Уолли убедить было не так легко.
— У тебя же нет никаких доказательств…
— Это правда, Уолли, — покачала головой Джилл. — Я знаю дядю Криса. Конечно, это правда.
— Но, Джилл!..
— Посудите сами, откуда еще мог дядя Крис раздобыть деньги?
Воодушевленный таким приемом, мистер Пилкингтон снова заголосил:
— Он — мошенник! Мошенник! Он меня ограбил! Ограбил! Он все подстроил, чтобы…
Джилл оборвала поток разоблачений. Сердце у нее надрывалось от муки, и заговорила она почти неслышно:
— Мистер Пилкингтон, если то, что вы говорите, — правда, а я боюсь, сомнений тут нет, то я могу сделать одно — вернуть вам вашу собственность. Пожалуйста, попытайтесь понять. Считайте, что вы дяде никаких денег не давали. Вы получите обратно ваши десять тысяч и ваш спектакль. А значит, и говорить больше не о чем.
Мистер Пилкингтон, смутно осознававший, что финансовый аспект дела более или менее урегулирован, все-таки не мог избавиться от чувства, что его не вовремя остановили. Он мог еще много сказать о дяде Крисе и его методах.
— Да, но… Все это очень хорошо, но я еще не закончил…
— Нет, ты закончил, — вмешался Уолли.
— Тут не о чем больше говорить, — повторила Джилл. — Мне очень жаль, что все так получилось, но теперь вам больше не на что жаловаться. Доброй ночи.
И быстро повернувшись, она направилась к выходу.
— Не закончил! Постойте! — завопил мистер Пилкингтон, вцепляясь в Уолли. Его терзало острое разочарование. Обидно когда ты разоделся, а пойти тебе некуда, но еще обиднее, когда тебя переполняют слова, а высказать их некому. Отис мог еще минут двадцать говорить о дяде Крисе, а Уолли оказался ближайшим объектом с ушами.
Но играть роль доверенного лица тот был совершенно не расположен. Он с силой пихнул мистера Пилкингтона в грудь и помчался за Джилл. А мистер Пилкингтон, ощущая, что весь мир против него, перешел в объятия мистера Гобла, который, уже совсем воспрянув, был готов к обсуждению деловых вопросов.
— На, угостись хорошей сигарой, — сказал он. — Ну а теперь, давай прямо к делу. Если ты желаешь продать за двадцать тысяч…
— Не желаю! — возопил измученный Пилкингтон. — И за миллион! Не продам! Ты хочешь меня ограбить! Ты — обманщик! Ты — мошенник!
— Ну-ну, — мягко пожурил его мистер Гобл. — Однако, шутки в сторону. Предположим, я подниму до двадцати пяти тысяч?.. — Он любовно зацепил пальцем лацкан Пилкингтонова пиджака. — Ну! Ты ведь добрый малый! Как? Скажем, двадцать пять тысяч?
— Нет, не скажем! Отпусти меня!
— Ну-ну! — не отставал мистер Гобл. — Не надо так нервничать. Послушай, угостись хорошей сигарой…
— Не хочу! — заорал мистер Пилкингтон.
И, высвободившись рывком, помчался длинными шагами через сцену. Мистер Гобл проводил его погасшим взглядом. Тяжелое чувство давило его. Если ты уже не в состоянии облапошить идиота-любителя, тогда кого вообще ты можешь надуть? И он печально вздохнул.
4
Когда Уолли нагнал Джилл, они взглянули друг на друга в свете фонаря. В полночь 42-я стрит — тихий оазис. Улица принадлежала им.
Джилл была бледна и дышала прерывисто, но умудрилась выдавить улыбку.
— Видите, Уолли, моя карьера менеджера недолго продлилась.
— Что же вы теперь будете делать?
— Не знаю, — оглядела улицу Джилл. — Наверное, что-то подыщу.
— Но…
Джилл внезапно потянула его в темный проулочек, ведущий к служебной двери соседнего с «Готэмом» театра. И тут же мимо промелькнула долговязая тощая фигура в плаще и цилиндре.
— Вряд ли я бы выдержала еще одну встречу с Пилкингтоном, — заметила Джилл. — Он ни в чем не виноват, наоборот, во всем прав, но тем не менее мне больно, когда ругают дядю Криса.
Уолли, у которого бродили опасные мысли, благоразумно оставил их при себе.
— Бедненький дядя Крис! — продолжала Джилл. — Он очень похож на Фредди. — Тоже хочет, как лучше…
Наступила пауза. Выйдя из проулка, они пошли по улице.
— Куда вы сейчас? — спросил Уолли.
— Домой.
— А где дом?
— На 49-й стрит. Я живу в меблированных комнатах.
Он вспомнил меблирашки в Атлантик Сити, и это качнуло стрелку весов.
— Джилл! — закричал он. — Так нельзя! Я должен сказать! Я хочу спасти вас! Я хочу о вас заботиться! С какой стати вам жить так, когда… Почему вы не позволите мне?..
Он умолк. Джилл была не из тех, кого можно завоевать словами.
С минуту они шли молча. Пересекли Бродвей, шумный от ночного потока машин, и нырнули в тишину на другой стороне.
— Уолли, — наконец выговорила Джилл, глядя прямо перед собой.
— Да?
— Уолли, — Джилл чуть запнулась, — вы бы не захотели жениться на мне, если бы знали, что вы — не единственный человек в мире. Правда?
Ответил Уолли только на Шестой авеню.
— Нет, не захотел бы.
С минуту Джилл не могла определить, что за чувство пронзило ее, точно удар по обнаженному нерву, — облегчение или разочарование. Потом вдруг поняла, что второе вернее. Ну что за нелепость! Однако сейчас ей хотелось, чтобы Уолли ответил по-другому. Если б хоть эту проблему решили без нее! С каким облегчением она вздохнула бы, если бы он властно отмел все ее колебания, грубо схватил ее и утащил, точно пещерный человек, меньше заботясь о ее счастье, думая только о собственном. Как бы удачно тогда все разрешилось… Но тогда он не был бы Уолли… И все-таки она легонько вздохнула. Ее новая жизнь уже изменила ее, пообточив острые края былой независимости. Сегодня вечером ей так хотелось опереться на сильного, уютного, сочувствующего друга! Пусть бы он отнесся к ней, как к маленькой девочке, заслонил от грубостей жизни… Ее воинственный дух исчез без следа, она больше не чувствовала себя стойким солдатиком, выступающим против всего мира. Ей хотелось поплакать и еще ей хотелось, чтобы ее ласково утешили.
— Нет! — повторил Уолли. Если в его первом «нет» еще сквозило легчайшее сомнение, то вторым он выстрелил, словно пулей. — И вот почему. Мне нужны вы. А если вы выйдете за меня с такими чувствами, то это уже не вы. Мне нужна Джилл, вся Джилл, и никто, кроме Джилл. Если я не могу ее получить, лучше уж совсем не надо. Брак — это не крупный план в кино с плавным затемнением. Это — партнерство. А какой же толк от партнерства, если в нем не участвует сердце? Все равно, что сотрудничать с человеком, который тебе не нравится. Наверное, иногда вам хочется — может быть, нечасто, но когда вы очень уж несчастны и очень одиноки, — чтобы я заставил вас… что такое?
Джилл вздрогнула. Тревожно, когда читают твои мысли.
— Да нет, ничего.
— Только толку от этого не будет, — продолжал Уолли, — потому что тогда это тоже буду не я. Я не выдержу и сам возненавижу себя за одно то, что пытался. Ради того, чтобы помочь вам, я на что угодно пойду, хотя знаю, что нет смысла предлагать вам помощь. Вы — храбрый солдатик и предпочитаете сами вести битву. Может случиться и так, что если я стану досаждать вам, когда-нибудь почувствовав себя уж очень одинокой, вы и согласитесь за меня выйти, но мне этого не надо. Даже если вы уговорите себя, мне этого не надо. Наверное, пещерной женщине иногда бывало легче, что все решали за нее. Но пещерному мужчине трудно было потом избавиться от мысли, что вел он себя как последний хам. Я не хочу испытывать такие чувства. Тогда я не смог бы сделать вас счастливой. Уж лучше относитесь ко мне по-прежнему… но знайте, если чувства изменятся, я здесь, я жду…
— К тому времени и ваши чувства изменятся!
— Ну, нет! — рассмеялся Уолли.
— Вы встретите другую девушку…
— Я встречал уже всех девушек в мире. Ни одна из них мне не подходит. — Уолли снова перешел на легкий тон. — Очень сочувствую им всем, но нет! Не годится. Только вы одна на свете… И почему это всегда тянет цитировать строчки из песен? Но так оно и есть. Я не стану вас донимать. Мы — друзья. И в качестве друга, могу я предложить вам денег?
— Нет! — ответила Джилл и улыбнулась ему. — Я знаю, вы бы и последнее пальто мне отдали…
— А оно вам нужно? — приостановился Уолли. — Пожалуйста!
— Уолли, ведите себя прилично! На вас полисмен посматривает.
— Ну ладно, если не хотите… А пальтишко, между прочим, очень неплохое.
Повернув за угол, они остановились перед особняком с высоким крыльцом и грязными ступеньками, ведущими к парадной двери.
Уолли окинул неодобрительным взглядом мрачное здание.
— Вы всегда выбираете такие жуткие дома?
— Я не выбираю, мне их навязывают. Если хотите точно знать комнату — то вон, третье окно снизу, над парадной дверью. Ну, доброй ночи.
— Доброй ночи. — Уолли примолк. — Джилл?
— Да?
— Я знаю, нельзя снова говорить об этом. Это нарушает наше соглашение, но… вы ведь поняли меня?
