X. Для него или для индейца?
Кл. Этого она не написала,
X. (со вздохом). Да-с, доложу я вам… Ее вы не знаете, ее книги не знаете, кто именно получил увечье во время взрыва — тоже не знаете. Вы, я вижу, не знаете ровным счетом ничего, на чем мы могли бы основываться в суждениях об этой книге…
Кл. Я знал ее дядю. Вы забываете дядю.
X. Э, да какой от него прок? Вы с ним долго поддерживали знакомство? И давно это было?
Кл. Н-ну, я не могу сказать, чтобы я действительно поддерживал с ним знакомство, но, должно быть, я встречался с ним все-таки. Я думаю, именно так оно и было; в подобных случаях нельзя быть уверенным, знаете ли, разве только если это происходило совсем недавно.
X. А когда же это все происходило?
Кл. Шестнадцать лет тому назад.
X. Вот так основание для того, чтобы судить о книге! Сначала вы говорили, что знали его, а теперь вы и сами не знаете, знали вы его или нет.
Кл. Да нет же, я его знал; по крайней мере, по-моему, я думал, что я его знал; ну да, я теперь в этом совершенно уверен.
X. Что вызывает у вас такую уверенность в том, что вы думали, что вы его знали?
Кл. Да она сама мне об этом писала.
X. Ах, она писала!
Кл. Вот именно, и я в самом деле знал его, хотя сейчас и не помню об этом.
X. Послушайте, откуда же вы знаете, если вы не помните?
Кл. Ну, это уж я не знаю. То есть не знаю, как это получается, но я знаю много такого, чего я не помню, и помню много такого, чего не знаю. Так бывает со всяким образованным человеком.
X. (после некоторого молчания). Вам ваше время дорого?
Кл. Нет… то есть не очень.
X. А мне мое дорого.
Ну вот, и тогда я ушел, потому что у него был очень усталый вид. Переутомился на работе, наверно; я себя до этого никогда не довожу — я видел, к каким плачевным последствиям это приводит. Моя мать всегда боялась, как бы я не надорвался на работе, но со мной этого ни разу не случилось.
Любезная сударыня, Вы сами теперь видите, как все обернется, если я туда пойду. Он будет задавать мне все эти вопросы, я буду стараться отвечать на них как надо, а он будет меня подковыривать при всяком удобном случае, постепенно совсем собьет меня с толку, и под конец у него будет усталый вид от переутомления на работе; тем все дело и кончится, а толку-то чуть. Мне бы очень хотелось быть Вам полезным, но, понимаете ли, их совершенно не интересуют дядюшки и тому подобные материи, их этим не взволнуешь, это не производит ни малейшего впечатления; ведь их из интересует ничего, кроме литературных достоинств самой книги, а заступничество «влиятельных» они едва ли не презирают. Но вот книгами они, безусловно, интересуются, всегда рады получить новую рукопись и ознакомиться с нею, откуда бы она к ним ни попала, из-под чьего бы пера ни вышла. Так что если Вы надумаете послать Вашу рукопись издателю — любому издателю, — он, несомненно, подвергнет ее внимательному рассмотрению, в этом я могу Вас заверить.
Страсть к бильярду вконец испортила мой ангельский характер. Давным-давно, когда я был бедным репортером в Вирджиния-Сити, я всегда выбирал себе в партнеры простаков, которых легко обыграть.
Однажды в наш город приехал незнакомый человек и открыл бильярдную. Я оглядел ею без особого интереса. Он предложил мне сыграть с ним партию, и я ответил:
Ладно. Давайте.
Покатайте-ка шары немножко, я хочу посмотреть, как вы играете, — попросил он.
Я выполнил его просьбу; после этого он сказал:
Буду совершенно честен: готов играть с вами левой рукой.
Меня это здорово поддело. Он был косоглазый, рыжий, весь в веснушках, и я решил проучить его как следует. Он положил первый шар и закончил сам всю игру, не дав мне даже опомниться, — я только стоял да мелил свой кий. Мои полдоллара перекочевали в его карман.
Если вы левой рукой так играете, — сказал я, — интересно, как вы играете правой?
— А правой я не умею, — ответил он. — Я левша.
ОХОТА ЗА КОВАРНОЙ ИНДЕЙКОЙ
Когда я был еще мальчишкой, мой дядя и его старшие сыновья ходили на охоту с ружьями, а младший сын Фред и я — с дробовиком, маленькой одностволкой, которая была как раз по нашему росту и силенкам — не тяжелее метлы. Мы носили ее по очереди, передавая друг другу каждые полчаса. Мне так ни разу и не удалось попасть из нее хоть во что-нибудь, но даже попытка сделать это была для меня удовольствием. Мы с Фредом охотились на всяких пичужек, а взрослые — на оленей, белок, диких индеек и прочую дичь. Дядя и старшие мальчики были отличными стрелками. Они стреляли ястребов, диких гусей и всяких других птиц влет; белок они не подранивали и не убивали, а глушили. Когда собаки загонят белку на дерево, она стремглав взбегает по стволу почти до самой верхушки и, распластавшись, замирает на какой-нибудь ветке, надеясь спрятаться от охотника, но обычно это удается ей не вполне. Снизу видны ее ушки, стоящие торчком. Носа не видно, но легко угадать, где он. Тогда охотник стоя, не заботясь об упоре для ружья, небрежно прицеливается и посылает пулю в ветку у самого носа белки, после чего зверек падает с дерева целехонький; собака тряхнет его разок, и вот он уже испустил дух. Но иной раз, если охотник стрелял издалека и не вполне точно приняв в расчет ветер, пуля попадала белке в голову; с такой добычей собаки могли делать все что угодно, — охотничья гордость не позволяла положить ее в ягдташ.
Едва на востоке занималась заря, величавые индейки большими стаями выходили погулять для моциона, настроенные в высшей степени общительно и готовые по первому приглашению вступить в беседу со своими сородичами, тоже совершающими утреннюю прогулку. Охотники, притаившись в засаде, подражали их крику, втягивая в себя воздух через косточку, извлеченную из ноги индейки, которая уже откликнулась некогда на подобный призыв, после чего прожила ровно столько, сколько требуется, чтобы пожалеть об этом. Лишь с помощью такой косточки можно в совершенстве подражать крику индейки. Вот вам один из подвохов матери-природы. Их у нее полным-полно: в доброй половине случаев она сама не знает, чего хочет — то ли оборонить свое детище, то ли вероломно предать его. А с индейкой она и вовсе перемудрила: дала ей косточку, которая вовлекает глупую птицу в беду, но научила ее и уловке, чтобы из этой беды выпутаться. Когда мамаша — индейка откликается на зов и обнаруживает свою оплошность, она поступает точь-в-точь как мамаша — куропатка, спохватывается, что у нее уже назначено свидание в другом месте, и, прихрамывая, ковыляет прочь, словно подбитая; при этом она предупреждает своих птенцов, которые прячутся где-нибудь поблизости: «Сидите смирно, не шевелитесь, не выдайте себя. Я вернусь, как только отведу этого негодяя подальше отсюда».
Человека неопытного и доверчивого этот бесчестный трюк может сильно измотать. Однажды, гоняясь за индейкой, которая прикинулась подбитой, я обошел немалую часть территории Соединенных Штатов, так как верил ей и не допускал мысли, что она может обмануть маленького мальчика, который не сомневается в ее честности. Одноствольный дробовик был при мне, но я непременно хотел поймать индейку живьем. Мне не раз удавалось подойти к ней совсем близко, и я пускался бегом, чтобы схватить ее; но когда я делал последний прыжок и протягивал руки туда, где только что видел ее спину, индейки там уже и в помине не было; она отодвигалась всего на два или три дюйма, и я, падая на живот, задевал перья ее хвоста; это был точный бросок, но все же недостаточно точный — то есть недостаточный для победы, но зато вполне достаточный для того, чтобы поддержать во мне уверенность в успехе следующего броска. Всякий раз индейка поджидала меня чуть поодаль, прикидываясь, будто еле дышит от усталости и присела перевести дух; это была ложь, но я верил ей, потому что все еще не сомневался в ее честности, хотя мне давно уже следовало заподозрить, что порядочной птице не к лицу поступать подобным образом. Я все гнался и гнался за ней по пятам, то и дело бежал, падал, вставал, стряхивал с себя пыль и снова пускался в путь с неиссякаемой уверенностью в успехе; мало того, уверенность эта все время росла, так как перемена климата и растительности убеждала меня, что мы приближаемся к Полярному кругу, и поскольку после каждого моего броска она казалась чуточку более усталой и павшей духом, я рассудил, что в конце концов непременно одержу над ней верх, — нужно только набраться терпения, ведь с самого начала преимущества на моей стороне, потому что она подбита.
На исходе дня я сам почувствовал усталость. Оба мы не отдыхали с тех самых пор, как более десяти часов назад начали свою прогулку, хотя под конец мы стали мешкать после всякой моей попытки схватить ее, причем я делал вид, будто думаю о чем-то постороннем; но оба мы хитрили, каждый ждал, что другой признает себя побежденным, хотя ни один не спешил сделать это, потому что мимолетные передышки благотворно действовали на нас обоих; оно и неудивительно, ведь мы соревновались так с самой зари и не имели во рту маковой росинки, — во всяком случае я; ей, когда она лежала на боку и, обмахиваясь крылом, молила бога укрепить ее силы, чтобы выпутаться из беды, порой подворачивался кузнечик, чей час пробил, и это оказывалось для нее как нельзя более кстати; а я ничего не ел, решительно ничего за целый день.
