Через час Тощая Конопля наконец призналась, что маузер спрятан под стогом соломы. Го Цюань-хай велел людям разобрать стог. Вскоре короткоствольный маузер принесли, но ударник и патроны разыскать не удалось.
— Где ударник и патроны, — подступила к Тощей Конопле Дасаоцза.
— Честное слово, не знаю. Спросите у свекра…
Го Цюань-хай в сопровождении нескольких активистов вошел в кутузку, где сидел Добряк Ду. Он показал ему маузер и спросил, где ударник и патроны, предупредив помещика, что запираться уже бессмысленно. Ду наконец сдался:
— Сложены в стеклянную посуду, залиты маслом и в таком виде закопаны в песке за северными воротами.
Его повели к указанному месту. Старик Чу выкопал бутыль и разбил ее. Потекло масло, и на снег упали патроны и ударник. Добряк Ду в изнеможении опустился на сугроб и, стыдясь смотреть людям в лицо, надвинул шапку на глаза.
Весь обратный путь он молчал.
Едва они подошли к деревне, навстречу им верхом на рыжем коне вылетел Чжан Цзин-жуй. Поровнявшись с Го Цюань-хаем, он осадил коня и крикнул:
— Приехали «выметалы»!
— Из какой деревни? — спросил Го Цюань-хай.
— Из деревни Миньсиньтунь.
Го Цюань-хай, бросив всех, пустился бегом к большому двору. Он не раз слышал о «выметалах» — батраках и бедных крестьянах, приезжавших из соседних деревень «выметать остатки феодализма». Но крестьяне деревни Юаньмаотунь в посторонней помощи уже не нуждались. Имущество у помещиков конфисковано, и остается найти только оружие. Какую же помощь могли оказать пришельцы? Если сами юаньмаотуньцы до последнего времени не знали, где спрятано оружие, то что могли знать о нем крестьяне других деревень? Их приезд лишь вызвал бы неразбериху и мог только испортить дело.
Го Цюань-хай рассчитывал задержать приехавших на шоссе и уговорить их вернуться восвояси, но было уже поздно. В ворота крестьянского союза под оглушительную музыку гонгов и барабанов уже въезжало более трех десятков саней. Председатель велел милиционеру немедленно скакать к Сяо Сяну: «пусть, мол, скажет, как быть», а сам поспешил на большой двор. Из саней со смехом и шутками вылезали мужчины и женщины.
Го Цюань-хай поздоровался и гостеприимно пригласил всех в помещение.
— Заходите, заходите, земляки. Здесь холодно. Пожалуйте греться.
Приехавшие ввалились в главный дом, а двор заполнили юаньмаотуньцы. Сбежалась вся деревня.
К Го Цюань-хаю подошел Чэн, председатель крестьянского союза деревни Миньсиньтунь:
— Слыхали, что вы здесь никак не разделаетесь с помещиком Таном Загребалой. В нашей деревне у этого паука тоже есть земля, и нас он также эксплуатировал. Вот и приехали помочь вам «вымести» его. Только мы просим, вы уж не выгораживайте злодея-помещика.
Последние слова настолько задели Го Цюань-хая, что он не сразу нашелся, что ответить.
— Ты ври, да не завирайся! Кто это тебе наплел, что мы собираемся выгораживать Тана Загребалу? — пришел на помощь Го Цюань-хаю старик Чу.
Ошеломленный таким приемом, Чэн безмолвно уставился на Го Цюань-хая. Оба председателя стояли друг против друга, не зная, как им быть. Вдруг из-за спины Чэна выскочил один из приехавших и запальчиво крикнул:
— Как же не выгораживаете, если он до сих пор живет у вас как ни в чем не бывало!
Го Цюань-хай уже успел прийти в себя и рассудительно ответил:
— Ты неправ, земляк. Тана Загребалу мы уже свалили, и больше ему не подняться.
— Если бы выгораживали помещиков, откуда бы у нас были вот эти штуки? — подступился к крикуну Чжан Цзин-жуй и потряс в воздухе новенькой винтовкой.
Старик Сунь, увидев такое множество людей с винтовками и пиками, перетрусил. Возчик хорошо помнил, что означало раньше слово «выметала». Так некогда называли шаманок, которые своими заклинаниями очищали дом от чертей. Во рту у старика сразу стало сухо, перед глазами поплыли радужные круги. Надо скорее уйти, а то и его, чего доброго, «выметут» как нечистую силу. Но, заметив, что «выметал» никто, кроме него, не испугался, возчик успокоился и даже вышел из своего убежища.
Го Цюань-хай увел председателя Чэна в соседнюю комнату. Он усадил гостя на кан и протянул ему свою трубку.
Председатели разговорились.
— Когда я отбывал трудовую повинность в Муданцзяне, я как будто тебя видел, — сказал Го Цюань-хай.
— И мне сдается, что встречались где-то.
— Тебя еще как-то японцы здорово избили.
— Верно! Был такой случай. Да и тебе, помнится, тоже досталось.
— Досталось, — согласился Го Цюань-хай. — Все натерпелись.
— Натерпелись… — подтвердил Чэн. — Чуть не перемерли.
Воспоминания о пережитом сблизили сердца этих людей, языки развязались. Вскоре Го и Чэн беседовали уже как закадычные друзья.
— То, что вы приехали помочь нам в борьбе с помещиками, — сказал Го Цюань-хай, — мы, конечно, очень приветствуем. Боюсь только, как бы у нас неразберихи не получилось. Ведь вы наших дел не знаете…
— Верно, не знаем, — согласился Чэн, — однако зачем же быть неразберихе? Я думаю, не плохо было бы созвать совместное собрание крестьян вашей и нашей деревень да потолковать. Как ты смотришь на это, председатель Го?
— Что ж, это будет очень хорошо, председатель Чэн…
На дворе в это время юаньмаотуньцы и миньсиньтуньцы нашли общий язык и начали выказывать друг другу внимание. Гости водрузили свое знамя рядом со знаменем крестьянского союза деревни Юаньмаотунь и загремели в гонги и барабаны, приветствуя хозяев. Юаньмаотуньцы притащили свои гонги, барабаны и трубы и подняли невообразимый шум, приветствуя, в свою очередь, гостей. Потом они пригласили женщин деревни Миньсиньтунь в западный флигель.
На земляном полу разложили большой костер, грелись, сушили одежду, курили трубки, и комната вскоре потонула в дыму. Лица разрумянились, сердца оживились. Полилась дружеская беседа. Лю Гуй-лань обошла односельчанок, составила хор, и женщины запели новые частушки:
Чан Кай-ши — чем дольше бой,
Прахом рассыпается.
А у армии Восьмой
Сила прибавляется!
Затем юаньмаотуньки захлопали в ладоши и попросили спеть сестер миньсиньтунек. Те тоже составили хор, но не успели они начать, как появился Го Цюань-хай и пригласил всех на собрание.
Открывая собрание, он обратился к односельчанам:
— Наши братья, бедняки и батраки деревни Миньсиньтунь, приехали помочь нам в нашей борьбе с помещиками.
— Приветствуем братьев миньсиньтуньцев! Благодарим их за посещение! — раздались дружные возгласы.
— А чем же мы их отблагодарим? — спросил Го Цюань-хай.
Наступила пауза. Наконец из дальнего угла подал спой голос старик Сунь:
— А мы тоже возьмем да и поедем к ним выметать империалистов с капиталистами!
Раздался дружный смех.
— Этого совсем не требуется, старина Сунь! — ответил возчику Го Цюань-хай. — Наши братья опередили нас и приехали покончить с Таном Загребалой. Но мы и сами уже с ним расправились. Если у него что и осталось, то говорить об этом уже нет смысла. Но так как уважаемые братья побеспокоились и приехали к нам в такую стужу, не отпустим же мы их домой с пустыми руками! Придется поделиться. Ведь Тан Загребала эксплуатировал и угнетал их так же, как и нас.
— У Тана Загребалы во дворе сложены две сажени дров. Пусть забирают с собой! — предложил старик Чу.
— Вот как! — раздались разочарованные возгласы приехавших. — Выходит: мясо сами съели, а кожу другим кинули…
— Мы думали, что вы нам поможете отнять у Тана Загребалы все, что он выжал из нас… — обратились к Го Цюань-хаю женщины деревни Миньсиньтунь.
Го Цюань-хай поднял руку:
— Не стоит шуметь и препираться. Бедняки миньсиньтуньцы и бедняки юаньмаотуньцы — одна семья. Неужели мы не уладим наши семейные дела по-хорошему? Если будем ссориться, наши враги толстопузые поднимут нас на смех. Ведь страна теперь наша, демократическая власть тоже наша, и мы должны делиться друг с другом. Пусть нам, юаньмаотуньцам, достанется немного меньше. Стоит ли говорить об этом? У наших братьев не хватает корма для лошадей, а во дворе Гана Загребалы стоят два больших стога соломы и припрятано около трехсот кругов жмыха. Хотя все это мы оставили для нужд нашего крестьянского союза, но не поскупимся и отдадим миньсиньтуньцам.
Поднялся председатель Чэн:
— Слушайте меня, люди деревни Миньсиньтунь! Вы же сами видите, что наши соседи относятся к нам, как к родным, и хотят выделить часть своего добра. Согласимся ли мы взять у таких же бедняков, как мы, это добро?
Миньсиньтуньцы подняли невообразимый шум.
— Не возьмем! Не возьмем! — кричали они. — Как можно! Нам не надо! Не станем обижать наших братьев!
