— Это очень далеко, сэр.
— Пустяки. Такая девушка, как вы, не должна пугаться ни расстояния, ни путешествия.
— Не путешествия, а расстояния. И потом — море. Это такая преграда…
— Преграда между чем, Джен?
— Между мною и… Англией… И Торнфильдом, и…
— И чем еще?
— И вами, сэр.
Это вырвалось у меня невольно, и так же, помимо моей воли, слезы хлынули из моих глаз. Разумеется, я плакала беззвучно и старалась не всхлипывать, но мысль о миссис О'Голл из Биттерн-лоджа сжала холодом мое сердце. И еще холодней стало мне при мысли о пенистых волнах, которым, видимо, суждено было, как пропастью, разлучить меня с моим хозяином, рядом с которым я сейчас шла; но самой тяжкой была мысль о еще более непроходимой пропасти — богатстве, сословном положении и общепринятых взглядах, которые отделяли меня от того, к кому меня так естественно и неодолимо влекло.
— Это очень далеко, — повторила я.
— Далеко, не спорю. И когда вы уедете в Биттерн-лодж, Коннот, Ирландия, я больше никогда не увижу вас, Джен. Это бесспорно, так как эта страна никогда особенно не привлекала меня. Мы ведь были добрыми друзьями, Джен, верно?
— Да, сэр.
— А когда друзьям угрожает разлука, им хочется провести вдвоем те немногие часы, которые им остались. Давайте поговорим спокойно о путешествии и о разлуке хоть полчаса, пока звезды не загорятся на небе. Вот каштан, и вот скамья вокруг его старого ствола. Давайте посидим здесь мирно сегодня вечером, хотя бы нам больше никогда не было суждено сидеть рядом. — Он опустился на скамью и усадил меня. — До Ирландии очень далеко, Дженет, и мне жаль, что приходится отправлять моего маленького друга в такое утомительное путешествие; но если иначе нельзя, что же делать? Как вы думаете, Джен, между нашими душами есть какое-то родство?
Я не могла решиться на ответ в эту минуту, слезы душили меня.
— Иногда, — продолжал он, — у меня бывает странное чувство по отношению к вам. Особенно когда вы вот так рядом со мной, как сейчас. Мне кажется, что от моего сердца тянется крепкая нить к такой же точке в вашем маленьком существе. Но если между нами ляжет бурное море и еще сотни две миль, то я боюсь, что эта нить порвется. И мне грустно оттого, что тогда мое сердце будет кровоточить. Что касается вас, то вы меня забудете.
— Я вас никогда не забуду, сэр, вы это знаете…
Нет, я не могла продолжать.
— Джен, вы слышите, как соловей поет в роще? Послушайте!
Я слушала и судорожно рыдала. Я не в силах была сдерживать свои чувства. Я вынуждена была дать волю слезам, так как отчаяние потрясало мое существо. И когда я, наконец, заговорила, то лишь для того, чтобы сказать:
— Лучше бы мне не родиться на свет или по крайней мере никогда не приезжать в Торнфильд!
— Оттого, что вам жаль расстаться с ним?
Глубокое волнение, пробужденное печалью и любовью, все сильнее овладевало мной, рвалось наружу, требовало своих прав, хотело жить, взять верх над всем. Да, — и заговорить во весь голос!
— Мне больно уезжать из Торнфильда! Я люблю Торнфильд! Люблю оттого, что я жила в нем полной и радостной жизнью, — по крайней мере иногда. Здесь меня не запугивали, здесь меня не унижали, заставляя прозябать среди ничтожных людишек, не исключали из мира, где есть свет и живая жизнь, и высокие чувства, и мысли. Я говорила как равная с тем, кого я почитала, кем восхищалась; я имела возможность общаться с человеком незаурядным и сильным, человеком широкого ума. Я узнала вас, мистер Рочестер; и меня повергает в тоску и ужас мысль о том, что я буду оторвана от вас навеки. Я понимаю, что должна уехать, но это для меня все равно что умереть.
— А почему вы должны уехать? — спросил он вдруг.
— Как? Разве вы сами не сказали мне почему?
— Какую же я вам привел причину?
— Причина — мисс Ингрэм, красавица аристократка, ваша невеста!
— Моя невеста! Какая невеста? У меня нет никакой невесты!
— Ну, так будет.
— Да, будет! Будет! — Он стиснул зубы.
— Значит, я должна уехать; вы сами сказали.
— Нет, вы останетесь! Клянусь, что вы останетесь! И так и будет!
— А я вам говорю, что уеду! — возразила я почти со страстью. — Неужели вы думаете, что я могу остаться и превратиться для вас в ничто? Или вы думаете, что я автомат, бесчувственная машина и можно вырвать у меня мой насущный хлеб и лишить меня глотка живительной воды? Вы думаете, что если я небогата и незнатна, если я мала ростом и некрасива, то у меня нет души и нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня такая же душа, как и у вас, и, безусловно, такое же сердце. Если бы бог дал мне немножко красоты и большое богатство, вам было бы так же трудно расстаться со мной, как мне теперь расстаться с вами. Я говорю с вами сейчас, презрев обычаи и условности и даже отбросив все земное; это дух мой говорит с вашим духом, словно мы уже прошли через врата могилы и предстоим перед престолом божьим, равные друг другу, — как оно и есть на самом деле.
— Так оно и есть, — повторил мистер Рочестер. — Да, — добавил он, заключил меня в объятия, привлек к себе на грудь и прижался губами к моим губам, — так оно и есть, Джен!
— Да, так, сэр, — подхватила я, — и все-таки не так, потому что вы женатый человек, или все равно что женатый, и вы связали себя с существом, не достойным вас, к которому вы не чувствуете симпатии и которое, я уверена, вы по-настоящему не любите. Ведь я слышала, как вы насмехались над ней. Я бы презирала такой союз! А поэтому я лучше вас! Пустите меня!
— Куда, Джен? В Ирландию?
— Да, в Ирландию. Я вам все высказала и теперь могу ехать куда угодно.
— Джен, потише, не вырывайтесь, как дикая птичка, которая в борьбе теряет свои перышки.
— Я не птица, и никакие сети не удержат меня, я свободное человеческое существо, с независимой волей, которая теперь требует, чтобы я вас покинула.
Я сделала еще усилие и вырвалась из его объятий. Теперь я стояла перед ним выпрямившись.
— И ваша свободная воля решит вашу судьбу, — сказал он. — Я предлагаю вам руку и сердце и все, чем я владею.
— Вы просто шутите, и мне странно слушать вас.
— Я прошу вас пройти рядом со мной через жизнь — быть моим вторым я, моим лучшим земным спутником.
— Вы уже избрали себе спутницу, к ней и обращайтесь.
— Джен, помолчите минутку, вы слишком возбуждены. Я тоже помолчу.
По лавровой аллее пронесся порыв ветра, и ветки каштана затрепетали. Ветер умчался дальше, дальше, в бесконечное пространство и там стих. Единственные звуки, нарушавшие тишину этой ночи, были трели соловья. Слушая их, я вновь заплакала. Мистер Рочестер сидел молча, ласково и серьезно глядя на меня. Прошло некоторое время, и он заговорил. Он сказал:
— Поди ко мне, Джен. Давай объяснимся и постараемся понять друг друга.
— Я никогда больше не подойду к вам. Между нами легла пропасть. Я не могу вернуться.
— Но, Джен, я зову вас как свою жену, я только на вас и собирался жениться.
Я молчала. Мне казалось, что он смеется надо мной.
— Поди сюда, Джен, подойди ко мне.
— Между нами стоит ваша невеста.
Он поднялся, шагнул ко мне и обнял меня.
— Вот моя невеста, — сказал он, опять привлекая меня к себе. — Здесь равное мне существо, здесь моя любовь. Джен, хотите быть моей женой?
Я все еще ничего не отвечала и только молча вырывалась из его объятий. Я все еще не доверяла ему.
— Ты сомневаешься во мне, Джен?
— Безусловно.
— Ты не веришь мне?
— Ни капли.
— Значит, я лгун, по-твоему? — продолжал он пылко допрашивать меня. — Маленький скептик, я найду способ убедить тебя. Разве я люблю мисс Ингрэм? Нисколько, и ты это знаешь. А она разве любит меня? Нисколько. И мне не стоило особого труда в этом убедиться: я распространил слух, что мое состояние втрое меньше предполагаемого, и после этого явился к ней, чтобы узнать, как она отнесется к этому. И она и мать обдали меня холодом. Я не хочу, я не могу жениться на мисс Ингрэм. А тебя, необыкновенное, можно сказать, неземное существо, я люблю превыше всего на свете. Тебя — бедную и незнатную, тебя — невзрачную дурнушку, — как ты себя называешь, я прошу выйти за меня замуж.
— Как? Меня? — пробормотала я, начиная верить в серьезность его слов, убежденная их искренностью и прямотою. — Меня, у которой нет ни одного друга на свете, кроме вас, если только вы мне друг; ни гроша за душой, кроме того, что вы платите мне?
— Тебя, Джен. Ты должна быть моей, всецело моей. Хочешь? Скажи да, скорей!
— Мистер Рочестер, дайте мне поглядеть вам в лицо, станьте так, чтобы на него светила луна.
— Зачем?
— Оно скажет мне правду. Повернитесь.
— Ну, вот. Вы прочтете на нем не больше, чем на исчерканной, скомканной странице. Читайте, но только скорей. Я страдаю.
Лицо его было взволнованно, оно пылало, судорожно подергивалось, в глазах вспыхивал странный огонь.
— О Джен! Ты мучишь меня! — воскликнул он. — Твой испытующий и вместе с тем преданный и всепрощающий взгляд терзает меня.
