остатки Рождества были выметены и выволочены из отеля «Нью-Гэмпшир», мы стали раздумывать, как поинтересней украсить зал для встречи Нового года.
— У всех у нас не слишком подходящее настроение для Нового года, — сказала Фрэнни, — давайте вообще не будем украшать зал.
— Праздник есть праздник, — игриво сказал отец, хотя мы подозревали, что ему-то меньше всех нас хотелось устраивать торжество. Все знали, чья идея была устроить встречу Нового года: Айовы Боба.
— Во всяком случае, не надо никого приглашать, — сказал Фрэнк.
— Говори за себя, Фрэнк, — возразила Фрэнни. — Ко мне придут друзья.
— Здесь может собраться сотня людей, а ты, Фрэнк, так и будешь торчать в своей комнате, — заметил я.
— Иди съешь еще один банан, — сказал он. — Иди пробегись, до Луны.
— А мне нравится, когда гости, — сказала Лилли, и все посмотрели на нее, потому что, пока она не заговорит, ее, конечно, никто не замечал, такой маленькой она стала.
Лилли было почти одиннадцать, но теперь она выглядела значительно меньше Эгга; она едва доходила мне до пояса и весила меньше сорока фунтов.
Так что мы быстро ухватились за эту возможность: раз Лилли хочет праздника, мы постараемся поддержать настроение.
— Так как же нам украсить ресторан, Лилли? — спросил ее Фрэнк; говоря с Лилли, он складывался пополам, как будто обращался к ребенку в коляске, и то, что он говорил, было полной белибердой.
— Давайте не будем вообще ничего украшать, — предложила Лилли. — Давайте просто хорошо проведем время.
Мы все застыли на месте, обдумывая этот проект, как обдумывают смертельный приговор, но мать сказала:
— Великолепная идея! Я собираюсь позвать Метсонов!
— Метсонов? — переспросил отец.
— И Фоксов, и, может быть, Гальдеров, — сказала мать.
— Только не Метсонов! — сказал отец. — А Гальдеры уже приглашали нас к себе. Они сами каждый Новый год зовут гостей.
— Ну хорошо, — сказала мать, — мы просто пригласим нескольких друзей.
— Хорошо, но будут и постоянные посетители, — заметил отец, но, судя по его виду, он в этом был не очень уверен, и мы отвели глаза в сторону.
«Постоянные» посетители — это была небольшая компания забулдыг, в большинстве своем — собутыльники тренера Боба. Мы гадали, появятся ли они теперь вообще, а уж тем более — встречать Новый год.
Миссис Урик не знала, сколько готовить еды; Макс раздумывал, очищать ли ему от снега всю автомобильную стоянку или, как обычно, только несколько мест. Ронда Рей, похоже, была настроена встретить Новый год по-своему; у нее было платье, которое ей хотелось надеть, она мне об этом рассказала. Я уже знал это платье: это было то сексуальное платье, которое Фрэнни подарила матери на Рождество; мать отдала его Ронде. Помня, как его демонстрировала Фрэнни, я беспокоился о том, сможет ли Ронда вообще в него влезть.
А для музыкального сопровождения мама пригласила настоящую группу, играть «живьем».
— Почти живьем, — сказала Фрэнни, которая слышала их раньше.
Летом они выступали в Хэмптон-Бич, но в течение года большинство из них еще учились. На электрогитаре играл Слизи Уэльс, гопник с набриолиненным чубом; его мать пела и подыгрывала на акустической гитаре — крепкая громогласная женщина по имени Дорис, которую Ронда Рей ревниво обозвала сукой. Группа звалась то ли в честь самой Дорис, то ли в честь средней силы одноименного урагана, пронесшегося несколько лет назад. Называлась группа, естественно, «Ураган Дорис» и состояла из Слизи Уэльса, его матери и двух его школьных приятелей — на контрабасе и барабанах. Думаю, что ребята после школы работали в одном и том же гараже, поскольку на сцене одевались в комбинезоны гаражных механиков: у каждого на груди была табличка с именем — соответственно «Денни», «Джейк» и «Слизи» — и огромная эмблема «GULF». Дорис надевала, что ей вздумается, — платья, которые даже Ронда Рей считала нескромными. Фрэнк, конечно, назвал «Ураган Дорис» «омерзительным».
Группа играла в основном вещи из репертуара Элвиса Пресли — «с кучей медляков, если народ собрался взрослый, — как сказала Дорис по телефону моей матери, — и быструю фигню, если больше молодежи».
— Ну-ну, — сказала Фрэнни. — Мне просто не терпится услышать, что скажет Младший об «Урагане Дорис».
А я уронил несколько стеклянных пепельниц, которые должен был расставить по столам; мне не терпелось услышать, что скажет сестра Младшего Джонса обо мне.
— Сколько ей лет? — спросил я Фрэнни.
— Если тебе повезет, мальчик, — дразнила меня Фрэнни, — то ей будет около двенадцати.
Фрэнк пошел ставить швабру и щетку в хозяйственный чулан на первом этаже и там обнаружил следы присутствия Грустеца. Это была деревянная доска, на которой прежде стоял Грустец в своей «атакующей» позе. В доске были четыре ряда аккуратных дырочек и вдавленные контуры собачьих лап; за лапы чучело и привинчивалось к доске.
— Эгг! — закричал Фрэнк. — Ах ты, маленький воришка! Эгг!
Эгг, выходит, снял Грустеца с его подставки и, может быть, как раз сейчас пытался изменить ему позу на другую — более соответствующую его представлениям о нашем старом псе.
— Хорошо, что у Эгга не дошли руки до Штата Мэн, — сказала Лилли.
— Хорошо, что у Фрэнка не дошли руки до Штата Мэн, — поправила ее Фрэнни.
— Для танцев остается слишком мало места, — грустно сказала Ронда Рей. — Мы не можем сдвинуть к стенке стулья.
— А мы будем танцевать среди стульев! — оптимистично воскликнул отец.
— Привинчены на всю жизнь, — пробормотала Фрэнни.
Но отец ее услышал; он не был готов к тому, что ему ответят одной из фразочек Айовы Боба. Его это, кажется, очень задело, и он отвел глаза. Я помню встречу Нового, 1956 года как время, когда все постоянно отводили глаза.
— Черт! — прошептала мне Фрэнни, и, кажется, ей было действительно стыдно.
Ронда Рей быстренько обняла Фрэнни.
— Тебе надо немного повзрослеть, милочка, — сказала она. — Ты должна понять, что у взрослых все проходит гораздо болезненней, чем у детей.
С лестницы доносились вопли Фрэнка: «Эгг! Эгг!» У Фрэнка тоже «все проходит» не так хорошо, подумал я. Но в каком-то смысле Фрэнк никогда и не был ребенком.
— Прекрати этот шум, — закричал Макс с четвертого этажа.
— Идите и помогите нам готовиться к встрече, оба! — крикнул им отец.
— Дети! — взвыл Макс.
— Что он знает о детях? — проворчала миссис Урик.
Из Детройта позвонил Гарольд Своллоу: он все-таки не вернется в Дейри пораньше и не приедет к нам на праздник. Он только что вспомнил, сказал он, что Новый год всегда приводит его в уныние и в итоге он весь вечер смотрит телевизор.
— Я вполне смогу сделать это и в Детройте, — сказал он. — Нет смысла лететь на самолете до Бостона, а потом ехать на
