в квартиру. Она остановилась и посмотрела на Моргана, не закрывая двери. Полицейские поднимались по лестнице.
— Ничего страшного, — сказал Рейни.
Джеральдина закрыла дверь и погасила свет.
А Рейни продолжал стоять на прежнем месте и, положив локти на перила, прислушивался к шагам полицейских.
— Полиция, Рейни! — крикнул один из полицейских. — Морган Рейни? Квартира четыре?
Они выкрикивали его имя на каждой ступеньке.
Поднявшись на площадку, где он стоял, они прошли мимо и двинулись было наверх. У человека в синем костюме был электрический фонарик. Он поднялся на одну ступеньку и направил на Рейни луч фонарика.
— Вот мистер Рейни, — объявил он.
Полицейские спустились на площадку и встали справа и слева от него.
— Мистер Рейни, — сказал человек в синем костюме, — вы припарковались в неположенном месте.
Рейни улыбнулся.
— У меня нет автомобиля, — сообщил он.
— В чьей же машине вы приехали домой?
— Я пришел пешком.
— Какой дорогой вы шли?
— По Шартр-стрит.
— Вы всегда возвращаетесь этой дорогой?
— Иногда я еду на автобусе.
— Встаньте к стене, — приказал один из полицейских.
Они поставили его почти у самой двери Джеральдины и долго, медленно его обыскивали. Они заставили его бросить бумажник на пол и вывернуть карманы.
Человек в синем костюме поднял его чековую книжку и пролистал ее.
— В каком состоянии ваш счет?
— Я кредитоспособен.
— Ну-ка, посмотрим вашу банковскую книжку.
Они вытащили банковскую книжку Рейни из бумаг, валявшихся на полу, и человек в синем костюме несколько минут просматривал ее. Активный баланс Рейни составлял немногим больше ста долларов.
— Как поживает ваша подружка? — спросил его человек в синем.
— Какая подружка?
— Нью-йоркская коммунисточка.
— Я не знаю, о ком вы говорите.
— Вы подписывали клятву, что не состоите ни в одной из зарегистрированных подрывных организаций?
— Подписывал.
— Давая заведомо ложную клятву?
— Нет.
— Вы знаете, что ваши родные от вас отреклись? Они не собираются за вас вступаться.
— Мои родные?
— Вот именно, — сказал человек в синем. — Не ждите, что они за вас заступятся. Вас один раз арестовывали в Тампе во Флориде за нарушение общественного порядка?
— Нет.
— Вы знаете, что в городе есть одна негритяночка, которая на вас в претензии? Это вам грозит большими неприятностями.
— Когда вы собираетесь уехать отсюда?
— У меня нет намерения уезжать отсюда.
Человек в синем костюме пристально смотрел на него.
— А что, если мы осмотрим вашу квартиру?
— Если у вас есть ордер на обыск — пожалуйста.
— Конечно, у нас есть ордер, — сказал один из полицейских.
— Предъявите его.
— Мы вернемся с ним завтра, — сказал человек в синем костюме. — Если вы хотите причинить нам лишние хлопоты, тем хуже. Не возражаете, если мы наведем о вас кое-какие справки у соседей?
— Не возражаю, — сказал Рейни.
Они поиграли лучами своих фонариков на дверях квартир, в которых был погашен свет.
— Мы еще увидимся, — сказал человек в синем костюме.
Они медленно, топоча, спустились по лестнице и пересекли внутренний дворик.
Через несколько минут Джеральдина открыла дверь и увидела, что Рейни сидит на ступеньке.
— Вам недолго осталось работать в муниципалитете, — сказала она ему. — Это всякому ясно.
— Я больше там не работаю.
— Почему все так на вас злы? Я ведь даже не знаю, что вы, собственно, там делали.
— О! — сказал Рейни. — Я задавал вопросы. Я задавал сотни и сотни вопросов. В сущности, это было… — Он на секунду умолк, и шея его дернулась. — В сущности, это было очень глупо.
— И что же вы узнали?
— Я узнал, что в одном служебном кабинете сидит один человек и в связи с этим мне надо что-то сделать.
— Ладно, — сказала Джеральдина. — Можете не продолжать. Не говорите того, о чем потом пожалеете.
— Простите. Я, правда, не знаю, что, собственно, я хотел сказать.
Джеральдина засмеялась. Рейни понял, что она не совсем трезва.
— Я не хочу слушать, как кто-то намерен прикончить кого-то. Дело в том, что я была замужем за очень милым мальчиком, и он все время наталкивался на людей, с которыми ему надо было разделаться. Только и говорил про то, как он их убьет. Но думаю, говорил об этом со мной одной.
— И он кого-нибудь убил?
— Его убили, — сказала Джеральдина. — И зря. — Она повернулась и посмотрела Рейни в глаза. — Вот и у меня есть человек, с которым надо бы что-то сделать, только вы-то знаете, что делать со своим, а я со своим — не знаю.
— Мне очень жаль, — сказал Рейни.
— Еще бы, — отозвалась Джеральдина, не спуская с него глаз. — Может, зайдете выпить? Смыть привкус полиции.
Он молча прошел за ней через комнату в кухню. Комната была совсем пустой — ни картин, ни украшений на стенах. В кухне на всех полках лежали стопки газет и журналов. На столе стояла на две трети полная бутылка виски.
Джеральдина присела к столу, налила немного в два стакана и один протянула Рейни. К собственному удивлению, он выпил виски залпом. Джеральдина улыбнулась и снова налила ему.
— Я не напрашиваюсь на откровенность, детка, — сказала она. — Я просто стараюсь помочь. Чего вы хотите от Рейнхарта? Что он должен для вас сделать? Ведь что бы это ни было, он этого все равно не сделает.
— Я хотел поговорить с ним, — сказал Рейни. — Узнать у него про некоторых людей.
— И не думайте. Он вам ничего сказать не может. Еще никому не удавалось получить от Рейнхарта хоть что-то. Просто он не такой.
— Да, конечно, — сказал Рейни. — Собственно, Рейнхарт уже все мне сказал в прошлый раз.
— Он иначе не может, вы понимаете?
— Понимаю, — сказал Рейни.
— А кто этот человек в кабинете, которого вы хотите прикончить?
— Лицо, облеченное властью, — медленно сказал Рейни. — Его власть можно измерять страданиями, как землю измеряют акрами. Когда я увидел его и понял, что именно означает его власть, мне захотелось его потрогать, потому что он физически ее излучал.
— Господи, — сказала Джеральдина.
— Мне было дано увидеть этого человека по-особому. Я узнал его и понял по-особому. Вам это ясно?
— Нет, — сказала Джеральдина.
— Ну, мне было известно, что сделал этот человек и что он продолжает делать. И когда я увидел его, я сразу понял, почему он это делал и почему не мог не делать.
— А. — Джеральдина покачала головой и выпила еще виски.
— Когда-то существовала теория, — сказал Рейни, — про Луну. Один человек верил, что Луна питается человеческими мыслями. Он утверждал, что человечество невежественно и его раздирают смуты потому, что Луна пожирает эманацию человеческого разума[90].
— Я этому не верю, — сказала Джеральдина и посмотрела на него. — А вы?
— Нет-нет, — сказал Рейни, энергично помотав головой, — конечно нет. Но я верю, что среди нас есть люди, которые могут жить, только питаясь страданиями. Я верю в это потому, что я видел в служебном кабинете человека, который живет чужой болью, и я сообразил, что не он один такой, понимаете? Он не может быть единственным.
Джеральдина посмотрела на него:
— Ну и что же вы думаете делать?
— Не знаю. Видите ли, я был болен. Я совсем рассыпался. Я был искалечен и постепенно утрачивал связь с людьми. Я оторвался от жизни. Так что не знаю. Но что-нибудь сделаю.
Джеральдина не спускала с него широко раскрытых глаз.
— Лучше и не пробуйте, деточка. Вы же младенец, миленький. Вас сотрут в порошок.
— Вы знаете, что я думаю? — сказал Рейни, улыбаясь ей. — Я думаю, в этом теле нет ничего, что они могли бы отнять у меня.
Джеральдина поглядела на его лицо и покачала головой.
— Я умру. Только это они от меня и получат.
— Я готова умереть хоть сию минуту, — сказала Джеральдина. — Но я не хочу, чтобы меня убили. Я и подумать об этом не могу.
— Скажите мне одно, — попросил Рейни. — Откуда у вас на лице эти шрамы?
— Видите ли… один человек меня порезал.
Она чувствовала, что должна сказать ему правду. Она смотрела, как он встал и отошел в угол.
