— Э, бросьте!—рассмеялся он.—Будем разговаривать как светские люди!
— Повторяю, вы ошибаетесь,— снова сказал Монтэгю. Дюваль пожал плечами.
— Пусть так,— ответил он примирительно.— Как вам угодно. Я только хочу, чтобы вам было ясно положение вещей, вот и все. Желаю вам счастья с Эвелин. Не буду говорить о ее характере — вы ее любите. Она принадлежала мне — и с меня довольно; я от нее устал и охотно уступаю вам свои позиции. Но постарайтесь не доводить ее до беды и по возможности не позволяйте ей делать глупости на людях. А также не давайте ей слишком много тратить — она уже и так стоит мне миллион в год. Всего, хорошего, мистер Монтэгю.
И он вышел. Монтэгю стоял как каменное изваяние, и все время, пока Дюваль спускался по лестнице в холл, до него доносилось его ироническое посмеивание.
Наконец и Монтэгю собрался уходить, но, заслышав шаги миссис Уинни, решил подождать. Войдя, она затворила за собой дверь и остановилась перед ним.
— Что он вам сказал? — спросила она.
— Он... он был очень любезен,— ответил Монтэгю.
— Я нарочно вышла,— сказала она.— Мне хотелось, чтобы вы побыли с ним наедине и сами убедились, что он за человек и могут ли у меня быть по отношению к нему какие-нибудь «обязанности». Думаю, вы убедились.
— Да, вполне,— ответил Монтэгю.
Он снова сделал попытку уйти, но она взяла его за руку.
— Останьтесь, поговорите немного со мной,— попросила она.— Пожалуйста!
И повела его обратно к пылавшему камину.
— Слушайте,— сказала она.— Он больше не придет. Он сегодня уезжает; я думала, он уже уехал. Он вернется не раньше, чем через месяц или два. Нам никто не будет мешать.
Миссис Уинни подошла к нему и близко заглянула ему в лицо. Она успела вытереть слезы, и на ее лице играло прежнее счастливое выражение; она была хороша, как никогда.
— Мое признание было для вас неожиданностью,— сказала она, улыбаясь,— вы не знали, что и думать. А мне было так стыдно — мне показалось, будто вы меня возненавидели. Но я никогда больше не буду при вас печальной— к чему? Я даже рада, что сказала.
Миссис Уинни протянула руки и взяла его за отвороты фрака.
— Я знаю, что вы меня любите,— сказала она.— Я заметила это по вашим глазам — перед самым его приходом. Вы просто не даете себе воли. У вас столько сомнений и столько страхов! Но увидите, что я права; вы научитесь меня любить. Это придет само собой — я буду такая добрая, такая хорошая! Только не уходите...
Миссис Уинни так приблизилась к нему, что ее дыхание коснулось его щеки.
— Обещайте мне, милый,— шептала она,— обещайте, что будете по-прежнему приходить ко мне, что вы полюбите меня. Я не могу жить без вас!
У Монтэгю трепетал каждый нерв; он чувствовал, что попался в сети. Миссис Уинни привыкла получать от жизни решительно все, чего бы ей ни захотелось; и сейчас ей нужен был он! Это желание завладело ею совершенно, и ей невыносима была даже мысль, что может быть иначе.
— Выслушайте меня,— начал он увещевающим тоном. Но она прочла в его глазах сопротивление и воскликнула:
— Нет, нет, не надо! Я не могу без вас! Подумайте: я вас люблю! Что больше может сказать женщина? Не верю, что я вам безразлична,— вас ко мне влечет, я это видела по вашему лицу. Но вы меня боитесь — почему? Поглядите на меня — разве я не хороша? И. разве любовь женщины такой пустяк, что ее можно отвергнуть и растоптать не задумываясь? Почему вы хотите уйти? Поймите, никто не знает, что мы здесь вдвоем, никому нет до нас дела! Вы можете приходить сюда, когда хотите,— я здесь у себя, это мой дом.! Никто ни о чем не догадается. Так делают все. Нам нечего с вами бояться!
Она обвила его шею руками, тесно прильнула к нему, и он ощутил у себя на груди биение ее сердца.
— О, не оставляйте меня одну в этот вечер! — вскричала она. Ее слова отозвались в душе Монтэгю, как удары набата.
— Я должен идти,— сказал он.
Она откинула голову и посмотрела на него, и в ее глазах он увидел отчаяние и ужас.
— Нет, нет! — воскликнула она.— Не говорите так! Я этого не выдержу!.. О, что я над собой сделала! Взгляните на меня! Имейте ко мне сострадание!
— Миссис Уинни,— сказал он,— это вы должны пожалеть меня!
Но в ответ она только еще. крепче к нему прижалась. Он взял ее за руки и мягко, но решительно разжал ее объятия; ее руки безжизненно повисли, и. она остановила на нем полный муки взор.
— Я должен идти,— сказал он снова и направился к двери. Она. молча проводила его взглядом.
— Прощайте,— сказал он.
Он понимал, что слова бесполезны; его уговоры лишь подливали масла в огонь. Миссис Уинни шагнула было за ним, но когда он открыл дверь, она бросилась в кресло и разразилась безудержными рыданиями. Он молча затворил за собой дверь и пошел прочь.
Не замеченный никем, Монтэгю спустился с лестницы, надел шляпу, пальто и вышел на улицу.. Он шел по авеню, и вдруг перед ним возник гигантский темный силуэт церкви св. Цецилии. Монтэгю остановился, пораженный: ее взлетевшие в небо контуры показались ему застывшим страстным порывом мятущейся человеческой души. И впервые зa свою жизнь он — как ему показалось — понял, зачем люди воздвигли эту грозную каменную громаду.
Он вернулся домой.
Элис одевалась к балу; Оливер поджидал ее. Монтэгю прошел в свою комнату и снял пальто; Оливер вошел вслед за ним и, неожиданно протянув руку, снял с его плеча «трофей». Осторожно расправив его, он измерил длину и, озорно улыбаясь, поднес к лампе, чтобы рассмотреть цвет.
— Черный. Как вороново крыло! — вскричал он и, весело подмигнув, поглядел на брата.— Браво, Аллен!— И Оливер расхохотался.
Монтэгю ничего не ответил.
С начала поста прошло около недели; в столичных увеселениях наступало некоторое затишье — общество переносило арену своей деятельности в загородные клубы,— Калифорнию, Хот-Спрингс и Палм-Бич. Миссис Кэролайн Смит пригласила Элис принять участие в устраиваемой ею поездке в Палм-Бич, но Монтэгю не пустил Элис: развлекаясь день и ночь три месяца подряд, она подорвала здоровье — изнервничалась и побледнела. Кроме того, поездка во Флориду влекла за собой неизбежный расход в десять — пятнадцать тысяч долларов на новые платья, которые к лету потеряют свежесть, выйдут из моды и уже не будут годиться.
Итак, Элис настроилась сидеть дома и отдыхать; но она пользовалась слишком большим успехом, чтоб ее совсем оставили в покое; через неделю пришло новое приглашение— на этот раз от генерала Прентиса и его семьи. Прентисы задумали совершить железнодорожное путешествие сроком на месяц. У них был собственный поезд, и собралась компания в двадцать пять человек; предполагалось посетить Калифорнию, завернуть по пути в Мексику и — как тогда говорили — «описать полный круг». Элис загорелась желанием ехать, и Монтэгю дал согласие. 'Вскоре к своему крайнему удивлению он узнал, что среди отъезжающих находится Чарли Картер; Монтэгю пробовал отговорить Элис, но она и слышать не хотела. У него не хватило духу настоять на своем.
Такие прогулки по железным дорогам были последним изобретенным состоятельной публикой развлечением; еще год назад никто о них и не слыхивал, а теперь из Нью-Йорка ежемесячно отправлялось до пятидесяти совместных экскурсий. В Палм-Биче можно было видеть сразу десять — двенадцать поездов-отелей; некоторые путешественники так и жили в поезде, который отводился на отдельную ветку, специально для них построенную в том живописном уголке, где им хотелось остановиться. Один богач выстроил себе громадный, похожий на таран, вагон-автомобиль, рассчитанный на шестьдесят пассажиров. Поезд Прентисов состоял из четырех вагонов; в одном из них — «вагоне-библиотеке», отделанном красным деревом из Сант-Яго, находился орган. Кроме того, в поезде были ванные комнаты и парикмахерская, а в багажный вагон были погружены два автомобиля, предназначенные для экскурсионных целей.
После эпизода с миссис Уинни Оливер, видимо, решил, что теперь Монтэгю можно считать принадлежащим к числу посвященных. На этом основании он вскоре позволил ему заглянуть в ту область своей жизни, намеки на которую содержались в песенках, распевавшихся его приятелями на «мальчишнике».
Однажды Оливер собрался в театр с Бетти Уимен, но неожиданно с Запада вернулся ее дедушка, и Оливер, заехав за братом, взял его в театр вместо Бетти.
— Я хотел над ней подшутить — сегодня играет одна из моих старых пассий,— сказал он.
Шел переводный французский фарс, в котором супружеская неверность двух молодых пар служила поводом для бесконечных перипетий. Среди действующих лиц фигурировала преследуемая одним из молодоженов служанка, влюбленная в красивого солдата. Роль была второстепенная, однако исполнявшая ее совсем юная девушка, еврейка, отличалась такой милой грацией и таким заразительным смехом, что на этой роли сосредоточилось все внимание публики. Когда кончился первый акт, Оливер спросил брата, чья игра ему понравилась больше всего, и Монтэгю назвал эту актрису.
