— А Лидия? — спросил Этьен. — Ты иной раз приводишь ее сюда?
Жанлен презрительно засмеялся:
— Девчонку-то? Как бы не так! Бабы болтливы.
И он долго смеялся, преисполненный глубочайшего презрения к Лидии и Беберу. Видали вы еще таких простофиль? Какой чепухи им ни наплетешь, они всему верят. И при мысли, что они ушли с пустыми руками, а он сидит тут в тепле и ест треску, Жанлен хихикал от удовольствия. А в заключение сказал с важностью мудреца:
— Одному лучше быть, по крайней мере без ссор живешь.
Этьен доел свою краюшку. Потом выпил глоток можжевеловой водки. Пришла было в голову мысль, не следует ли отплатить Жанлену за его гостеприимство черной неблагодарностью: вытащить его за ухо на поверхность да приказать, чтоб впредь не занимался воровством, а иначе обо всем будет доложено отцу. Но, разглядев хорошенько это глубокое подземелье, он пришел к другим соображениям: как знать, не пригодится ли оно как убежище для товарищей, или для него самого, если там, наверху, дело обернется плохо? Он взял с Жанлена честное слово, что больше тот не будет пропадать из дому по ночам, как это случалось, когда он заспится тут, на сене, и, захватив с собою огарок, Этьен ушел первым, предоставив мальчишке спокойно заняться уборкой и прочими хозяйственными делами.
Мукетта, поджидая его, сидела на упавшей балке, мерзла и все-таки не уходила. Увидев Этьена, она бросилась ему на шею, но он, словно нож вонзил ей в сердце, сказал, что решил больше с ней не видеться. Боже ты мой! Да почему же? Иль она мало любила его? Чтобы не поддаться искушению заглянуть в ее комнату, он увел Мукетту на дорогу и, стараясь говорить как можно мягче, объяснил, что эта связь вредит ему в глазах товарищей, вредит и политическому делу, которому они все служат. Мукетта удивилась: какое это имеет отношение к политическим делам? Наконец ей пришла мысль, что Этьен просто стыдится своей связи с ней; и она не обиделась, сочла это вполне естественным, даже предложила выход из положения: пусть он даст ей при всех оплеуху, пусть люди думают, что между ними все кончено, а он все-таки будет встречаться с ней, хоть изредка, хоть на минутку. Она молила его, клялась, что будет благоразумной и задержит его минут пять, не больше. Он был растроган, но все же отказался. Так надо. На прощанье он решил поцеловать ее. Шаг за шагом они дошли по дороге до первых домов Монсу и, остановившись, крепко обнялись. Было светло, на них падал яркий лунный свет; вдруг какая-то женщина, проходившая мимо, отпрянула в сторону, словно споткнулась о камень.
— Кто это? — встревожился Этьен.
— Катрин, — ответила Мукетта. — Из Жан-Барта возвращается.
Женщина шла, низко опустив голову, усталой походкой и казалась очень утомленной. Этьен смотрел на нее в отчаянии — она увидела его и, конечно, узнала. На совести у него стало неспокойно, словно он был виноват перед ней. А в чем, спрашивается? Ведь у нее есть возлюбленный. Разве сама она не доставила Этьену такое же страдание, когда возвращалась из Рекильяра, где впервые отдалась Шавалю? Значит, теперь Этьен отплатил ей той же монетой, только и всего. Однако от таких рассуждений тоска не проходила.
— Знаешь, что я тебе скажу? — прошептала Мукетта, когда Катрин уже была далеко. — Ты потому и не хочешь больше видеться со мной, что другая у тебя на сердце.
На следующее утро погода выдалась прекрасная — голубое небо, ясный и студеный зимний день. Подмерзшая земля звенела под ногами, как хрустальная. Жанлен удрал из дому в час дня; но ему пришлось довольно долго ждать Бебера в условленном месте — за церковью, и они чуть было не отправились вдвоем, без Лидии, так как мачеха опять заперла ее в подвал. Все же девочку выпустили на волю, надели ей на руку корзину и велели принести листьев одуванчика, а иначе ее снова запрут в подвал, и она будет ночевать там вместе с крысами. Лидия перепугалась и хотела тотчас же отправиться за листьями для салата. Жанлен отговорил: нечего спешить. Там видно будет. Его давно подмывало потешиться над Польшей, толстой крольчихой Раснера. Как раз, когда они проходили мимо «Выгоды», крольчиха вышла на дорогу. Жанлен подскочил, схватил ее за уши, засунул в корзину Лидии, и трое озорников умчались. Вот-то будет потеха! Погнать ее камнями, и пусть бежит, как собачонка, до самого леса.
Но дорогой они остановились посмотреть, как Захарий и Муке, выпив по кружке пива с двумя приятелями, приступили к состязанию. Ставкой была новая фуражка и красный шейный платок — хранителем их избрали Раснера. Четыре игрока — двое на двое — начали первый кон — от Воре́ до фермы Пайо, около трех километров; победителем тут оказался Захарий — у него чиж пролетел это расстояние с семи ударов, тогда как Муке держал пари на восемь. Чижа самшитовую чурочку с закругленным кончиком — положили на мостовую носиком вверх. Каждый держал на изготовке длинную клюшку с изогнутым, окованным железом концом и рукоятью, туго обмотанной бечевкой. Игра началась в два часа дня. Мастерским ударом — в три приема (ударил, поддел и отбил) Захарий послал чижа дальше, чем на четыреста метров, в свекловичное поле; вести эту игру в деревнях или на дорогах запрещалось: из-за нее не раз бывали жертвы. Муке, тоже крепкий парень, послал чижа одним ударом в обратном направлении на сто пятьдесят метров. И пошла игра: одна партия бросала чижа вперед, другая — отбивала назад, игроки мчались во всю прыть, выворачивая себе ноги в мерзлых бороздах вспаханной земли.
Сперва Жанлен, Бебер и Лидия бежали за игроками, восхищаясь мощными ударами их клюшек. Потом вспомнили о Польше, которую от их прыжков подбрасывало в корзине, и, оставив наблюдение за игрой, выпустили крольчиху, чтобы посмотреть, быстро ли она бегает. Пленница помчалась, они кинулись за ней вдогонку, и целый час шла охота, сумасшедшая беготня, крутые повороты, дикие вопли для устрашения ошалевшей крольчихи, неистовые взмахи жадных рук, тщетные попытки схватить несчастного зверька. Не будь крольчиха беременной, им бы ни за что ее не поймать.
Охотники остановились передохнуть, и тут до них донеслась громкая брань — они вновь очутились среди игроков, причем Захарий чуть не пробил голову своему брату Жанлену. Игроки вели четвертый кон: от фермы Пайо они добежали до Четырех дорог, затем от Четырех дорог до Монтуара, а теперь в шесть ударов должны были добежать до Коровьей развилки. За час они проделали путь в два с половиной лье, успев за это время выпить по кружке в кабачке Венсана и в распивочной «Три волхва». Игру на этом перегоне вел Муке. Ему осталось сделать еще два удара, победа наверняка была на его стороне, как вдруг Захарий, пользуясь своим правом отгонять противника, с хохотом отбил чижа, и так ловко, что он упал в глубокую канаву. Партнеру Муке не удалось вышвырнуть чижа оттуда — сущее несчастье! Поднялся крик: все четверо страшно волновались, так как у противников счет был теперь равный, и приходилось начинать игру сначала. От Коровьей развилки до бугра Паленая Трава оставалось не больше двух километров. Там они предполагали освежиться у Леренара.
Жанлена вдруг осенила удачная мысль. Как только игроки умчались дальше, он достал из кармана веревочку и привязал ее к задней лапке крольчихи. Началась забава! Крольчиха пыталась убежать от тройки сорванцов и с таким усилием ковыляла, дергала, выворачивала ногу, у нее был такой жалкий вид, что они хохотали до упаду. Затем от лапы веревочку отвязали, привязали крольчиху за шею, чтобы она могла прыгать, а когда она совсем выбилась из сил, стали волочить ее, то вниз животом, то спиной, и она катилась по земле, как живая тележка. Они забавлялись больше часа, а потом, у леса Крюшо, опять услышали голоса игроков и тогда мигом засунули полумертвую крольчиху а корзину.
Теперь Захарий, Муке и двое остальных пробегали километр за километром, от кабака до кабака, отмечавших конец каждого перегона, и, делая там короткую передышку, выпивали по кружке пива. От Паленой Травы примчались к Бюши, затем к Каменному Кресту, затем к Шамбле. Земля звенела под их мелькающими ногами; они без устали преследовали чижа, отпрыгивавшего от мерзлой земли; погода для игры была превосходная, никто не увязал в грязи, грозила только опасность переломать себе ноги. В сухом воздухе мощные удары клюшки звучали, как выстрелы. Мускулистые руки крепко сжимали рукоятку, обмотанную бечевкой, все тело напрягалось, словно игрок мощным ударом оглушал быка, и так длилось несколько часов, так мчались они с одного конца равнины до другого: через все преграды, через канавы, живые изгороди, откосы дорог, ограды крестьянских усадеб. Для этих скачек с препятствиями нужно было иметь очень здоровые легкие и стальные мышцы ног. Забойщики, у которых суставы заржавели в шахте, со страстью вели эту игру. Иные двадцатипятилетние парни, отчаянные любители чижа, пробегали в игре по десять лье. Сорокалетние были слишком тяжелы для таких состязаний и не гоняли чижа.
