— Ну-съ, вынимайте же денежки, Herr Миллеръ, вскричалъ я въ нетерпѣніи ускакать скорѣе. Вашъ городъ мнѣ страшно надоѣлъ, и надѣюсь никогда не видать его.
— Какъ, господинъ графъ уѣзжаетъ? сказалъ онъ, удивясь. — А ваши лэди, также уѣзжаютъ?
— Не знаю, и вамъ нѣтъ до того дѣла, возразилъ я. — Вынимайте деньги — и конецъ дѣлу.
Онъ началъ бормотать что-то о формальностяхъ продажи, о томъ, что «съ нимъ нѣтъ столько денегъ», и такъ далѣе, и кончилъ обѣщаніемъ прислать ихъ ко мнѣ въ комнату черезъ полчаса.
Согласно тому, побѣжалъ я собирать въ путь свои наряды. Матушка и сестра ужь уѣхали на балъ; потому я написалъ имъ нѣсколько строкъ, увѣдомляя, что на недѣлю отправляюсь удить и возвращусь въ пятницу. Только-что кончилъ я свою краткую депешу, какъ вошелъ трактирщикъ съ клочкомъ бумаги въ одной рукѣ и мѣшкомъ денегъ въ другой.
— Вотъ списокъ вашего имущества, Herr Graf, которое изволите передать въ мое владѣніе, приложивъ вашу руку.
Я тотчасъ же подписалъ.
— А вотъ счотецъ вашимъ издержкамъ въ моемъ заведеніи, сказалъ онъ, подавая убійственно плотно-исписанный листъ.
— Въ другое время, теперь мнѣ некогда разбирать его, отвѣчалъ я съ досадою.
— Когда изволите, Herr Graf, сказалъ онъ съ прежнею невозмутимостью. — Вы найдете, что все въ немъ вѣрно; затѣмъ причитается вамъ… и, развязавъ мѣшокъ, онъ высыпалъ нѣсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ; сосчитавъ ихъ, я открылъ, что всего было двадцать-семь наполеондоровъ и четырнадцать франковъ.
— Что это значитъ? закричалъ я, внѣ себя отъ бѣшенства.
— Столько вамъ причитается получить, Herr Graf. Если изволите взглянуть въ мой счо…
— Подайте же мнѣ назадъ мой списокъ, мою расписку! крикнулъ я, совершенно разсвирѣпѣвъ.
Онъ только улыбнулся и показалъ жестомъ, что бумага эта ужь лежитъ въ карманѣ его брюкъ. Я былъ въ такомъ изступленіи, что хотѣлъ ее отнять силою, бросился къ двери, заперъ, вынулъ ключъ; но, обернувшись къ трактирщику, увидѣлъ, что онъ раскрылъ окно и говоритъ съ прислугою своею, бывшею на дворѣ. Это возвратило меня къ здравому разсудку. Я пересчиталъ свои двадцать-семь наполеондоровъ, положилъ трактирный счотъ на каминъ, отперъ двери и велѣлъ негодяю убираться — рекомендація, которую исполнилъ онъ съ такою быстротою, что еслибъ я и вздумалъ содѣйствовать его шествію, то не успѣлъ бы.
Не стану ни мучить себя, ни утомлять тебя описаніемъ образа чувствъ, съ которымъ я остался послѣ этой сцены. О томъ, чтобъ ѣхать въ путешествіе съ такой суммою, или, лучше сказать, съ тѣмъ, что останется отъ нея по уплатѣ жалованья лакею, камердинеру и тому подобнымъ — нечего было и думать. Потому я разсудительно положилъ деньги въ карманъ, пошелъ въ игорныя залы, высыпалъ деньги на зеленый столъ, и — проигралъ ихъ! Этимъ кончается мѣсячный эпизодъ моего блестящаго существованія — дѣло ясно. Не столь ясно, какъ я провелъ слѣдующіе четыре дня до нынѣшняго числа включительно. Каждый день я шатался миль по двадцати-пяти, обѣдалъ въ деревенскихъ харчевняхъ и возвращался въ Баденъ поздно ночью.
Гдѣ я брожу, что я вижу — почти ничего не помню. Но моя карточная горячка понемногу проходитъ. Я лягу спать, не видя во снѣ зеленаго стола, и просыпаюсь не отъ внезапнаго проигрыша. Чувствую, что физическая усталость наконецъ побѣдитъ раздраженіе моихъ нервъ, я лечусь этимъ способомъ.
Возвращаясь домой, послѣ полуночи, прибавляю нѣсколько страницъ къ этому длинному письму, самъ не зная, достанетъ ли у меня твердости послать его тебѣ, потому-что несчастіе игрока не возбуждаетъ даже участія въ другѣ — вотъ одна изъ мучительнѣйшихъ сторонъ его.
Ты замѣтишь, что я совершенно не упоминалъ о своихъ домашнихъ. Дѣло въ томъ, что матушку и Мери Анну я почти не вижу. Каролина иногда заходитъ ко мнѣ поутру до моего отправленія куда-глаза-глядятъ; но она все только тоскуетъ о разныхъ семейныхъ обстоятельствахъ. Батюшка еще не возвращался и, странное дѣло! — не подаетъ о себѣ никакой вѣсти. И по правдѣ надобно сказать, такой разногласной, разстроенной семьи, какъ наша, не скоро найдешь. Всѣ мы идемъ каждый самъ-по-себѣ, и чуть-ли не каждый плохимъ путемъ!
Сказаніе сіе — если суждено ему дойдти до твоихъ рукъ — быть-можетъ, примиритъ тебя съ Ирландіей и утѣшитъ въ томъ, что тебѣ не суждено воспользоваться неотъемлемыми, какъ ты воображаешь, выгодами путешествія по чужимъ краямъ. Знаю, что въ настоящемъ расположеніи духа я свидѣтель пристрастный; знаю, что можно упрекнуть меня въ томъ, что я не воспользовался средствами образовать себя, какія представляетъ Европа; но позволь сказать тебѣ, Бобъ, что я и не былъ приготовленъ — пользоваться ими. Чугунъ нельзя и посеребрить. Не могу даже рѣшиться идти къ Моррису; живу здѣсь совершенно-одинокій.
Тайвертонъ пишетъ мнѣ, что возвратится черезъ нѣсколько дней. Онъ отправился поддерживать въ парламентѣ предложеніе о допущеніи жидовъ къ выборамъ, и пишетъ, что своего рѣчью пріобрѣлъ завидное расположеніе у ростовщиковъ. Онъ прислалъ ее мнѣ, но мнѣ не до чтенія.
Съ нетерпѣніемъ жду извѣстій о твоихъ успѣхахъ по ученой карьерѣ. Счастливъ ты, что есть въ тебѣ и расположеніе и энергія стремиться къ цѣлямъ благороднаго честолюбія, и удачи тебѣ въ этомъ — вѣдь и тутъ нужна удача — отъ всей души желаетъ твой преданный другъ
Джемсъ Доддъ.
Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, въ институтъ миссъ Минсингъ, на Черной-Скалѣ, въ Ирландіи.
Moorg- Thal. Милая миссъ Коксъ,
О, какимъ счастьемъ было бы для васъ жить на томъ мѣстѣ, откуда теперь я пишу вамъ! Я сижу у открытаго окна, подоконникомъ которому служитъ огромный камень, поросшій красноватымъ мхомъ, и въ тридцати футахъ подъ которымъ бѣжитъ свѣтлая рѣчка Моргъ. Двѣ гигантскія горы, одѣтыя до самой вершины сосновыми рощами, опоясываютъ широкую долину, усѣянную мызами и мельницами далеко внизъ по рѣкѣ; среди долины, на высокомъ обнаженномъ утесѣ, чернѣетъ герцогскій замокъ Эберштейнъ. Теплый день не жарокъ, потому-что легкій вѣтерокъ играетъ по водѣ, а высоко тихо плывутъ облака и набрасываютъ широкія массы переливающейся тѣни на темные лѣса.
Рѣка съ гармоническимъ рокотаньемъ падаетъ съ утеса; ея шуму вторятъ пѣсни поселянокъ, моющихъ у берега бѣлье. На противоположномъ берегу обѣдаютъ косцы подъ тѣнью развѣсистаго каштана, а вдалекѣ ѣдетъ черезъ рѣку возъ свѣжаго сѣна; лошади остановились пить, а шалуны-дѣти хохочутъ, сидя на возу. Смѣхъ ихъ долетаетъ ко мнѣ.
Гдѣ же я и какъ попала въ этотъ поэтическій пэйзажъ? Я въ гостяхъ у мистриссъ Моррисъ, матушки капитана Морриса; я въ ихъ домикѣ, который наняли они-на лѣто, въ двѣнадцати миляхъ отъ Бадена, въ долинѣ, называющейся Морг-таль. Если мѣстоположеніе домика чудно-живописно, въ самомъ домикѣ найдете вы всѣ удобства для жильцовъ. Мебель очень-проста, но сдѣлана изъ прекраснаго стараго орѣха; наша маленькая комната украшена конторкою съ богатой рѣзьбой, круглымъ столомъ, который стоитъ на фантастическомъ карликѣ съ четырьмя головами. Кромѣ-того, у насъ есть фортепьяно, маленькая прекрасная библіотека, мольберъ для акварелей, къ которому я по-временамъ подхожу, отрываясь отъ этого письма, набросить подмѣченный оттѣнокъ свѣта на деревья, качающіяся отъ лѣтняго вѣтра; этотъ пейзажъ и рисую для своей милой, своей дорогой миссъ Коксъ. Сельская жизнь въ Германіи чрезвычайно-живописна, можно сказать, поэтична. Разбросанные домики, костюмъ, самый разговоръ народа, его процессіи, и — особенно, его музыка, придаютъ такія идеальныя черты сельской жизни, что никогда я не воображала ее столь прекрасною. И, говорятъ, нигдѣ въ Европѣ не распространено такъ образованіе между простолюдинами, какъ здѣсь. Особенно ремесленники и мелкіе торговцы читаютъ очень-много и умъ ихъ прекрасно развитъ. Мы часто разговариваемъ объ этомъ съ мистриссъ Моррисъ, единственною моею собесѣдницею, потому-что капитанъ отправился въ Англію по какому-то важному дѣлу.
Ахъ, какъ полюбили бъ вы эту старушку! И только вы, дорогая моя миссъ Коксъ, умѣли бы вполнѣ оцѣнить всѣ прекрасныя черты ея души, которыхъ рѣдкость и драгоцѣнность, хотя немного, понимаю и я, несмотря на свою неопытность. Ей ужь больше семидесяти лѣтъ, а свѣжестью сердца, свѣтлостью ума она пристыдитъ меня, молодую дѣвушку.
Тихое, радостное спокойствіе души, пережившее всѣ жизненныя непріятности, сохранившееся до глубокой старости — самая привлекательная черта ея характера. Она страстно любитъ сына, который также преданъ ей всѣмъ сердцемъ. Такъ трогательна эта нѣжная, невозмутимая ничѣмъ привязанность мужчины, ужь перешедшаго пору первой молодости, къ старушкѣ-матери!
Для меня жизнь у ней — счастье, какого я никогда еще не испытывала. Мирная тишина, ненарушаемая никакими столкновеніями, невыразимо-сладка. Если погода мѣшаетъ прогулкамъ, которыя въ ясные дни продолжаются у насъ по цѣлымъ часамъ, мы находимъ много занятій дома. Не говорю о хозяйствѣ, очень-интересномъ; окончивъ эти хлопоты, я рисую, пишу, играю на фортепьяно, читаю старушкѣ вслухъ, обыкновенно понѣмецки; и, что бъ я ни дѣлала, ея замѣчанія всегда бываютъ полезны мнѣ и справедливы, потому-что — это странно — даже о предметахъ, по ея словамъ чуждыхъ ей, она судитъ очень-вѣрно по какому-то инстинкту, внушаемому, конечно, знаніемъ жизни и любовью къ природѣ.
