— Ты лучше не запирайся, — уговаривал его старик Сунь. — За тебя уже другие сказали. Твой же собственный сын честно во всем признался председателю.
Добряк Ду вздрогнул, и в морщинах его лица появилась испарина.
Го Цюань-хай пошептался о чем-то со стариком Сунем, и возчик спросил:
— А что ты закопал под дикой яблоней? Думаешь, мы не знаем!
— Я не понимаю, что ты говоришь…
Возчик прищурился:
— Я тебя спрашиваю, что ты под дикой яблоней закопал?
Добряк Ду украдкой покосился сначала на старика Суня, потом на Го Цюань-хая, чтобы удостовериться, действительно ли они что-нибудь знают или просто хотят его разыграть.
— Если пойдешь с нами и укажешь, где зарыл, этим подтвердишь свою искренность, — заметил Го Цюань-хай. — Твои младшие сыновья скрылись, а старший — пьяница и недоумок. Кому ты оставишь свои драгоценности? Ведь не захватишь же их с собой в могилу? Не скажешь, все равно найдем — и тогда за тобой еще одно преступление будет… Ладно, — обратился Го Цюань-хай к возчику, — раз он не хочет добровольно рассказать, требовать не станем. Уведи его и позови сюда старшего сына.
Подгоняемый возчиком, Ду поплелся к выходу, но, дойдя до двери, обернулся:
— Чего он вам наговорил?
— Кто наговорил? — спросил Сунь.
— Мой сын?..
— Он сказал… да… да… он так и сказал…
Го Цюань-хай подмигнул возчику, и старик тотчас же переменил тон:
— А кто тебе сказал? Ничего он нам не говорил…
— Ровно ничего, — подтвердил Го Цюань-хай.
— Не беспокойся, чего волнуешься? — пробормотал старик Сунь.
Но Добряк Ду не на шутку обеспокоился. Подмигивание Го Цюань-хая и бормотание возчика совсем сбили его с толку. Он потоптался на месте и уже было перешагнул порог, но вдруг остановился:
— Ладно. Сегодня я устал, а завтра сходим.
Го Цюань-хай, боясь как бы помещик не передумал, сразу ухватился:
— Зачем же завтра? Лучше сегодня сходим.
Добряк Ду тяжело сел на кан и опустил голову:
— Верно вам говорю. Так устал сегодня, что с места двинуться не могу. Пойдемте завтра…
— Ничего, я мигом сани подам! — обрадовался возчик.
Он скрылся и вскоре въехал во двор на санях, запряженных тройкой лошадей.
— Выходи, Добряк, садись! — крикнул возчик, вбегая в комнату.
Он подхватил помещика и проворно вывел его из дому, усадил в сани. Го Цюань-хай и милиционер взяли с собой лопаты и кирки.
— Куда ехать?
— За южные ворота…
— Вмиг доставлю! — пообещал Сунь.
Вьюга все еще завывала. Сухой снег со свистом бил в лицо. Когда выехали из южных ворот, перед глазами открылась беспредельная равнина. Дорогу занесло снегом, сани попали в яму и опрокинулись. Люди вывалились в мягкий снег, но никто не ушибся. Отряхнулись, снова сели и поехали дальше.
Когда добрались до леса, Добряк Ду слегка толкнул возчика в спину. Тот придержал лошадей и помог Ду сойти. Помещик отправился на поиски и вскоре остановился возле дикой яблони, на коре которой была сделана зарубка.
— Здесь… — показал он пальцем и, вернувшись к саням, сел и обхватил голову руками.
Милиционер рубил киркой замерзший снег, а Го Цюань-хай разбрасывал его лопатой. Земля была твердой, как камень. А снег все валил и валил, засыпая одежду и шапки людей пушистым белым покровом. Вдруг из ямы вместе с землей вылетел блестящий комок.
— Вот он, слиток серебра! — радостно крикнул Сунь.
Выкопали еще четыре. Го Цюань-хай и милиционер с любопытством разглядывали клад. Оба они были молоды и никогда не видывали таких слитков, похожих на старинные китайские чарки или куски свинца с двумя ушками по бокам. Отлиты они были очень грубо, со множеством раковин и щербинок.
— Это такая невидная штука, что, выбрось на дорогу, — никто не возьмет, — разочарованно сказал Го Цюань-хай.
— Свинец и все тут… — согласился милиционер.
Старик Сунь взял слиток и, осмотрев его, с видом большого знатока постучал по нему ногтем:
— Скажут тоже! Ты послушай, свинец разве так звенеть будет? Раньше, еще при старой династии, я много таких слитков перевидал, да только все они не мои были!
В правлении крестьянского союза шло собрание бедняков и батраков деревни Юаньмаотунь. Так как стояли сильные морозы, на земляном полу разложили большой костер. Комната была полна дыму. Люди чихали, кашляли и терли кулаками слезящиеся глаза.
Старик Сунь, размахивая руками, с увлечением рассказывал, как нашли под яблоней слитки серебра.
Вдруг примчался запыхавшийся У Цзя-фу и что-то шепнул на ухо Го Цюань-хаю.
— Ладно, — ответил Го Цюань-хай и подозвал Дасаоцзу:
— Сходи и разузнай, в чем там дело у Добряка Ду.
— К женщинам?
— Да.
— Хорошо. Идем, Лю Гуй-лань.
Когда они вошли во флигель, где разместились женщины из семьи Добряка, здесь уже собралось достаточно любителей поглазеть на семейные скандалы.
Тощая Конопля, багровая от злости, сидела на кане, поджав под себя ноги, и нещадно дымила трубкой.
При появлении Дасаоцзы и Лю Гуй-лань она вытащила трубку изо рта, смачно сплюнула сквозь зубы и закричала на младшую сноху:
— Все из-за тебя, только из-за тебя!
— Нет, из-за тебя! — огрызнулась та и непристойно выругалась.
— Из-за тебя, повторяю! Ты тут всем хочешь верховодить. Помнишь, как в декабре ты не позволяла кан перекладывать?
— А что из того, что не позволяла? Его все равно взяли да и переложили!
— Конечно, переложили! Неужели отец будет считаться с твоими фокусами.
Дасаоцза насторожилась. Потом, очевидно сообразив что-то, она схватила Лю Гуй-лань за руку, и обе поспешили в союз.
— Тут что-то есть, что-то есть! — повторяла Дасаоцза, задыхаясь от волнения. — Надо как можно скорее сообщить председателю. Зачем это Добряку понадобилось зимой кан перекладывать?
Выслушав Дасаоцзу, Го Цюань-хай нахмурился:
— Ты права, тут что-то неладно…
Наступило молчание.
— Старина Сунь! — вдруг крикнул Го Цюань-хай.
Возчик нехотя поднялся и вразвалку подошел:
— Слушаю тебя, председатель.
— Надо у помещика Ду кан в восточном флигеле осмотреть.
— Зачем его осматривать? Я уже давно осмотрел.
— Но ведь ты не разбирал его?
— Нет, чего не было, того не было…
— Придется разобрать. Женщин надо будет перевести в другое помещение.
Они взяли нужные инструменты и в сопровождении нескольких активистов направились к дому помещика.
Перебранка уже затихла, и любители семейных скандалов нехотя расходились по домам, Тощая Конопля лежала на кане, продолжая дымить своей трубкой, а ее противница качала в соседней комнате люльку.
Го Цюань-хай велел женщинам перебраться в западный флигель, а сам вскочил на кан и принялся простукивать каждый кирпич. Когда он добрался до стены, звук в одном месте показался ему более глухим. Го Цюань-хай выломал в этом месте несколько кирпичей, за которыми оказалась небольшая ниша, и извлек оттуда металлическую коробку.
Столпившись возле кана, активисты окружили председателя. Он открыл коробку. В ней лежали золотые серьги, броши, шпильки, а на дне — пачка каких-то документов.
Го Цюань-хай снова послал за Хуа. Тот немедленно явился. В руках оспопрививателя были счеты. Он захватил их, полагая, что председателю вновь понадобятся его бухгалтерские услуги.
— Скорей полезай сюда! Прочти нам, что тут такое написано! — крикнул Го Цюань-хай.
Хуа нацепил очки и, небрежно взяв в руки документ, рассмотрел его и вернул обратно.
— Купчая крепость на землю еще времен Маньчжоу-го, — важно изрек он и протянул руку за двумя другими листами, исписанными мелкими знаками.
— Тут написано нижеследующее, — объявил оспопрививатель. — «Восьмого августа 1946 года бандит Сяо Сян вместе со своей бригадой принудил меня отдать бездельникам пятьдесят шанов унаследованной мною от моих предков земли, за которую я получал законную аренду. Земля моя была роздана: Ли Чан-ю, Чу Фу-лину, Тянь Вань-шуню, Чжан Цзин-сяну и Сунь Юнь-фу (конюху)…»
Не успел Хуа докончить последнее слово, люди зашумели, как вода, прорвавшая плотину. Громче всех кричал старик Сунь:
— Это же контрреволюция! Сукин сын, даже мою фамилию прописал! Как он посмел, собака!
— Еще бандитом обзывает спасителя наших бедняков! — крикнул старик Тянь.
— Да ведь этот Ду — предатель! — продолжал бушевать возчик. — Он во времена Маньчжоу-го был начальником отряда самообороны и вместе с японцами ходил на сопку ловить партизан. Он говорил, что это хунхузы.
Пришел старик Чу. Возчик, торопясь, рассказал ему о находке и добавил:
— Ты, брат, тоже попал в этот список.
— Ах он негодяй! — рассвирепел Чу.
