— Обо мне? С ума сойти! Почему эта парочка напротив не желает убраться восвояси?
— Да оставь ты их.
— Они, разумеется, прекрасно знают, кто я такая, да и ты хорошо одет, могли бы проявить уважение.
Абель улыбнулся:
— Может, уйдем?
— Нет, это не мы должны уходить. Да, так о чем мы говорили? Ты сказал: созревать. Единственная трапеза за целый день. Господи, спаси и помилуй. Нет никакого сомнения в том, что тебе несладко живется, и если ты все-таки желаешь так жить, то лишь потому, что у тебя ни на что нет воли.
— А что, если это дар?
Она опешила:
— Дар? Ты так наловчился красиво говорить, я просто никогда ничего подобного не слышала. Дар? Может, ты и прав, может, впору на все махнуть рукой, если бы не погибал именно ты.
— Удивительно слышать это от тебя, Ольга, — сказал он, — но, когда я сижу и греюсь на солнышке, мне никакой еды и не надо. Я в тропиках наблюдал, как там люди живут одним днем — что добудут, то и съедят, живут, можно сказать, ничем и еще солнечным светом. И так живут миллионы. Там ни про кого нельзя сказать, что он многого достиг, там не думают про деньги, и хлеб насущный, и жилье, жизнь их проста, а украшением ей служат цветы. Глядеть на них отрадно, это такая благодать для глаз. Мы уплывали на острова и располагались там, в карманах у нас не было ничего, что нужно им, они ничего не желали покупать у нас, но они и не попрошайничали. Мы заходили в глубь острова, там они танцевали и смеялись, они были приветливы и давали нам фрукты, они были красивые, смуглые и почти нагие. Мы провели там две ночи…
— Не два дня? Ты ведешь счет ночами.
— Днем мы там тоже были.
— Ну да, ну да, — сказала она нетерпеливо, — послушай, Абель, ты сказал, что разыскивал меня девять дней. А я ждала тебя целый год. Ты, пожалуйста, ничего не воображай — но ты единственный, с кем я могу разговаривать. С тобой я могу разговаривать о чем угодно. Отец наш небесный! — вдруг воскликнула она. — Если б мне удалось заставить тебя понять собственную пользу. Ты, верно, сидишь без гроша в кармане?
— Нет, кое-что у меня есть.
— Я все еще должна тебе тысячу крон. Это очень печально.
— Не думай об этом.
— А тебе никогда не удается чего-нибудь скопить?
— Никогда, — ответил он.
— Значит, у тебя ничего нет на потом. Ты ведь получил наследство и мог бы стать среди нас большим человеком, если б сумел удержать его. И тогда мы смогли бы уехать вместе.
— Мой отец, тот и в самом деле копил. Я сразу промотал свою долю. Лолла, та была разумнее, она вложила свои деньги в акции и акции эти потеряла. Теперь мы оба одинаково бедны. Нет и нет, я не коплю.
— Ну, с акциями это чистая случайность. Ты вообще не печешься о том, чтобы хоть что-то иметь, чем-то обладать. А вот я не могу себе представить, как бы это я жила, ничего не имея, я не создана для бедности. Я хочу иметь возможность, пожелав ту либо иную вещь, тотчас ее получить.
— А вот я ничего не желаю.
— Все потому, что тебе не для кого копить.
— А тебе есть для кого?
— Нет. Не надо язвить. Итак, тебе не для кого копить, ты человек одинокий, и это тебя испортило. Я все-таки немножко откладываю… хотя, нет, ничего я не откладываю, я, напротив, вся в долгах. Господи, с тобой невозможно разговаривать… Для всех людей вполне естественно немножко откладывать, а не проматывать все, что ни есть.
— Да, это так. Все мы только и стремимся выжать из этой жизни все, что только можно, урвать как можно больше — а потом умереть.
— Господи, жуть-то какая!
— Но, дорогая Ольга, зачем собирать сокровища в сундуках? Неужто ты не знаешь, к чему это приводит? Дети либо внуки снова все растранжирят, разбазарят направо и налево. После чего дети детей снова начнут собирать. Ну не глупо ли? Словом, я не вижу причин укорять себя за то, что ничего не коплю.
— У тебя просто нет стимула, — кивнула Ольга.
— А теперь расскажи хоть немножко про себя.
— Ты какой-то ненормальный, вот и все.
Абель, с досадой:
— Те, у кого есть стимул, тоже недалеко уходят. Они просто сколотят небольшой капиталец, малость задерут нос и вызовут небольшую зависть, вот и все. Моим ровесникам живется ничуть не лучше, чем мне. Я бы с ними не поменялся. Вот на «Воробье» ходил человек, у которого был стимул. Он был как дьявол, он исступленно рвался наверх, был штурманом, стал капитаном, хотел стать хозяином парохода…
— Это который умер?
— Да, и потом он умер.
Молчание.
— А сама ты, Ольга, со своим стимулом — вон у тебя на виске появилась синяя жилка.
— Какая еще жилка?
— Обыкновенная, красивая, милая, синяя…
— Почему ты так говоришь? Ты ведь меня не любишь.
— А вот и люблю, — ответил он и тут же переменил тему: — Ты, верно, замерзла, сидя здесь.
— Да, но пусть сперва уйдет та парочка.
— Пошли, — сказал он и без долгих разговоров поднял ее со скамьи.
Она с готовностью повиновалась.
— Но уступить этой парочке! — сказала она. — Что они могут подумать! — И немного спустя: — Мне в общем-то понравилось, что ты поднял меня и пошел со мной, меня словно жаром обдало. А куда ты идешь?
— Хочу проводить тебя домой.
— А я не хочу домой, — сказала она, — мы с тобой еще не наговорились. Я пойду к тебе в сарай.
— Нет, туда ты не пойдешь.
— Ну, мы ведь не можем разговаривать посреди улицы. Никто ведь так не делает. Я хочу пойти с тобой, я хочу увидеть что-то другое вместо обычного жилья со столом и со стульями.
Она взяла его под руку и даже стиснула ее.
Абель:
— А если мы кого-нибудь встретим?
Она и здесь знала выход.
— Уж ты сумеешь избежать опасности. Ты все умеешь.
Короткие слова — как приказ. Она прильнула к нему, он в отчаянии продолжал путь, отыскивая закоулки и обходные пути к железнодорожной линии, а оттуда — вниз по насыпи, к сараю.
— Жду не дождусь, — сказала она, покуда он открывал дверь своей отмычкой. — Постой, постой, это же никакая не халупа. Это те самые ужасы, которые ты расписывал? Есть свет, есть воздух, даже кровать и та есть. Ну знаешь!.. — Она расхваливала его сарай, чтобы выглядеть любезной и оправдать свой приход. — У кого такой дом, тот вовсе не лежит на дне. Здесь очень-очень мило. Вот так, а теперь я сяду.
Для нее он накрыл стул ульстером, словно ковром, а сам сел на кровать. Его беспокоило, что они сидят здесь вдвоем, что они вели себя очень неосторожно, и вопрос еще, как они незаметно выйдут отсюда.
— Дорогая Ольга, почему ты так хотела прийти сюда?
Ольга:
— Мы не можем объяснить все свои поступки, как и ты не можешь объяснить, почему ты сбежал и почему вернулся обратно. Мне хотелось поговорить с тобой, с тобой очень хорошо разговаривать. Видишь ли, Абель, — вдруг добавила она, — получилось совсем не так, как я думала, когда второй раз выходила замуж.
Молчание.
— Не получилось того, чего ожидал каждый из нас. Что ты на это скажешь?
Абель покачал головой.
— Я не бегаю в отчаянии по городу, я и сюда пришла не потому, что с горя решила пофлиртовать с тобой. Просто я растеряна и хочу поговорить. Как ты думаешь, почему я могу так долго не возвращаться домой? Потому, что его это устраивает. Да-да. Я вношу смятение в его жизнь, говорит он, и еще он говорит, что я создаю в доме нервную обстановку. Какой-то смысл в его словах есть, он наверняка прав, и от этого я такая несчастная. Прикажете мне повеситься из-за этого? И не подумаю, уж лучше тогда я выпущу когти. Вот какой ведьмой я стала. Ты вот на Лоллу погляди: берет и безо всякого выходит за моего собственного первого мужа. Ну не странно ли, она ведь была служанкой у нас, убиралась и стирала.
— Ты ведь сама хотела, чтобы она к нему пошла.
— Ну, я думала… раз я сама оттуда уехала. Но вот что они возьмут и с места в карьер поженятся, нет и нет. А сейчас она уже ждет ребенка. Ну да, теперь они женаты, могут уезжать и возвращаться и поступать друг с другом, как захотят. А у меня детей нет. Ребенок мне, может, и пошел бы на пользу, но он не хочет. Как же мне быть?
Абель подумал:
— А может, тебе стоит усыновить ребенка?
— Одного из твоих?
— Ольга!
— Извини. Нет, чужой ребенок тут не поможет. Мне нужно самой стать матерью.
— Но этой возможности у тебя нет.
— Молчи, я сама знаю. Но я хотела поговорить с тобой, потому что ты так много можешь. Надо было мне выйти за тебя. Нам с тобой надо было пожениться, если судить по тому, что я о тебе слышала. И ты должен был взять меня в морское путешествие.
— Ах да, путешествие.
— Нет, не говори так. Теперь уже слишком поздно, я останусь там, где я есть, но тогда… если бы ты пришел и без разговоров увел меня за собой… потому что это тебе я была предназначена. Рибер Карлсен снова мне написал, вот человек, который поднимается вверх, он еще станет епископом. Я ему все рассказала про нас с тобой, и он так красиво мне написал, что, раз я замужем, мне надо забыть про тебя. Ха-ха-ха! Уж и не знаю, но его письма мне совсем не помогают. Тебе не надоело слушать?
