с удовольствием скользили по Дорис Уэльс, но, похоже, он считал, что не стоило устраивать здесь танцы так скоро после окончательной отставки Боба.
— Разнообразие, — шептала мне в ухо Сабрина Джонс. — В этом весь секрет поцелуев.
— «Я люблю тебя по сотне тысяч причин», — проникновенно ворковала Дорис Уэльс.
Вернулся Эгг — в костюме большого цыпленка, затем снова исчез. Малютка Так явно заскучала и, кажется, сомневалась, стоит ли ей разбивать танец Джонса и Фрэнни. Она была девицей настолько искушенной, как выражалась Фрэнни, что не знала, о чем говорить с Рондой Рей, которая смешивала себе коктейль у стойки. Я видел, как из дверей кухни таращится Макс Урик.
— Легкие покусывания и шевеленье языком, — сказала Сабрина Джонс, — но главное — не лениться двигать губами.
— Хочешь выпить? — спросил я ее. — Ну то есть ты же достаточно взрослая. Для нас, детей, отец поставил коробку с пивом в снег, на улице у черного хода. Он сказал, что не может позволить нам пить в баре, а ты можешь.
— Покажи мне черный ход, — сказала Сабрина Джонс, — и я выпью с тобой пива. Только не наглей.
Мы покинули танцевальную площадку — к счастью, как раз вовремя, чтобы пропустить забойный номер «Мне наплевать, если солнце не будет сиять», воодушевивший Малютку Так разбить Фрэнни и Младшего и пуститься с ним в пляс. Ронда с грустью проводила меня взглядом.
Мы с Сабриной спугнули Фрэнка, который мочился на мусорные баки у черного хода. Он, как всегда неуклюже, сделал вид, что просто хочет показать нам, где находится пиво.
— У тебя есть открывашка, Фрэнк? — спросил я, но он уже исчез в тумане Элиот-парка — вечно грустный туман, наша обычная зимняя погода…
Мы с Сабриной открыли наше пиво у регистрационной стойки, где Фрэнк повесил на гвоздь открывашку, намертво привязав ее на длинный шнурок; он припас ее, чтобы открывать пепси-колу, дежуря у телефона. Неловко попытавшись присесть рядом с Сабриной на чемодан с зимней одеждой Младшего Джонса, я пролил немного пива на багаж Малютки Так.
— Ты можешь заслужить ее благосклонность, — посоветовала Сабрина, — если предложишь ей отнести все эти сумки в ее комнату.
— А где твоя сумка? — спросил я Сабрину.
— На одну ночь я не пакую сумку, — ответила Сабрина. — И не надо предлагать проводить меня до моей комнаты. Сама как-нибудь справлюсь.
— Я все равно могу ее тебе показать, — сказал я.
— Ну что ж, покажи, — сказала она. — У меня есть с собой книжка. Эта вечеринка мне ни к чему. — Потом добавила: — Уж лучше подготовлюсь к долгой дороге обратно в Филадельфию.
Я прошел с ней до ее комнаты на втором этаже. Как она и предупреждала, я не строил себе никаких иллюзий насчет сближения с ней, да у меня и смелости бы на это не хватило.
— Спокойной ночи, — промямлил я и позволил ей ускользнуть за дверь.
Но ускользнула она ненадолго.
— Эй, — сказала она, открывая дверь, пока я еще не дошел до лестницы. — Ты никогда ничего не добьешься, если не будешь пытаться. Ты даже не попытался меня поцеловать, — добавила она.
— Извини, — сказал я.
— Никогда не извиняйся! — сказала Сабрина и подошла ко мне вплотную, чтобы я мог ее поцеловать. — Все по порядку, — сказала она. — У тебя свежее дыхание — это первое. Но прекрати трястись и для начала постарайся не сталкиваться зубами и не тыкай меня своим языком. — Мы попробовали снова. — Держи руки в карманах, — сказала она мне, — следи за зубами. Так лучше, — сказала она. — Руки в карманах, ноги на ширине плеч… — Я неуклюже шагнул к ней поближе, наши зубы довольно сильно столкнулись. Она откинула голову назад, отстраняясь, и когда я пораженно взглянул на нее, то увидел, что она держит в руке свою верхнюю челюсть. — Черт! — выкрикнула она. — Сказала же тебе, чтобы следил за зубами! — На ужасный миг я подумал, что выбил ей зубы, но она повернулась ко мне спиной и сказала: — Не смотри на меня. Это вставные зубы. Выключи свет.
Я выключил свет, и в комнате стало темно.
— Извини, — беспомощно сказал я.
— Никогда не извиняйся, — пробормотала она. — Меня изнасиловали.
— Да, — сказал я, зная с самого начала, что это в конце концов всплывет. — Фрэнни тоже.
— Я слышала, — сказала Сабрина Джонс. — Но ей не выбивали трубой зубы. Правда?
— Да, — сказал я.
— Эти поцелуи достают меня каждый раз, черт бы их побрал, — сказала Сабрина. — Только разойдешься или какой-нибудь дурень слишком сильно надавит зубами, сразу же ослабевает верхняя челюсть.
Я не стал извиняться; я попробовал притронуться к ней, но она сказала:
— Держи руки в карманах. — Она шагнула ко мне. — Я помогу тебе, если ты поможешь мне. Я расскажу тебе все о поцелуях, — сказала она, — но ты должен сказать мне кое-что, что я давно хотела узнать. Я никогда не целовалась с человеком, у которого бы я отважилась это спросить. Постарайся сохранить это в секрете.
— Хорошо, — согласился я с ужасом, не зная, на что я согласился.
— Я хочу знать, не лучше ли будет, если я выну эти чертовы зубы, — сказала она, — или это будет слишком пошло. Мне всегда казалось, что это будет пошло, поэтому никогда не пробовала.
Она ушла в ванную, а я остался ждать ее в темноте, следя за полосками света, обрамляющими дверь, пока свет в ванной не погас и Сабрина снова не оказалась рядом со мной.
Теплый и подвижный ее рот был пещерой в сердце мира. Ее язык был длинным и округлым, а десны твердыми, но никогда не прикусывали больно.
— Немного меньше губ, — пробормотала она. — Чуть больше языка. Нет, не так много. Это отвратительно! Да, вот так, легонько прикусывай. Очень мило. Руки в карманы, я не шучу. Тебе понравилось?
— О да, — сказал я.
— Действительно? — спросила она. — Так действительно лучше?
— Так глубже! — сказал я.
Она рассмеялась.
— Но и лучше тоже? — спросила она.
— Великолепно, — признался я.
— Руки обратно в карманы, — сказала Сабрина, — не забывайся. Не надо сентиментальностей. Ой!
— Извини.
— Не извиняйся. Просто не кусай так сильно. Руки в карманы. Я не шучу. Не наглей. В карманы!
И так далее, пока я не был признан посвященным и готовым к встрече с Малюткой Так и с миром и послан своей дорогой из комнаты Сабрины Джонс; все еще держа руки в карманах, я столкнулся с дверью «2В».
— Спасибо! — крикнул я Сабрине.
В свете коридора, без своих зубов, она осмелилась улыбнуться мне розово-коричневой, розово-голубой улыбкой, и это было куда милее, чем странный перламутровый ряд ее вставных зубов.
Она насосала
