С тех пор как Зимлеры пошли в поход па Вандевр, они готовы были купить все. И кто же посмеет спорить с Жюстеном Зимлером в теперешнем 1876 году, что ради подобных перспектив стоит спокойно выносить кое-какие семейные драмы, живым олицетворением коих являлась тетя Элиза?
Существует только один закон – любой ценой первым достигнуть цели и любыми средствами стать the best man.[29] И тогда мир распахнет перед тобой неистощимые свои богатства, тогда стоит жить.
Жюстен шестым чувством постиг это правило еще задолго до того, как удивил своего педагога, изложив ему по-латыни, устами отверженного Кориолана, свою житейскую мудрость. Преждевременное развитие Жюстена с его полувосточным умом, с его неутомимой жаждой знания – черта национальная – сбивало с толку лицейских рутинеров. Глядя на этого вундеркинда, вандеврские учителя испытывали смешанное чувство гордости и тревоги. «Ассоциация выпускников» подумывала даже об учреждении новой премии, которой следовало бы награждать по окончании младших классов.
– А во что же мы будем играть? – приставали Лора и Эрманс к Жюстену, стараясь вырвать из его рук треуголку Луи.
И со всей убежденностью, повинуясь внутренней логике, Жюстен, будущий глава фирмы «Зимлер и K°», поставив в ряд четыре садовых кресла, а в середине стол, ответил:
– Я буду оратор, а вы мои слушатели. Я сейчас скажу вам речь. Я скажу речь о… гм… об Истине, Красоте и Добре.
Если вы научились разбирать и собирать казенную часть пушки, если вам известна формула взрывчатого вещества, если вы ощутили тяжесть ядра и касались его ладонью, то вряд ли вас удивит ярмарочный тир.
Нечто подобное произошло и с Зимлерами. Когда все четверо пушкарей, воспользовавшись благоприятными условиями, навели орудия, они уже знали, что задуманная операция пройдет гладко.
Вот почему не так уж интересны подробные данные о сезонах 1872–1873 годов, вплоть до того момента, когда рок снова не потребовал своего.
Правда, им пришлось трудиться в поте лица, по они не кляли часа своего рождения и не оплакивали проклятия первородного греха. Работа их не пугала, каждая неделя приносила свои усилия, но и свои плоды – то, что было нужно этим людям.
Было бы несправедливо утверждать, что Зимлеры приписывали свои успехи только самим себе: эти люди, верившие, что они поклоняются безликому богу отцов, в действительности возносили хвалу только богу чугуна и шерсти, которому служили от зари до зари.
С того самого дня, когда Штерны, вступив в дело Зимлеров, взяли на себя все их долги и взамен получили акция нового акционерного общества, а приданое Элизы пошло на укрепление парижского филиала, весь Вандевр заволновался – и не без оснований: Запад не мог разобраться в том коммерческом механизме, действие которого они впервые наблюдали на фабрике у эльзасцев.
– У меня завелись кое-какие денежки, – дернул черт довериться г-на Лорилье старику Ипполиту. – Говорят, – добавил он небрежно, – что возле Мелля продается недурное поместье, но если вы мне можете присоветовать какие-нибудь бумаги или акции, гм… вы должны знать такие вещи, гм… гм… я бы с большой охотой… да… с большой охотой…
Ипполита прорвало:
– Какие акции? Какие поместья? Разве вы не прядильщик? Купите-ка лучше новые станки, господин Лорилье, купите новые машины! Вот ваше поместье, вот ваши акции.
– Из этого чертова еврея ничего не вытянешь, – рассказывал господин Лорилье своей супруге. Он решил сам найти достойное применение своим свободным капиталам, и, как человек проницательного ума, рассудил доверить их надежным заботам Генерального кредитного общества.
– Удивительные люди, просто удивительные, – весь вечер твердил старик Ипполит, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. И когда он мысленно озирал свои владения, и глазах его зажигались огоньки.
Не следует думать, что метод Зимлеров заключался в том, чтобы выколачивать из своего предприятия по мере его роста как можно больше денег. Они действовали иначе. И Жозеф, если бы его спросили и если бы он дал себе труд порыться в воспоминаниях, сам Жозеф мог бы рассказать немало полезного о том, каким цементом они, не колеблясь, скрепляли основанное ими дело.
Три месяца спустя судьба, которая ничего не делает зря, свела этого хлюпика Лорилье с его собратом с бульвара Гран-Серф. Произошло это на военном плацу, где все начиналось и где все находило свой конец. С тех пор как стало ясно, что Зимлеры выходят в богачи, Вандевр не знал, как и чем им угодить.
– Дорогой господин Зимлер, боюсь, что вы станете меня ругать. Я, видите ли, не последовал вашему совету. Я положил деньги в банк.
– Что? Что? – медленно проговорил глава дома Зимлеров, остановившись перед Лорилье, и выкатил свои налитые кровью глазки, чтобы лучше разглядеть собеседника. – Что? Что ж, может быть, вы и правы.
«Еще бы, – подумал Лорилье, отходя от Ипполита. – Я и сам это знал».
– Эй, Лорилье, – окликнули его с террасы кафе, – зайдите-ка сюда, выпейте стаканчик-другой и расскажите нам, о чем это вы беседовали с Гиппопотамом?
– Всякий, имеющий уши, да слышит меня, господа, и каждый, имеющий разум, да поймет мои слова. Или у этих самых Зимлеров в банке миллионы, – и тогда они отпетые лгуны и нам не остается ничего другого, как складывать пожитки и сматываться отсюда. Или же они все свои сбережения вбухали в дело, – тогда им крышка.
Общество, восседавшее на террасе кафе, выслушало это сообщение с недоверием, что объяснялось отчасти репутацией господина Лорилье, а отчасти характером его рассказа.
– Вздор! Где доказательства? – закричал Никуло.
– Доказательства? Сколько угодно. Поглядите, пожалуйста, на его спину и скажите сами, так ли шествуют победители?
Господа на террасе, как по команде, повернулись и уставились на плечи и спину Ипполита.
– Верно! – прогремели они хором.
– И кто из вас видел когда-нибудь, чтобы Зимлеры вылезали из своей берлоги по будням? Помье и я, впрочем, на это плевать хотели. Ведь мы прядильщики, – ввернул сей любезнейший джентльмен. – Ваши заботы нас не касаются. Мы себе прядем и будем прясть потихоньку. Пусть Вандевр не покупает нашей пряжи. Ее купит Седан, Лувье, Эльбёф, Рубэ, сам черт и дьявол. А ваше черное сукно – хотите вы или нет – не идет, его берут только на похоронные дроги. Я лично считаю, что это товар конченый.
– Да, конченый, – многозначительно подкрепил Булинье.
– Выслушаем Булинье. Он наверняка что-нибудь знает.
– Да. Я кое-что знаю, да, да, господа. Пусть тот, кто может прилично свести баланс, сводит его поскорей и сбывает товары. Вот вам мой совет, господа.
– Ого! Когда крысы покидают корабль, пора и экипажу думать о спасении.
– Спасайся, кто может! Именно так, господа. Если хотите знать, я уже полгода не принимаю заказов и сам их не даю. Через неделю у меня на складе не останется ни клочка материи, даже вся моль передохнет с голодухи. А я уезжаю к зятю на открытие рыболовного сезона. Тэ-тэ-тэ. Сдается прекрасное помещение. Желающие есть?
Выпив еще по стаканчику аперитива, и на этот раз без всякого удовольствия, господа фабриканты прямо из кафе тяжело зашагали к холму перед вокзалом. Вой гудков, возвещающий об окончании рабочего дня, застал их на том же месте и в тех же позах. Опершись на коричневую решетку, они смотрели сверху на город, изредка обмениваясь скупыми замечаниями насчет потухших труб, маршала Мак-Магона[30] и непостоянства судьбы.
И действительно, бурная деятельность лионских фабрик, ввоз английских сукон, так называемых «новинок», спрос на введенные в моду парижскими портными фуляр, шелка и светлые сукна для взрослых и шотландку для детей – все это положило конец тридцатилетнему владычеству Вандевра, короля черных тканей.
А ведь черное сукно было единственным козырем Вандевра. Зимлеры здесь ничего не могли поделать, так же как и их товарищи по несчастью.
Прости-прощай золотые россыпи ежедневных заказов! французская буржуазия одним махом скинула с себя черный сюртук господина Гизо.[31] Проходив шесть лет в глубоком трауре, француженки решили, что с них довольно. Не было никакой возможности добиться трехмиллионного оборота на одних сутанах.
– Через три месяца будут работать только Морендэ, Сабурэ, Помье да я, – разглагольствовал этот хлюпик Лорилье перед двумя десятками безмолвных слушателей – рантье, чиновниками и лавочниками, собравшимися, по обыкновению, у вокзала на холме. – А через полгода – фюить! Конец Вандевру! Конец вандеврскому сукну! И евреев туда же, на свалку. Не забудьте, господа, моих слов! Когда-нибудь вы припомните их и скажете: «В тот вечер я сам лично слышал, как Лорилье предсказывал разорение Вандевру». А пока что, если вы не желаете попасться в лапы поджигателей и босяков, голосуйте за маршала Мак-Магона. И да здравствует все что угодно, только не эта проклятая республика!
