— Надумай я завести хороших, породистых голубей, мне их даже девать будет некуда, — сказал Бенони.
Он взял одного из плотников и показал ему, где должна стоять голубятня.
Так проходили недели, и настала осень. Бенони хлопотал дома и потому не вышел в море. Плотники и маляры уехали, напоследок они выполнили ещё одну работу — застеклили веранду цветными стёклами, и получился всё равно как вход в райские кущи. Даже в Сирилунне и то не было цветных стёкол, этот проныра Бенони выносил идею со стёклами у себя в голове.
Но когда ремесленники ушли восвояси, Бенони одолела скука, он пошёл к Розе и прямо сказал ей, что одному здесь просто невмоготу, так вот не собирается ли она кое-что изменить? А Роза отнюдь не торопилась сбыть себя с рук, они вполне могут пожениться и весной, дело терпит.
Бенони занялся прибрежным ловом, но когда бухта начала покрываться льдом, так что дорога к открытой воде отнимала слишком много сил, он перестал выходить в море. Теперь у него совсем уже не осталось никаких занятий, кроме как ходить в церковь по воскресеньям. Выдавались такие дни, когда он был рад снова взвалить на плечи почтовую сумку со львом. Но сумку теперь носил один мелкий арендатор с пасторского двора, невидный отец семейства.
И Бенони начал ходить в церковь. На нём было две куртки и сапоги с лаковыми отворотами. Он не горбился, спина у него была прямая, как у памятника, и когда все запевали псалмы, он тоже не ударял лицом в грязь. А когда он стоял на церковной горке, он тоже не держал себя таким глупцом, который не желает больше узнавать простой люд, но уж если он стоял и мёрз до синевы, то, верно, не ради какого-нибудь пустякового разговорчика. Мак да я, да мы с Маком, хочешь веришь, хочешь нет, но мы с ним получили вчера депешу, что сельдь идёт из моря в бухту. Когда подручный ленсмана дочитал свои документы и объявления, он подошёл к Бенони и задал такой вопрос:
— Про сельдь — это откуда известно?
Бенони ответствовал:
— Мы оба поднялись вчера на борт и обо всём расспросили.
Очередной вопрос и ответ Бенони:
— С завтрашнего дня я начну помаленьку заниматься делом.
Люди стояли кругом и кивали. Ох уж этот чёртов Бенони: он получает депеши от самого Господа Бога, даже если речь идёт просто о сельди. А Бенони, запустив руку в свою густую гриву и обнажив в улыбке зубы, крепкие и желтые, как у моржа, сказал, что, конечно, нет, так высоко он не залетает, это, конечно, преувеличение, но, хотя он человек маленький, кой-какой опыт у него, конечно, есть.
Когда Бенони пошёл домой, подручный ленсмана навязался ему в попутчики. Они могли считать себя ровней. У Бенони было большое богатство, зато другой выражался изысканнее и манеры у него были изысканнее, что правда, то правда. Кстати, как раз после того, как Бенони перестал быть судебным приставом и правой рукой у ленсмана, старику пришлось искать себе в городе другого подручного, этого самого.
Они потолковали про дом Бенони и отдельно про его веранду, какая она роскошная, про голубятню и про свадьбу. Бенони снисходительно посмеивался над женским сословием: ох, уж эти дамочки, поди догадайся, что у них на уме? Ну зачем ей понадобился он, бедный, незаметный шкипер галеаса! И он назвал Розу своей невестой.
— И как же, — спросил подручный ленсмана, — вы, верно, не согласитесь расстаться с ней ни за что на свете?
— Нет и нет! Даже за всё, что вы здесь видите! Расстаться с ней! Да ни боже мой! Раз уж я покорил её сердце!
— Но когда вы с ней идёте рядом, вот как мы сейчас, вы тоже говорите про всякие простые дела?
— Я говорю с ней так же по-простому и неучёному, как вот сейчас говорю с вами.
— Бесподобно! — воскликнул подручный ленсмана.
Тем временем они достигли дома Бенони и вошли. За несколькими рюмками последовала закуска и кофе, и опять выпивка. Бенони хотел ублажить гостя, своего коллегу, которого ему, наконец-то, удалось залучить к себе, и звуки шумной беседы заполнили комнату. Помощник ленсмана был молодой человек, хорошо одетый, в накрахмаленном воротничке; о нём рассказывали, будто он часто сидит у ленсмана и штудирует законы, так что обмануть его очень трудно.
— Я неплохо обучен в разных предметах, — сказал он, — а что до конторы, так у меня сидит в голове любой протокол. Но если взять Розу Барфуд или, правильнее, фрёкен Барфуд — уж и не знаю, о чём бы я посмел с ней заговорить.
— Ну и зря, она бы тебя не укусила, — отвечал Бенони. — «Посмел заговорить»? Дружище, да я просто беру её на руки и поднимаю в воздух. Просто надо быть порешительней. Ну, само собой, я веду себя как и положено с такой благородной дамой, потом аккуратненько опускаю её на пол. Ну и, конечно, я не должен говорить при ней грубые слова или вести себя по-свински. Вон у меня тут кисетик висит, так это она мне подарила.
Они осмотрели кисет, расшитый шёлком и жемчугом. Но Бенони просто хвастал сверх всякой меры, когда говорил, будто этот кисет ему подарен в знак любви и внимания; на самом деле он купил его в Бергене, когда ходил туда на своём галеасе.
Когда кисет произвёл надлежащее впечатление, Бенони совсем расхвастался, желая доказать, какая удачная ему досталась невеста.
— А надумай я показать вам всё, что получил от неё в подарок... — сказал он, — тут и воротнички, и всякая одежонка, и носовые платки, и все сплошь расшиты жемчугом и шёлком. У меня просто сундуки ломятся от этого добра.
— Бесподобно! — вскрикнул помощник ленсмана. Бенони не унимался.
— Вот вы говорите про учёность и всякое такое, а что вы тогда скажете про человека, который знает куда больше, чем мы с вами? Один раз она меня просто напугала.
— Как же это?
Бенони припомнил случай, который произвёл на него сильнейшее впечатление, но поведать о нём не спешил. Он снова разлил вино по рюмкам, они выпили, потом он напустил на себя вид торжественный и загадочный. Речь у них пошла о бутылочной почте. Из моря выудили бутылку с запиской, трое рыболовов на восьмивесельной лодке приплыли из дальней деревни и привезли эту бутылку. Пошли к учителю — тот ничего не понял. Пошли к пастору — тот ничего не понял. Тогда они решили отнести бутылку Маку... Не мне вам говорить, что на свете сыщется немного такого, в чём бы Мак не был сведущ. Но тут и он спасовал. Я сам сидел у него в гостиной, на софе, когда принесли бутылку, и Мак начал читать. Ума не приложу, что это значит, сказал он. Обратился ко мне, я тоже не мог ничего ответить. Мак подумал, дочитал и уставился на свои руки. Тут я начал смекать, что уж, верно, там такое написано, о чём ему рассказывать неохота. Небось про сельдь, подумал я, про большие промыслы в море. Вы, верно, и сами знаете, Мак силён думать. Но тут я не угадал: Мак вдруг поднял голову и закричал: «Роза! Роза!». И Роза спустилась сверху.
Пауза. Мужчины сидели тихо, увлечённые ходом событий. Помощник ленсмана спросил:
— И она поняла? Могу себе представить, как дальше события развивались. Я ведь тоже не очень глуп. Она прочла записку?
Бенони задумался и ответил не сразу.
— Она прочла! — многозначительно ответил он.
— Да что вы говорите!
— Для неё это было — всё равно как одна из заповедей или другой пустяк.
— Бесподобно! — воззвал помощник ленсмана.
— Для неё это было всё равно как родной язык. Я даже испугался! Ещё немного, и я поверил бы, что она пришла к нам из другого мира, из-под земли, можно сказать..
— А в записке что было?
— Что люди терпят бедствие в море.
После этого потрясающего рассказа они несколько раз выпили, а за питьём позабыли про бутылочную почту и принялись толковать про сети, про галеас «Фунтус» и про поездку в Берген.
— А что до сельди, так мне нужен новый улов, и ничего больше. Когда есть улов, к полным сетям съезжается, можно сказать, целый город, тут и евреи с часами, и золотых дел мастера, — прямо как на ярмарке. Вот я торчу здесь, даже кольца не могу купить, пока сельдь не войдёт в сети. У меня пустые руки, и я ну как есть ничего не могу поделать.
Но главный свой козырь Бенони приберёг до конца разговора. Это была долговая расписка Мака на пять тысяч талеров. Он был бы не прочь, чтобы новость разошлась по людям. Под предлогом, что ему надо посоветоваться со знающим человеком, он извлёк бумагу на свет и выложил её перед помощником ленсмана.
Длительное молчание и пристальное разглядывание.
— Ну, что вы на это скажете? — спросил Бенони.
И помощник ленсмана отвечал:
— Надёжней золота.
— Вот и я так считаю. А не думаете ли вы, кстати, что Сирилунн со всем добром и всеми чудесами уж как-нибудь потянет и на пять тысяч?
Бенони говорил об этих чудесах таким тоном, будто и впрямь уже стал совладельцем Сирилунна. Его распирало от гордости.
Но помощник ленсмана по-прежнему разглядывал бумагу и под конец произнёс:
— Для надёжности её надо засвидетельствовать в суде. Так положено по закону.
