— У меня лучшая в мире жена…
— Охотно верю.
— Но сейчас, — продолжил молодой человек, — я с удовольствием огрел бы ее чем-нибудь тяжелым. Она сама предложила сыграть раунд. Я сказал, что мы должны начать пораньше, потому что теперь рано темнеет. И что же? Она оделась, решила вдруг, что на ней что-то не так сидит, и принялась переодеваться. Потом минут десять пудрила нос. А когда часом позже мне, наконец, удалось вытащить ее к первой лунке, захотела позвонить портнихе и ушла. Да мы и шести лунок не пройдем до темноты! Будь моя воля, все гольф-клубы строго запрещали бы женам играть с мужьями.
Старейшина понимающе кивнул.
— Без такого правила, — согласился он, — тысячелетнее царство[72] придется отложить на неопределенный срок. Вне всяких сомнений, самым тяжким испытанием Иова была жена-гольфистка, хоть это и не подтверждено документально. Мне, кстати, вспомнилась одна история.
— Нет у меня времени на истории.
— Если ваша жена разговаривает с портнихой, времени у вас предостаточно, — ответил мудрец, — я расскажу вам о Бредбери Фишере…
— Это вы уже рассказывали.
— Не думаю.
— Точно. Бредбери Фишер был миллионером, и у него служил английский дворецкий Близзард, который до этого провел пятнадцать лет в графском доме. Другой миллионер хотел заполучить Близзарда, они с Фишером разыграли дворецкого в гольф, и Фишер проиграл. Пока он обдумывал, как объяснить все жене, которая дорожила Близзардом, та вернулась из Англии с другим дворецким, Воспером. Воспер двадцать лет прослужил у герцога и был еще лучше Близзарда. Все кончилось хорошо.
— Да, сказал старейшина, — факты вы изложили верно. Однако я хочу рассказать, что было дальше и, пожалуй, начну:
— Вот вы говорите, что все хорошо кончилось. Так думал и сам Бредбери Фишер. Как только Воспер появился в доме, Бредбери подумал, что сама судьба решила, наконец, вознаградить его по достоинству. Погода стояла прекрасная. Гандикап, не менявшийся уже несколько лет, начал уменьшаться. Старый друг Руперт Ворпл наконец вышел из Синг-Синг (судя по сроку, с ученой степенью) и приехал в Голденвиль навестить Бредбери.
Безмятежному спокойствию Бредбери мешало лишь одно — жена сообщила, что ее мать, миссис Лора Смит Мейплбери, грозится погостить у них некоторое время.
Тещи никогда не нравились Бредбери. У первой жены, вспоминал он, была совершенно несносная мать. Впрочем, и у второй, и у третьей, и у четвертой. Однако все они и в подметки не годились нынешней теще. Была у нее привычка многозначительно фыркать при виде Бредбери, а это вряд ли способствует дружеским отношениям между мужчиной и женщиной. Будь его воля, Бредбери привязал бы ей на шею камень и бросил в водную преграду на второй лунке. Однако он понимал, что это несбыточные мечты, и благоразумно ограничивался тем, что выпрыгивал в окно всякий раз, когда теща входила в комнату.
Итак, одним прекрасным вечером Бредбери, как ни в чем не бывало, сидел в библиотеке, отделанной в стиле эпохи Людовика XV. В дверь постучали. Вошел Воспер. В эту минуту Бредбери и представить не мог, что размеренное течение его жизни вот-вот будет нарушено.
— Могу я поговорить с вами, сэр?
— Конечно, Воспер, в чем дело?
Бредбери Фишер доброжелательно улыбнулся дворецкому. В который раз, мысленно сравнивая его с Близзардом, он отмечал неоспоримое превосходство Воспера. Близзард пятнадцать лет служил у графа. Спору нет, графы по-своему хороши, но до герцогов им далеко. Дворецкого, который служил у герцога, видно за версту, с ним никогда не сравнится тот, кто прошел школу в менее благородном окружении.
— Это касается мистера Ворпла, сэр.
— Что именно?
— Мистер Ворпл, — важно сказал дворецкий, — должен уехать. Мне не нравится, как он смеется, сэр.
— Что?!
— Слишком громко, сэр. Герцогу бы это не понравилось. Бредбери Фишер при всей своей покладистости был сыном свободного народа. Его предки сражались за независимость, и если Бредбери не изменяла память, даже проливали кровь. Глаза его сверкнули.
— Ну? — воскликнул он. — В самом деле?
— Да, сэр.
— Вот те на!
— Да, сэр.
— Ну, вот что, Билли…
— Мое имя Гилдебранд, сэр.
— К черту имя! Я не позволю какому-то дворецкому распоряжаться в моем доме. Мне такой дворецкий не нужен.
— Очень хорошо, сэр.
Воспер удалился с видом посла, получившего ноту. Тут же откуда-то раздался шум, будто курица пролезала сквозь изгородь, и в комнату ворвалась миссис Фишер.
— Бредбери, — воскликнула она, — ты сошел с ума! Конечно же, мистер Ворпл должен уйти, раз Воспер так считает. Неужели ты не понимаешь, что если мы будем плохо обращаться с Воспером, он покинет нас.
— Ну и пусть. Мне какое дело?
Взгляд миссис Фишер не сулил ничего хорошего.
— Бредбери, — сказала она, — если уйдет Воспер, я умру. А перед смертью получу развод. Ты меня знаешь.
— Но дорогая, — пролепетал Бредбери, — а как же Руперт Ворпл? Старина Руппи! Мы ведь дружим всю жизнь.
— Мне все равно.
— Мы вместе поступили в Синг-Синг!
— Мне все равно.
— Нас вместе приняли в старое доброе тюремное братство Кракка-Бита-Рок![73]
— Мне все равно. Бог дал мне идеального дворецкого, и расставаться с ним я не намерена.
Повисла напряженная пауза.
— Делать нечего, — тяжело вздохнул Бредбери.
В тот же день состоялся разговор с Рупертом Ворплом.
— Не думал я, — грустно сказал Ворпл, — когда мы пели в хоре нашей альма-матер, что все так кончится.
— Да и я не думал, — ответил Бредбери, — но так уж вышло. Ты бы не понравился герцогу, Руппи, понимаешь?
— Прощай, номер 8097564, — глухо сказал Руперт Ворпл.
— Прощай, номер 8097565, — прошептал Бредбери Фишер.
И друзья расстались.
С уходом Руперта Ворпла над безмятежной жизнью Бредбери Фишера сгустились тучи. Как и было обещано, приехала миссис Лора Смит Мейплбери, пофыркала в ответ на приветствие Бредбери и расположилась в доме, словно решила остаться на всю жизнь. И вот, когда чаша страданий, казалось, уже переполнилась, миссис Фишер отвела Бредбери в сторону и сообщила:
— Бредбери, у меня хорошая новость.
— Неужели твоя мама уезжает? — оживился Бредбери.
— Нет, конечно. Говорю же, хорошая новость. Я снова буду играть в гольф.
У Бредбери Фишера подкосились ноги, его четко очерченное лицо приобрело пепельный оттенок.
— Что ты сказала? — выдавил он из себя.
— Я снова буду играть в гольф. Мы сможем каждый день вместе проводить в клубе — правда, мило?
Бредбери содрогнулся. Он уже много лет не играл с женой, но воспоминания, словно старые раны, до сих пор беспокоили его.
— Это Воспер предложил.
— Воспер!
Бредбери охватил порыв ярости. Этот проклятый дворецкий, похоже, собрался разрушить семейное счастье. У Бредбери даже мелькнула мысль отравить Восперу портвейн. Что тут такого? Хороший адвокат повернет дело так, что Бредбери, в худшем случае, отделается небольшим штрафом.
— Воспер говорит, что я мало двигаюсь. Ему не нравится моя одышка.
— Твоя что?
— Моя одышка. Я иногда задыхаюсь.
— Подумаешь, у него тоже одышка.
— Да, но у дворецкого должна быть одышка. А вот у женщины — нет. Воспер говорит, что моя одышка не понравилась бы герцогу.
— Ха! — нервно выдохнул Бредбери Фишер.
— Это так мило с его стороны и показывает, что Воспер, как верный слуга, блюдет наши интересы. Он сказал, что одышка — признак повышенного кровяного давления, и небольшие физические нагрузки пойдут мне на пользу. Начнем завтра, ладно?
— Как скажешь, — уныло ответил Бредбери, — я, правда, обещал знакомым из клуба, что составлю им компанию, но…
— Тебе больше не нужно играть ни с какими дурацкими знакомыми из клуба. Гораздо романтичнее играть вдвоем — только ты и я.
По нынешним временам, когда в литературе так ценится трагедия, а суровые молодые пессимисты получают признание за этюды в мрачно-серых тонах, мне кажется совершенно необъяснимым, что никому не пришло в голову написать правдивую историю о женщине, играющей в гольф с мужем. Казалось бы, более душераздирающего сюжета не найти, однако до сих пор эта тема ни разу не поднималась. Можно лишь предположить, что даже современные авторы не готовы зайти так далеко.
Я не в силах описать, что чувствовал Бредбери Фишер, наблюдая за приготовлениями жены к первому удару. В эту минуту герой какой-нибудь повести о Среднем Западе показался бы оскорбительно жизнерадостным по сравнению с Бредбери. Любимая жена вела себя так, что сердце разрывалось на части.
Многие женщины любят долго водить клюшкой над мячом, но Бредбери еще не приходилось видеть, чтобы вместо простого замаха кто-нибудь исполнял бы столь впечатляющую серию гимнастических упражнений. Добрую минуту миссис Фишер примерялась к мячу, а Бредбери в это время с ужасом думал, что поле состоит из восемнадцати лунок, а значит, это балетное представление повторится, по меньшей мере, еще семнадцать раз. Наконец, миссис Фишер выполнила удар, и мяч, прокатившись метров пять, остановился в высокой траве.
