Сэр Джон вытаращил глаза от удивления. Этот дряхлый старик! И такой ребенок, как Джейн?
— Мой дорогой друг, — сказал он, — я несколько шокирован. Это выглядит так, словно вы попросили меня, чтобы я отдал мою дочь на ужин людоеду. Разумеется, не может быть и речи, чтобы.
— Я понимаю вас, сэр Джон. Прекрасно понимаю. Но если считать, что этот вопрос разрешен, вы позволите мне, раз уж я все равно пришел к вам, затронуть другую тему?
Этой темой была проблема денег.
Когда господин Самюэль Колум уехал на своей коляске, в которую была запряжена желтая лошадка, он оставил сэра Джона в полуобморочном состоянии. Хотя то, что сказал ему нотариус, не должно было оказаться для него столь неожиданным.
После приобретения острова на деньги, унаследованные от лорда Арчибальда Барта, сэр Джон не озаботился пустить в оборот то, что у него осталось. Это было время, когда английская промышленность хлынула на берега Ирландии, в Белфаст, Лондондерри и их окрестности. При этом многие семейства вложили в производство льна или в кораблестроение деньги, быстро превратившиеся в богатые состояния. Но сэр Джон отказался поступать таким образом. Хотя он и держался в стороне от экономической деятельности своего времени, он хорошо представлял, каким образом было достигнуто процветание восточного побережья Ирландии. Английские и шотландские «плантаторы»[24] управляли, вкладывали деньги, строили, а местные жители были для них рабочей силой. Мужчины, женщины и дети трудились за ничтожную плату весь день в нечеловеческих условиях. Чем более тощими становились они, тем больше толстели их английские хозяева.
Сэр Джон не хотел увеличивать свое состояние таким образом. Он сказал это нотариусу, Самюэлю Колуму, отцу нынешнего Самюэля Колума, похожего на своего родителя скорее не как сын, а как близнец. Нотариус согласился с его мнением, но предупредил об опасности жизни на капитал, который «работает» недостаточно.
Сэр Джон, представлявший значительные размеры оставшегося капитала, а также скромную, но надежную прибыль, которую обеспечивали ему принятые господином Колумом меры, произвел несложные вычисления и улыбнулся: опасность можно было ожидать гораздо позже, чем завтра.
Но когда должно было наступить это «завтра»?
Прошли годы, девочки выросли, семейство сэра Джона жило без мотовства, но и без мер экономии, и теперь новый господин Самюэль Колум со своим небольшим носом и светлым ореолом вокруг лица, так походившими на нос и ореол его отца, сидевший в кресле, из которого его отец двадцать лет назад предупреждал сэра Джона, подвел итоги.
Итоги выглядели очень просто: денег больше не было. Ну, скажем, почти не было. Сэр Джон дал за Элен довольно большое приданое и предупредил господина Колума, чтобы тот выделил для каждой из остальных дочерей примерно такое же приданое в виде неотчуждаемого имущества, которым не могли воспользоваться ни сам сэр Джон, ни его жена. Это было сделано даже для Элис, собиравшейся уйти в монастырь, — вполне возможно, если когда-нибудь у нее наступит просветление и она оставит монастырь, то ей не придется бедствовать.
После этой операции капитал сэра Джона выглядел весьма жалко. Если пользоваться им свободно, без ограничений, то его должно было хватить на несколько месяцев. Если же постараться растянуть его на несколько лет, то на каждый день приходились сущие крохи.
Сэр Джон упрекнул нотариуса, что тот не предупредил его, когда получил инструкции о выделении приданого для дочерей.
— И вы тогда поменяли бы свои планы? — спросил господин Колум.
Подумав всего несколько секунд, сэр Джон ответил:
— Нет, конечно.
Теперь, сидя в одиночестве в своей библиотеке, он в смятении думал о будущем. Его привычка не встревать в реальные проблемы заставляла его отнестись к ситуации с недоверием. Такая катастрофа просто не могла произойти с ним. Но его острый ум четко видел факты и делал на их основе выводы, правильно оценивая возможные последствия. Получалось, что он был не в состоянии далее содержать Сент-Альбан, ему нужно было найти работу, распустить слуг, попросить леди Гарриэтту сократить расходы по хозяйству, сведя их на уровень бедной семьи. Одни мысли об этом были для него жестоким испытанием. Да и какую работу он мог найти в таком возрасте?
От ужаса у него закружилась голова. Он закрыл глаза, и привычные рефлексы не позволили ему рухнуть в бездну отчаяния. Он отбросил текущие проблемы и решил отложить на завтра подробный анализ ситуации. Глубоко вздохнув, он открыл глаза и улыбнулся. Эта малышка Джейн! Такая юная, а ее уже хотят взять в жены! Надо сказать ей об этом, она обрадуется.
Когда Джейн пришла к нему, он впервые обратил внимание, что у нее были такие же огромные глаза, как у матери. Только они были не голубыми, а карими, похожими на новенькие каштаны. Она стояла перед столом, раскрасневшаяся, с горящими любопытством глазами и немного задыхающаяся, потому что поднималась вверх по лестнице бегом, как обычно. Она не догадывалась, зачем ее позвал отец, и была похожа на школьницу перед преподавателем, который то ли похвалит ее, то ли накажет.
Сэр Джон погладил бороду. Да, конечно, она была очаровательна, и можно понять мужчину, который. Но надо же, чтобы им оказался этот заросший мхом Баттер!
— Похоже, что ты боишься очередного внушения? — ласково сказал он. — Что ты натворила на этот раз?
— Ах, нет, ничего! — воскликнула Джейн.
Эти слова были произнесены с таким пылом, что вызвали у них обоих дружный смех.
— Присядь. Надеюсь, у тебя найдется несколько минут? Ты сейчас была с Эми?
— Да, отец. — И Джейн уселась в кресло, которое недавно занимал нотариус.
— И какой вкусный секрет она передала тебе на этот раз?
— Я должна была приготовить суфле и вафли, но получилось суфле твердым, как вафли, а вафли пышные, как суфле!
Она рассмеялась, как ребенок. Торчавшие во все стороны короткие пряди волос выбились из-под лент и блестели на послеполуденном солнце, вливавшемся в кабинет через западное окно. Левое ухо Джейн было выпачкано в муке, она пахла ванилью и корицей. Сэр Джон отдался радости повеселиться вместе с дочерью. Она была счастлива, все вокруг него были счастливы, ничто не изменилось, ничто и не могло измениться. Господин Колум наверняка найдет способ решить все проблемы, существует ипотека, кредит, неважно, что еще, об этом он будет думать завтра.
— У меня есть для тебя удивительная новость, — сказал он. — Думаю, она поразит тебя еще сильнее, чем меня. Представь только, у меня попросили твоей руки!
Джейн подпрыгнула, словно под ней оказались горячие угли, и крикнула:
— Кто?
Сэр Джон с удивлением уставился на дочь. С ее лица исчезли малейшие следы веселья. Его слова стерли с него все приметы детства. На него с тревогой смотрела взрослая женщина.
— Ну. — пробормотал он, — дело в том. Я подумал. В общем, это лорд Баттерфорд, ты знаешь этого пожилого мужчину. Я, разумеется, отказал ему. Но если ты хочешь стать леди.
— Вот так-то! — выкрикнула она тонким голоском. — И это все, на кого я могу здесь рассчитывать как на мужа! Старая развалина! Он даже не способен сделать мне ребенка!
Она зарыдала, закрыла лицо руками и выскочила из кабинета.
«…не способен сделать мне ребенка.» Потрясенный сэр Джон не мог понять, как такое юное создание семнадцати лет от роду может произносить такие чудовищные слова. Конечно, она постоянно находилась на кухне вместе со служанками, а это весьма бесстыжая публика. Значит, она хочет выйти замуж? Уже? Она ведь сама родилась совсем недавно. Неужели все проходит так быстро?
Удивленный и встревоженный, он оглядел свой устоявшийся мирок, пытаясь ухватиться за него и найти опору. Четыре стены, заставленные книгами, большие светлые окна, море, небо и лес за ними. Лес уже загорался осенними красками со своей обычной мудрой неторопливостью. Деревья одной породы загорались похоже, с низко расположенных ветвей. Среди переходов от золотого к красному только могучий тис оставался зеленым и непоколебимым, словно живая скала.
Выстроившиеся ровными рядами и тесно прижавшиеся друг к другу книги, отражавшие мягкие блики света, игравшие на коричневых, белых, зеленых или желтых корешках с похожими названиями и мудрыми текстами внутри, терпеливо ожидали руки, которая прикоснется и откроет их. Тайны Шумеров, остававшиеся неразгаданными вот уже шесть тысяч лет, заполняли комнату, непроницаемые и устойчивые, словно глыбы мрамора. Ничто не менялось. Хотя, нет! Лес все же менялся. Деревья заметно подросли за лето, более жаркое и влажное, чем обычно. Шумела листва, созревали плоды. Вершины самых высоких деревьев уже начали закрывать горизонт и море. Может быть, придется прореживать лес?
* * *
Сэр Джонатан в красном на белой лошади наблюдал, как леди Гарриэтта накрывает стол для чаепития. На ее лице под белоснежными изящно завитыми волосами нельзя было прочесть ничего, кроме обычного старания аккуратно разлить чай. Ее розовые руки, выглядывавшие из рукавов бледно-зеленого с голубоватым оттенком платья с намеком на кружева вокруг запястья, бережно наклоняли чайник китайского фарфора над такими же светло-серыми чашками, настолько тонкими, что можно было видеть, до какого уровня поднялась в них жидкость. Сидевшая возле матери Гризельда в кремовом платье откусывала миниатюрный тост треугольной формы с лепестком копченого лосося сверху. Рыжий с белым Ардан, валявшийся на персидском ковре с рисунком осенней листвы, то и дело тянулся носом к розовому пальчику, едва заметно выглядывавшему из-под края платья хозяйки. Аромат чая, запах тостов и свежих пшеничных лепешек поднимался к сэру Джонатану, и на плоском изображении его лица постепенно проявлялось отображение былых плотских удовольствий. На поверхности картины исчезали кракелюры[25], густой сетью разбившие краски, нарисованная ткань становилась живой и незаметно принимала рельеф его тела.
