– Здесь же отель, – пояснил я. – Мы должны соблюдать порядок. Делать вид, что ничего не произошло.
– Вы что, хотите быть умнее всех? – проворчал полисмен.
– Вовсе нет. Но если бы я оставил покойника лежать в коридоре и кто-нибудь из наших постояльцев увидел его, то хозяин сжил бы меня со свету.
– В следующий раз, где бы вы ни нашли мертвое тело, не трогайте его до прибытия полиции. Поняли?
– Да, сэр.
– Ночью вы один в отеле?
– Да, один.
– Всю работу делаете сами?
– Конечно.
– Как случилось, что вы очутились здесь? Вам позвонили по телефону или кто-нибудь пришел и сообщил?
– Женщина, уходившая из отеля, сказала мне, что на шестом этаже какой-то голый сумасшедший старик пристал к ней, – словно прислушиваясь со стороны, я отметил, что, отвечая полисмену, ни разу не заикнулся.
– Хотел, что ли, переспать с ней?
– Именно это она и подразумевала.
– Что это была за женщина?
– Должно быть, проститутка.
– Вы когда-либо прежде видели ее?
– Нет.
– К вам в отель приходит много женщин, не так ли?
– Я бы не сказал, что так уж много.
Полисмен опустил голову и уставился на посиневшее исказившееся лицо старика. Потом обратился к санитару:
– Послушайте, приятель, как давно он умер, по-вашему?
– Трудно сказать. Что-нибудь от десяти минут до получаса. Вы вызвали нас сразу, как только нашли тело? – спросил у меня санитар. – Ваш вызов поступил в три пятнадцать.
– Сперва я послушал, бьется ли у него сердце. Потом втащил сюда, накрыл одеялом. После этого спустился вниз и позвонил вам.
– Вы пытались привести его в чувство?
– Нет, не пытался.
– Почему?
В вопросе санитара не было придирки. Был очень поздний час, он, конечно, устал и спросил лишь для проформы.
– Мне не пришло в голову.
– Уж очень многое не приходило вам в голову, – мрачно заметил полисмен. Подобно санитару, он также вел себя по установленному распорядку, в который входило и подозрение. Однако, по существу, все это было ему безразлично и даже, казалось, давно надоело.
– Что ж, давайте мы заберем его, – предложил санитар. – Нет смысла зря терять время. Когда свяжетесь с его семьей, – снова обратился он ко мне, – узнайте, как они собираются хоронить его, и сообщите в морг.
– Сейчас же отправлю телеграмму в Чикаго, – пообещал я.
Санитар и шофер «скорой помощи» уложили тело на носилки.
– Тяжеленный, сукин сын, – заметил шофер. – Жрал, видно, в три горла, старый козел. Ишь ты, голым приставал к бабенке. И хоть бы было чем!
Завернув труп в простыню, они пристегнули его ремнями к носилкам. В лифте носилки пришлось поставить почти стоймя, иначе они не помещались.
– Беспокойная была ночь? – спросил я санитара, когда мы спускались в лифте.
– Четвертый вызов, – ответил он. – Могу поменяться с вами работой.
– Ну да, охота вам просиживать ночи напролет за счетной машинкой, когда скоро вы начнете загребать денежки. В газетах вон пишут, что врачи у нас зарабатывают больше всех.
– Боже, услышь это и благослови Америку, – воскликнул санитар, выходя из лифта.
Я открыл им парадную дверь и глядел, как ловко они поставили носилки с телом в санитарную машину. В патрульной машине второй полисмен крепко спал за рулем, негромко посапывая. Завыла сирена, и «скорая помощь» быстро скрылась из виду.
– Какого черта они торопятся? – сказал полисмен, стоявший рядом со мной на ступеньках.
– А напарник-то ваш заснул.
– Проснется, если будет вызов. Чутье у него, как у собаки. Пусть пока отдохнет. Хотел бы я иметь его нервы, – со вздохом добавил он. – Пойдемте заглянем в вашу книгу регистрации приезжающих.
Мы вернулись в мою конторку. Проходя через смежную комнатку, я старался не глядеть на полку, где среди канцелярских принадлежностей и старых журналов лежал принесенный мной футляр.
– Если хотите выпить, у меня есть бутылка виски, – предложил я, радуясь про себя тому, что пока все идет благополучно. Мной словно управлял компьютер, в который правильно заложили все необходимые данные. Но все же требовалось некоторое усилие, чтобы не глядеть на полку, где лежал футляр.
– Я же на службе, – протянул полисмен. – Но глоточек все же не повредит.
Я отыскал в книге регистрации приезжающих запись о въезде постояльца в 602-й номер, и полисмен старательно переписал ее в свою записную книжку. История Нью-Йорка, по-видимому, наиболее верно отражена в записях этих полицейских книжек. Сочтите это, пожалуйста, интересным археологическим открытием.
– Стакана, извините, нет, – заметил я, откупоривая бутылку виски.
– Ничего, из горлышка сойдет, – сказал полисмен. – Лехаим, – добавил он, приветственно приподнял бутылку и основательно отхлебнул из нее.
– Вы еврей? – полюбопытствовал я, когда полисмен протянул бутылку мне.
– Нет. Напарник научил. А он еврей. «Лехаим». За жизнь! Это я помнил с тех пор, как посмотрел на Бродвее знаменитый мюзикл «Скрипач на крыше».
– Пожалуй, последую-ка я вашему примеру, – произнес я, поднося бутылку ко рту. – Эта ночка мне еще долго сниться будет.
– Ну, эта ночь – пустяки. Нам часто и похуже приходится.
– Да уж, представляю себе.
– Однако пора идти, – сказал полисмен. – Утром к вам пожалует инспектор. Чтоб до его прихода номер был заперт, понятно?
– Передам утром моему сменщику.
– Эх, ночная работа, – вздохнул полисмен. – Вы хорошо спите днем?
– Прекрасно.
– А вот я не могу, – он печально покачал головой. – Видите, какие круги под глазами.
Я проводил его к выходу и следил, как не спеша, вразвалку подошел он к патрульной машине, вскарабкался в нее и разбудил напарника. Они медленно покатили по молчаливой пустынной улице, а я поспешил к себе, чтобы отправить телеграмму.
Прозвучало по меньшей мере десять гудков, пока мне ответили. Страна в полном упадке, подумал я, ожидая. Никакого движения, никто не отвечает.
– Вестерн юнион, – наконец послышалось в трубке.
– Примите телеграмму в Чикаго, – сказал я, затем продиктовал адрес и по буквам фамилию адресата.
– Прошу текст.
– Сожалением извещаем кончине Джона Ферриса сегодня три пятнадцать тчк Прошу немедленно сообщить ваши указания тчк Друзек отель Святой Августин Манхэттен Нью-Йорк, – продиктовал я.
К тому времени, когда придет ответ, Друзек уже появится в отеле, а мое дело сторона. И вовсе ни к чему, чтобы в Чикаго знали мое имя.
Мне сообщили стоимость телеграммы, и я пометил ее на листке с текстом. Старина Друзек поставит ее, конечно, в счет Феррису.
Глотнув еще виски, я уселся во вращающемся кресле и раскрыл Библию. За ней я решил провести время до прихода моего сменщика.
Рассказав утром сменщику обо всем (или, точнее, почти обо всем), что случилось прошедшей ночью, я поехал домой на такси. Как обычно, оставил в конверте записку букмекеру, в которой указывалось, что ставлю пять долларов на Глорию во втором заезде в Хайалиа. Пока что было бы разумно вести себя так, как будто ничего не случилось.
Ограбления, причем в любое время суток, отнюдь не были редкостью даже в районе Восьмидесятых улиц восточной части Манхеттена, где я жил. Ехать в такси было, конечно, роскошью, но уж больно мне не хотелось, чтобы меня грабанули именно сегодня. Улучив минутку, когда сменщик был занят, я достал с полки футляр. В вестибюле, никого не было, да если бы кто и встретился, – ничего нет особенного в том; что человек несет с собой картонный футляр для чертежей.
Хотя я не спал всю ночь голова была ясная. Обычно, когда погода, позволяла, весь путь до дома (тридцать кварталов или чуть больше) я преодолевал пешком, заходил позавтракать в бистро на Второй авеню и, возвратясь домой, заваливался спать часов до двух пополудни. Но сегодня я не хотел да и не мог заснуть.
Войдя в свою однокомнатную квартирку – окна в ней запотели от ночного холода, – я, даже не сняв пальто, прошел на кухню и открыл бутылку пива. Потягивая пиво, ножом разрезал футляр и окончательно убедился, что сверху донизу он набит стодолларовыми бумажками.
Одну за другой я осторожно вытаскивал их, тщательно разглаживал и раскладывал на кухонном столе пачками по десять штук в каждой. Когда я кончил, на столе лежало сто пачек. Сто тысяч долларов. Они покрыли весь стол.
Молча уставился я на деньги, лежащие на столе. Допил пиво. Я не ощущал ни страха, ни радости, ни раскаяния – вообще ничего. Машинально взглянул на часы. Без двадцати девять. Банки откроются через двадцать минут.
Достав из стенного шкафа небольшую сумку, я уложил в нее все деньги. Ключ от квартиры был лишь у меня одного, но тем не менее не следовало рисковать. С сумкой в руках я спустился вниз и вышел на улицу. За углом в магазине канцелярских принадлежностей купил пакет резинок и три плотных больших конверта, самых больших, что были в магазине.
Вернувшись обратно к себе, я запер дверь и на этот раз снял пальто и пиджак. Затем уселся и не торопясь, аккуратно обвязав резинкой каждую пачку денег, складывал их в конверты. Тысячу долларов положил к себе в бумажник на всякие расходы.
